Фестиваль искусств «Заповедник» имени Сергея Довлатова проходил в Пскове и области 15–17 сентября.

Псковская улица Ленина начинается от памятника вождю — небольшого и забавного, с кепкой в руке, — у Дома Советов. А кончается она у семиметрового монумента перед зданием университета — Ленин держит в руке газету, свернутую в трубку. В общем, как говорили в довлатовские времена, от Ильича до Ильича — без инфаркта и паралича. Псковская улица Пушкина гораздо короче. Зато на ней имеется пешеходный участок — местный Арбат. И выводит она к живописному парку с историческими церквями и памятником княгине Ольге. Как раз на углу Ленина и Пушкина и стоит Псковский академический театр имени Пушкина: изящное двухэтажное здание в стиле необарокко. Правда, близ него стоит почему-то бюст полководца Кутузова. Но изваяния Пушкина в городе и его окрестностях имеются в изобилии. А в здании театра их целых два: бюст и сидячая статуя в натуральную величину.

Рассказывать о значении пушкинского мифа для псковской земли долго не приходится. Ленин в этих местах также изрядно наследил: например, именно в Пскове он основал в свое время газету «Искра». А в столетнюю годовщину революции фигура Ильича самою силою вещей выдвигается в первые ряды.

Но в нынешнем сентябре гениев места в Пскове стало трое: к Александру Сергеевичу и Владимиру Ильичу прибавился Сергей Донатович. Афишами и баннерами фестиваля «Заповедник» был увешан весть Окольный город — так называется историческая часть Пскова вокруг старинного кремля.

«Довлатов-Way». Литературно-драматический вечер по произведениям Сергея Довлатова.
Инсценировка и постановка Леонида Алимова.

«Довлатов-Way».
Фото — архив фестиваля.

Театральная часть фестиваля открылась постановкой запрещенной и легендарной. Два года тому назад в театре «Балтийский дом» Леонид Алимов репетировал спектакль «Встретились-поговорили» по довлатовским «Зоне», «Заповеднику» и др. Публика тот спектакль так и не увидела, поскольку семья писателя, владеющая правами на его тексты, запретила постановщикам их использовать.

Нынешняя версия спектакля была собрана заново. К исполнителю главной роли Петру Семаку примкнули актеры Александринки, «Балтийского дома», Псковской драмы и московского «Современника». В основу новой версии легла преимущественно повесть «Заповедник»: злоключения писателя, работающего экскурсоводом в Пушкинских Горах. Впрочем, рисунок главной роли и пафос прежнего замысла можно было различить и здесь. Приходится сказать, что привкус запретного плода еще не гарантирует качества зрелища. Спектакль получился совсем не смешной, хотя «Заповедник» — самая забавная вещь Довлатова. Дело, похоже, в том, что юмор Довлатова — преимущественно словесный («Не пиши ты эпохами и катаклизмами! Не пиши ты страстями и локомотивами! А пиши ты, дурень, буквами!»). Отсюда и его добровольные вериги: запрет употреблять в одной фразе слова на одну и ту же букву. Это не прихоть, а признак того, что Довлатов выделывал свою прозу почти как стихи: поэту ведь рифма помогает, а не мешает.

Создатели спектакля, напротив, попытались сочинить трагикомедию положений. На одном ярусе — любовные перипетии героя и героини; на другом — похождения пропойцы Михал Иваныча; все вместе немножко напоминает кукольный вертеп. Но искусственное столкновение этих коллизий производит впечатление смутное и тягостное. Тогда как Довлатов выше всего ценил внятно рассказанную историю. Именно поэтому его часто упрекали, что проза его напоминает цепь анекдотов, объединенных только образом рассказчика. Впрочем, главное послание совершенно понятно: поведать о пути писателя, вытолкнутого советской властью в изгнание, подчеркнуть, что Довлатов — не пересмешник, а трагическая фигура. Недаром же спектакль начинается с объявления о безвременной смерти главного героя, да и кончается на безрадостной ноте. Но если при этом вычитается юмор, придающий довлатовским книжкам гармоническую прелесть, — тогда совсем непонятно, зачем было обращаться к этой прозе. Это все равно что переписывать стихи Пушкина надрывными некрасовскими трехсложниками.

«Хранитель». Спектакль-экскурсия.
Режиссер Талгат Баталов, драматург Марина Крапивина.

В том же довлатовском «Заповеднике» есть забавный герой: фотограф Валера, речи которого представляют собою уморительный поток сознания («Вы слушаете ʺПионерскую зорькуʺ. У микрофона — волосатый человек Евтихиев. Его слова звучат достойной отповедью ястребам из Пентагона!»). Вот в таком примерно ключе устроен спектакль-экскурсия (или, как его именуют сами создатели, бродилка). Экскурсовод-самозванец возглавляет толпу туристов и водит их по Пушкинским Горам ведьмиными кругами. Затем увлекает в лесные дебри пушкинского заповедника по незарастающей народной тропе. А кончается маршрут у дома того самого Михал Иваныча — ныне дома-музея Довлатова.

Если речи экскурсовода по своему складу напоминают бредни упомянутого фотографа, то пафос их отсылает к реплике другого довлатовского героя: «Соберите по тридцать копеек, я вам покажу тайную могилу Пушкина, которую большевики скрывают от народа». Плюс стандартный джентльменский набор одержимца: места силы, связь с космосом, энергетика, секреты загадочных тайн. Впрочем, есть и еще один объект пародии: истуканы и реликвии, которыми переполнены эти места, мистические валуны на перекрестках. В общем, по слову поэта Пригова:

Внимательно коль приглядеться сегодня
Увидишь, что Пушкин, который певец
Пожалуй, скорее что бог плодородья
И стад охранитель, и народа отец
Во всех деревнях, уголках бы ничтожных
Я бюсты везде бы поставил его
А вот бы стихи я его уничтожил —
Ведь образ они принижают его

Публику усаживают в автобус, который никуда не поедет, и грозят поселить в гостинице, пребывание в которой несовместимо с жизнью. В ресторане «Лукоморье» туристов встречают три фурии, которые умеют превращать воду в хлебное вино. На неизбежной улице Ленина экскурсантам показывают бюст Ильича, который воздвигли к юбилею Пушкина в 1999 году.

«Хранитель». Спектакль-экскурсия.
Фото — архив фестиваля.

На незарастающей тропе вы увидите камень, под которым захоронен локон Пушкина. Затем сосну, в которой бродят таинственные токи и туки. Кроме того, вас ждет еще встреча с кликушей, в которую вселился дух Арины Родионовны. А также батл, а по-русски — поединок двух срамословцев, оспаривающих друг у друга лавры самого заядлого хранителя вездесущего пушкинского гения.

Актер Псковской драмы Денис Кугай отлично справляется с ролью экскурсовода, предполагающей большую долю импровизации (во времена Довлатова это называлось «полив», а позднее — «пурга»). Помогают ему актеры из Пскова, Перми и нескольких московских театров — частью ряженые, частью подсадные, затесавшиеся среди публики.

Впрочем, одержимость заразительна. Я и сам пару раз оживлял действие истошными криками: «Говорите громче, я ничего не слышу!» И затеял с экскурсоводом дискуссию, по ходу которой выяснилось, что Пушкин, как и Ленин, был грибом. Потому что Пушкин — это Ленин сегодня. Впрочем, есть одна закавыка. Бродилка эта рассчитана человек на тридцать. Слушателей же на узкую тропу сбежалось вчетверо больше. Так что часть речей и дискуссий я, как ни силился, не мог расслышать. Зато вдоволь налюбовался затылками, среди которых, впрочем, попадаются очень выразительные: выбритые до синевы, с глубокой складкой, а то и двумя-тремя. В общем, по слову того же поэта:

Невтерпеж стало народу
Пушкин! Пушкин! Помоги!
За тобой в огонь и в воду
Ты нам только помоги
А из глыби как из выси
Голос Пушкина пропел:
Вы страдайте-веселитесь
Сам терпел и вам велю

Кое-что, конечно, от народа все-таки скрыли. Например, место дуэли Довлатова и Есенина. Или место, где Гоголь переодевался в Пушкина… Впрочем, никто не обнимет необъятного.

Эта экскурсия по святым местам стала кульминацией всего фестиваля. Будем надеяться, что спектаклю суждена долгая счастливая жизнь. Разумеется, с обновляющимся составом участников. Но ведь и многие объекты пародии к следующему фестивалю устареют. Например, про пресловутый батл никто через год и не вспомнит. Хотя жанр этот сам по себе почтенный: подобные рифмованные перебранки устраивали еще средневековые скоморохи.

«Невидимая книга». По одноименной книге Сергея Довлатова.
Спектакль театрального объединения «Fильшты-Kozlы».
Постановка Семена Серзина.

Еще один импровизированный спектакль был поставлен петербуржцами: учениками мастерских Вениамина Фильштинского и Григория Козлова. Жанр его обозначен как «квартирник», хотя игрался он в одном из псковских баров.

«Невидимая книга&raquo.
Фото — архив фестиваля.

Место действия выгородили веревкой с развешанными на просушку листками подмоченных рукописей. Надо полагать, это рукописи, спасенные из Леты, которые в огне не горят и в воде не тонут. Хотя тут можно прочесть и другую метафору: нечто вроде охотничьего загона с флажками. Заколдованное место, откуда невозможно выбраться. В этой книжке Довлатова как раз и излагается со всеми подробностями история его писательских мытарств в Стране Советов. Вырваться из этого круга и осуществить свою мечту — стать нормальным писателем, издающим книжки, — у него получилось только в эмиграции.

Участники спектакля прочли «Невидимую книгу» внятно и без особого надрыва. Отдельные роли здесь выделять бессмысленно: это просто читательская эстафета, где типажи соотносятся с героями очень косвенно. Получилось нечто вроде театральной лаборатории, где эскизы спектаклей сочиняются за три дня без особенных ухищрений. Можно записать это зрелище и по ведомству традиционного литературного театра. Главное — довлатовский юмор донесен этой читкой в целости, прозаический ритм большей частью сохранен, а азарт актеров заразителен. Разве что публицистические отступления, возможно, стоило бы слегка сократить. Можно предъявить и другую претензию. Текст Довлатова здесь разбавлен стихами Бродского. Стихи подобраны с толком, но выучить как следует актеры их не успели, да и манера декламации порою кажется неумеренно патетической. Впрочем, не будем слишком строги к спектаклю, сочиненному, так сказать, на коленке.

Программа фестиваля включала также музыкальную, теоретическую и кинематографическую части. Подробно распространяться о них не будем: еще Козьма Прутков требовал плюнуть в глаза тому, кто утверждает, будто может объять необъятное.

Остановимся напоследок только на двух фестивальных выставках. В галерее «Цех» на задворках все того же театра была развернута выставка работ ленинградско-петербургского графика и живописца Гаги Ковенчука (1933–2015), приятеля Довлатова и иллюстратора его книжек. Открытие выставки превратилось в цикл нескончаемых баек о Довлатове, Ковенчуке и их окружении. Так фестиваль сразу взял верный тон и выбрал верный жанр.

С выставки Гаги Ковенчука.
Фото — архив фестиваля.

Днем позже на городском вокзале открылась выставка Александра Стройло, главного художника Псковской драмы, под названием «Довлатов и Ленин». Книжечку о похождениях Довлатова в Пскове по ленинским местам в компании филологов-структуралистов из Тарту художник сочинил сам, и она успешно заменила каталог.

Впрочем, картинки с выставки и сами по себе каталогизируют образы Довлатова, Ленина и их верных и неверных соратников. А также углубляют мифологию советского Пскова, замшелого и облупленного, но очень уютного.

Без Пушкина на этот раз обошлось. Впрочем, за ним не заржавеет. Потому что Пушкин, как мы с экскурсоводом выяснили, — это Ленин сегодня.