В Норильском Заполярном театре драмы им. Вл. Маяковского прошла XI режиссерская лаборатория «Полярка» под руководством Олега Лоевского

Слоган одиннадцатой «Полярки» призывал трех режиссеров лаборатории — Тимура Файрузова, Юрия Квятковского и Ярослава Жевнерова — сфокусироваться на «поиске живого человека», искать которого предлагалось на примере лучших образцов советской драматургии Александра Вампилова, Геннадия Шпаликова и Алексея Арбузова. На все про все было дано пять дней. Но примечательно другое: все эскизы объединило понятие жертвенности. Значит ли это, что «живой человек» непременно заложник обстоятельств, среды или веры, — вопрос дискуссионный, но тенденция слишком очевидна. В эскизе «Прошлым летом в Чулимске» по Вампилову жертвует собой Валентина, в «Девочке Наде, чего тебе надо?» по киносценарию Шпаликова — Надежда Смолина, а в «Моем бедном Марате» по пьесе Арбузова — Леонидик.

А. Черкасова (Валентина), А. Носырев (Пашка). Сцена из эскиза «Прошлым летом в Чулимске».
Фото — Александр Харитонов.

Эскиз спектакля «Прошлым летом в Чулимске» по пьесе Александра Вампилова. Режиссер Тимур Файрузов.

Прежде всего Чулимск в эскизе Тимура Файрузова — пространство, замкнутое деревянным помостом по периметру сцены, в центре которого зона Валентины (Анастасия Черкасова), где она «рисует» по рассыпанному рису мандалу — дерево жизни, которое каждый из приходящих в «Чайную» затаптывает своими кирзовыми сапогами в экспозиционном твисте. Как ни странно, именно это заземленное и, казалось бы, явно не объемное сценографическое прочтение главного символа вампиловской пьесы — палисадника с калиткой — несет в себе не менее трагический отпечаток.

Рис здесь становится не только холстом для рисунков Валентины, но и обрядовым символом погребения, когда каждый походя бросает свою горсть в Валентинову несбыточную мечту поддержания мира в отдельно взятом райцентре, где «рай» и «центр» словно разделены на два составляющих слова, два смысловых антонима, не уравненные между собой, и свадебной традицией, где даром богов осыпают молодоженов на счастье и во имя плодородия. Так детская забава вырастает до судьбы, которая свершается вопреки желанию героини. Так уничтожается та самая чистота, что заложена в самом понятии мандалы и том вещественном материале, который используется для ее создания.

Сцена из эскиза «Прошлым летом в Чулимске».
Фото — Александр Харитонов.

А пока утро в Чулимске начинается под бодрую мелодию бельгийских исполнителей Хьюго Сигала и Николь Жози «Goeiemorgen, morgen» 1971 года, которая в конце 2022-го на просторах российского ТикТока стала вирусным мемом из-за неожиданного созвучия иностранных слов русской ненормативной лексике, хотя произнесенное быдловатым Пашкой (Александр Носырев) с явным русским акцентом «ху ю морген» в середине эскиза и в отрыве от песни звучит уже тревожным предостережением. Но изначально это обсценное созвучие задает ироничный подтекст истории, который поддерживается появлением всех остальных персонажей, выходящих под задорный хит Эдриен Валери «Lucky, lucky, lucky me».

Появляясь на авансцене, все актеры, изначально сидящие на табуретах в глубине, словно примеряют на себя роль, переспрашивая у участников спектакля характеристики своих героев, которые явно не совпадают с физическими данными артиста, что рождает дополнительный комический эффект. Например, Яков Аленов, услышав, что его следователю Шаманову 32 года, оправдывает свое несоответствие возрасту персонажа уточняющей репликой: «32. Просто устал». Или Марина Журило в роли буфетчицы Анны Хороших снимает все возникающие к ней вопросы едким комментарием: «Щеголевата». Но от этой изначально открытой манеры вживания в роль, которая отдает явным гротеском, режиссер уверенно движется к настоящей психологической драме, финал которой откровенно драматичен. Чтобы примирить всех несостоявшихся любовников, Валентина решается на последний отчаянный шаг — стать добровольной жертвой и обречь себя на муки жизни с нелюбимым человеком. В финале она обреченно стоит в свадебной фате рядом с тщедушным Мечеткиным (Сергей Даданов), и это примирение с действительностью читается как явная угроза этому миру, который так и не удалось исправить. А над Чулимском по-прежнему встает солнце под все ту же веселую и беззаботную бельгийскую песню, перерастающую в разудалую «Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба», не оставляющую никаких надежд на будущее Валентины.

Я. Аленов (Шаманов), М. Ильичева (Кашкина). Сцена из эскиза «Прошлым летом в Чулимске».
Фото — Александр Харитонов.

Отдельного упоминания заслуживает дуэт Якова Аленова и Маргариты Ильичевой в роли Зинаиды Кашкиной. Нет никаких сомнений, что эта дородная аптекарша имеет основательные рычаги воздействия на побитого жизнью и потерявшего остатки былой уверенности Шаманова — чего только стоит его первый выход в «Чайную», когда он мечется от кулисы к кулисе, боязливо озираясь через плечо пугливым таежным зверьком.

Эскиз спектакля «Девочка Надя, чего тебе надо?» по киносценарию Геннадия Шпаликова. Режиссер Юрий Квятковский.

Историю о девочке Наде, которая верила в идею коллективного строительства счастливого будущего, отметающего любые частные проблемы одного отдельно взятого частного человека, Юрий Квятковский рассказал как историю Жанны д’Арк в клеймах — сценах из трагической жизни советской святой. Для этого он посадил по краям портала двух актеров, произносящих авторский текст с интонациями псалмочтецов, растягивающих последние слоги предложения, и запустил поворотный круг — помещая каждый раз все время находящуюся на площадке Надю в новые сцены и обстоятельства, которые приведут ее в итоге на жертвенный идеологический костер. Да, Надя сгорит заживо — в буквальном и переносном смысле слова.

Сцена из эскиза «Девочка Надя, чего тебе надо?».
Фото — Александр Харитонов.

С одной стороны, такое неистовое рвение — я бы даже сказал, сознательное сверхусилие — должно по идее заряжать окружающих на трудовые подвиги и дарить им счастье на пути строительства новой жизни, если только не начинает слишком влиять на судьбы людей. А оно не просто начинает, а набирает все большие и большие обороты и в итоге калечит живущих рядом. Движется поворотный круг, мелькают перед Надей сцены из ее жизни, идет она революционным маршем по головам своих любимых и знакомых — нагрубит старейшей работнице предприятия, забросит семью, доведет до самоубийства отца Лизы Лёшу…

Жить по-человечески для Нади (Дарья Дороготовцева) — значит не жалеть, не просить и не плакать, а действовать и воплощать в жизнь светлые идеи социального переустройства общества. Но став кандидатом в депутаты Верховного Совета, она словно получает индульгенцию от высшей власти и резко преображается: ее лирическое начало, еще ощутимое в первой сцене, когда она в летнем платье встречает на прогулке Славку и Лизу и просит проводить ее, вдруг исчезает — Надя начинает рубить сплеча, не давая послабления ни простому рабочему, ни секретарю парткома, всем заявляя о своей непримиримой позиции.

Сцена из эскиза «Девочка Надя, чего тебе надо?».
Фото — Александр Харитонов.

Речь ее огрубляется, становится рубленой, паузы наполняются классовой злобой к асоциальным и опустившимся элементам общества. В ее интонациях сквозит отвращение к человеческой обывательской жизни, к той меркантильной грязи, которая налипает, по ее мнению, на подошвы устремленных в будущее строителей коммунизма, материализовавшейся в финале в виде огромной горы мусора на заднике-экране. Всю эту кучу Надя попытается спалить священным огнем своей ненависти, угнав обманом остановленный на шоссе бензовоз. И все бы можно было понять, если бы только Надя вместо протянутой руки не била наотмашь по подставленным щекам страждущих и не раздувала новый мировой пожар во славу старой идеологии спасти всех, не щадя никого.

И в этом благими намерениями раздутом адовом огне финальный «Сентиментальный марш» Булата Окуджавы звучит обнадеживающим и напутственным призывом: «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет»… Когда спадут идеологические латы, затупятся окрашенные кумачовым багрянцем мечи и на ристалище прорастет новая трава.

Эскиз спектакля «Мой бедный Марат» по пьесе Алексея Арбузова. Режиссер Ярослав Жевнеров.

Ярослав Жевнеров из всей пьесы Алексея Арбузова выбрал для эскиза третье действие, когда Лика, Марат и Леонидик снова оказываются вместе после тринадцати лет, прошедших со дня их последней встречи. И это был самый нежный эскиз «Полярки».

Перед нами прошло всего несколько сцен под тихую музыку, словно пульсирующую в сознании аккордами прожитой жизни и погружающую в неподвижное ожидание забвения. Мы видим повзрослевших героев, даже состарившихся. Лика (Инесса Талашкевич), сняв туфли на невысоком каблуке, потирает усталые ноги. Леонидик (Роман Лесик), только что сладко спавший на плече у жены в метро, с перевязанной теплым свитером поясницей не может даже подняться с кресла за бутербродами и монотонно читает газету с унылой, как «запевшая скрипка на селе», программой телепередач. Как будто мы попали в сонное царство, где «жил старик со своею старухой», хотя героям нет еще и сорока лет.

И. Талашкевич (Лика), Р. Лесик (Леонидик). Сцена из эскиза «Мой бедный Марат».
Фото — Александр Харитонов.

Но с приходом Марата (Павел Авдеев) все вдруг оживает, словно не было всех этих прожитых лет, словно можно опять побыть детьми и прийти в комнату, которая в далеком блокадном Ленинграде 1942 года свела их всех вместе. Сбросить с себя накопившуюся усталость усыпляющей размеренной жизни, нарядиться на Новый год зайчиками с авоськами апельсинов в руках — и неожиданно пересобрать свою судьбу, вернуть ей разреженный воздух счастья.

Ярослав Жевнеров придумывает для этого удивительный ход — он словно меняет местами Леонидика и Марата. Инфантильный Леонидик на новогоднем застолье вдруг станет деятельным зодчим, соединяющим Марата и Лику опускающим ладони пролетов петербургским мостом, обретя в этом жесте освобождение, дающее ему возможность «даже за день до смерти начать жить сначала», а у озорного Марата появится возможность примерить на себя кофту лирического поэта и срифмовать, наконец, свою жизнь с давно искомой формулой: жили-были старик со старухой у самого синего моря.

В этой смене характеров ощущается новое живительное начало, благодаря которому герои резко перестают быть жертвами давно минувших обстоятельств и обретают заветную необытовленную мечту, зародившуюся у них в те дни, когда они согревались холодной блокадной зимой щепками от старого буфета.

Из эскиза очевидно, что перед нами повзрослевшие дети, у которых когда-то отняли детство, где вера в невозможное — еще никакая не глупость, а лишь робкая возможность обретения мечты. И сейчас, ощутив это внутреннее состояние пригрезившегося будущего, они снова смогут вести себя так, будто у них впереди целая непрожитая жизнь, возвратить, наконец, себе ту пору юности, отнятую войной и блокадой, которая вновь запахнет сиренью. Чтобы выйти из сомнамбулической усталости от жизни, забыв про то, что Марат построил шесть мостов, а Леонидик выступает на концертах стадионной поэзии, читая «Песнь безумству оптимистов» Владимира Вишневского.

Сцена из эскиза «Мой бедный Марат».
Фото — Александр Харитонов.

А что же Лика? Преобразившаяся с приходом Марата из уставшей женщины, прячущей постаревшее лицо за вымытой тарелкой, в юную, живую девушку, она будет прижимать к себе плюшевого медведя, который останется от Леонидика, ушедшего в метель под бой новогодних курантов, — не забывается такое никогда.

Все три эскиза, на мой взгляд, были достойны, чтобы стать спектаклями — «поиск живого человека» в них не был напрасным. Неравнодушный, жертвенный, целеустремленный, часто идущий вопреки и даже трагически ошибающийся — он представляется основой той новой жизни, о которой мы все мечтаем. Но по итогам одиннадцатой «Полярки» к постановке был принят только эскиз Тимура Файрузова по пьесе Александра Вампилова «Прошлым летом в Чулимске». Ждем появления спектакля в репертуаре театра.