«Марат/Сад». Спектакль в торговом комплексе.
Фестиваль «Точка доступа» совместно с Гёте-институтом в Санкт-Петербурге.
Режиссер Йозуа Рёзинг (Германия), композитор Владимир Раннев, художник Сергей Илларионов.

Поздно вечером, к закрытию «Невского центра» на улице Восстания толпятся люди — собираются зрители второй премьеры летнего фестиваля искусств «Точка доступа» — спектакля-диспута о свободе и революции «Марат/Сад». Долго ждем, пока «Невский центр» закроют для покупателей. Группируемся вокруг вожатого с номером. Администраторы работают слаженно в попытке максимально сократить момент регистрации на спектакль. Нас разводят по этажам. Занимаем места у перил и стоим час десять, наблюдая беспомощную и невнятную читку культовой в своем роде пьесы Питера Вайса. Ни спектакля, ни диспута о свободе и революции не случилось.

Фестиваль возлагал на премьеру «Марат/Сад» большие надежды. Что и говорить! Продюсерская группа может по праву гордиться своей работой. Показ на Невском, в крупном торговом центре размером с Александринский театр, хороший актерский состав, модный композитор. Но с художественной точки зрения проект обернулся полным провалом. Молодому немецкому режиссеру Йозуа Рёзингу, побоявшемуся в финале выйти к публике, пора завершать карьеру (лучше бы он ее и не начинал).

На пресс-конференции перед открытием «Точки доступа» программный директор фестиваля Андрей Пронин говорил о связи времен, о давней постановке Вадима Голикова, в которой Марата играл Андрей Толубеев, а маркиза де Сада — Сергей Лосев. Сегодня Лосева призвали совершить в новоиспеченной акции come back в свою старую роль. Рассуждали и о том, что обращение к драматургии Вайса превращается в хорошую традицию фестиваля. Представитель Гёте-института анонсировала гастроли спектакля после премьеры в Петербурге — в Петрозаводске и Архангельске. Гендиректор «Невского центра», сидевший рядом, вещал про Петербург и про то, что нужно поддерживать искусство. Спектакль сопровождался неплохим паблисити: телеинтервью с сияющим от счастья режиссером Рёзингом, которого представил директор фестиваля Филипп Вулах, анонсы, сюжеты. Журнал «Собака» выступил информационным спонсором. Журнал «Театр», который в новостях откликается только на глобальные события, обычно не размениваясь на поздравления актеров с юбилеями, разместил информационную заметку о спектакле к юбилею Лосева рядом с новостью о том, что в Турции закрывают театры. Ну и, конечно, талантливый пресс-релиз, который к увиденному не имеет ни малейшего отношения.

Сцена из спектакля.
Фото — П. Назарова.

Итак, что же это было? Прекрасная актриса Гала Самойлова в роли Шарлотты Корде, убийцы Марата, многозначительно спускалась с самого верха по остановленному эскалатору. Спустившись, неприкаянно слонялась по этажам универмага, останавливаясь у перил, чтобы произнести монолог. Читала хорошо, но в пустоту. Босой Марат, одетый в белое, болтался внизу у «Старбакса». Артист Олег Федоров, играющий эту роль, затравленным взглядом смотрел на публику, прислонясь к стенке кофейни. Потом он тоже слонялся с этажа на этаж, произносил текст, но шансов актерам режиссер не оставил. Роль Сада в инсценировке из главной превращена во второстепенную. Корифей спектакля Сергей Лосев, явно не понимая, как он попал в этот безнадежный проект, топтался на площадке второго этажа у лифта, который весь час ездил вверх-вниз, не останавливаясь, и увозил каждые десять минут группы разочарованных зрителей. Сергей Лосев — блестящий театральный артист, актер товстоноговской труппы. Он совсем не потерялся в новом БДТ Могучего — вспомните его прекрасную работу в «Грозе». Здесь — совершенно беспомощный, с неловкой жестикуляцией, заискивающий перед публикой, играл с тоской, забывая текст. Актриса Дарья Степанова — Симона Эврар — заодно исполняла роль рассказчика, безуспешно пытаясь объяснить публике, что происходит. Она старалась, но лучше от этого не становилось. Пятая героиня — Жак Ру (Анастасия Балуева) играла пролетариат. Она отчаянно кричала в мегафон про революцию, требовала открыть амбары, активно обращала на себя внимание.

В конце концов, не зная, что делать в отсутствии режиссуры, актеры выстроили мысленную четвертую стену, как учили, и читали каждый сам по себе. Вот такой старый провинциальный театр на экспериментальном фестивале. Но, к несчастью, актеры и зрители были не в театре. И этот прием, спасавший актеров всегда, здесь не сработал. Местом действия были галереи, а фоном — закрытые магазины «Невского центра». Художник Сергей Илларионов решил обойтись без всякой попытки оформления этого пространства, так что если вы хотите выпустить спектакль без оформления, смело зовите этого «мастера» — декорации не сделает, но оденет артистов в безликие костюмы. Видимо, на «Фунте мяса» в БДТ его фантазия истощилась.

Режиссуры нет, работы с пространством нет, работа со звуком и музыкой — чудовищна. Вместе с грубой нарезкой шумов и хоров официально заявленного композитора режиссер Йозуа Рёзинг использует фонограммы песен Майкла Джексона, АВВА и еще какой-то немецкоязычной попсы без всяких упоминаний об авторстве. Голоса актеров идут из динамика, расположенного в стороне, благодаря чему зрители постоянно теряют персонажей из поля внимания, что создает еще большую невнятицу. Час с небольшим, который ощущался на все два с половиной, завершился дерганьем артистов под хит АВВА — они помахивали французским, немецким и бельгийским флажочками. Это все, что удалось сделать из многомерного текста Вайса, к которому, уверяю, не просто так обращались великие режиссеры ХХ века.

Из пьесы Вайса, особенно в контексте формата «Точки доступа», многое можно было вытащить. Да и без формата тоже. Брехтовское рацио и площадной смех балладной оперы соседствуют здесь с мрачным балаганом беккетовского абсурда, граничащего с театром жестокости Арто, предвещающего темы драматургии Жана Жене. Нет? Перенесли действие в торговый центр. Отлично, можно, как любят в Европе, покритиковать глобализм, поиграть в левых, порассуждать о мире-супермаркете. Этого можно было ожидать, тем паче что режиссер Йозуа Рёзинг предстает на сайте Deutsches Theater добропорядочным митьком в тельняшке. В Петербурге он сменил имидж, появляется на публике в аккуратной рубашечке и брючках. Слово «революция» выкрикивается в его спектакле много раз. Это слово тешит самолюбие и, видимо, ласкает ему слух. Но никак не осмысливается.

Сцена из спектакля.
Фото — П. Назарова.

Есть у Жана Жене в размышлениях о театре такие слова: «Как и в языке, в действии существует некая грамматика, — и горе самоучкам!» Аферист в режиссуре, Рёзинг не владеет ни грамматикой мизансцены, ни композицией, он не в состоянии составить режиссерский сценарий пьесы — для этого был нанят специальный драматург Софья Дымшиц, которая топорно сократила пьесу, лишив ее конфликта, сюжета и, в конечном счете, смысла. А ведь на самом деле пространство, которое режиссеру предоставили, открывало столько возможностей!

Вместе с финансированием проекта свинью фестивалю подложил Гёте-институт, явившийся соорганизатором постановки. К слову, Гёте-институт вcовывает своего протеже уже во второй спектакль на петербургской сцене. Если молодой режиссер Рёзинг (в его годы, для сравнения, Додин выпустил спектакль «Дом», не говоря уж о Бруке, оперившемся в 23 года, — не в возрасте дело) действительно окончил не только факультет права, но и, как пишут на сайтах, театральную школу Рейнхардта, то горе этой театральной школе — не ходите туда учиться режиссуре, как, впрочем, и на факультет права, потому что в спектакле Рёзинга грубо нарушаются авторские права, а если он вправду ставит в Deutsches Theater, то я искренне сочувствую берлинской публике. И, наконец, если сами немцы не могут пригласить в международный проект профессионального режиссера, то дела у них плохи не только в футболе.

Говоря в целом о фестивале, Филипп Вулах в совместном с Рёзингом интервью, предостерегал: «Зрители должны быть открыты к любому сорту эксперимента, который может быть им предложен». Но, согласитесь, между экспериментом и профанацией искусства есть разница.

Почему вовремя было не закрыть проект и не отдать под кураторство тому же Пронину? А там, глядишь, и концепция могла бы вырасти, и колыбель трех революций прозвучала бы, и русская связь с французской революцией, и город с традицией идейных убийств — от императора до старухи процентщицы, и метро на месте церкви, и улица Марата, которая упирается в проспект 25 Октября, как раз рядом с местом действия спектакля, и современный политический контекст Европы и России. Весь этот букет коннотаций легко вписывается в пространство торгового комплекса и сюжета «Марат/Сад». Получился же — пшик! И немое недоумение публики.