«Дон Жуан в Венеции». Д. Лохов, С. Логинова.
Архангельский театр кукол.
Режиссер Дмитрий Лохов, сценография, куклы, костюмы Елены Николаевой.
В рамках БТК-ФЕСТа.

Еще в Древнем Риме придумали пародировать мифы, бывшие в греческом театре сюжетами трагедий, — этот жанр получил название «паратрагедия». Боги и цари вели себя в паратрагедиях почти как сатиры. Выводя легендарных героев в кукольном балагане, Дмитрий Лохов в общем-то проделывает с прославленными пьесами сходную операцию. В них вскрывается что-то такое, чего мы, несмотря на тысячи сценических версий, не знали. Режиссер не забывает о «бороде» театральной традиции и сознательно ее травестирует, лихо смешивая, казалось бы, совершенно разные стилевые направления и сценические сюжеты. В результате возникает настоящее раблезианское единство — единство ярмарочного балагана, где находится место и соленым шуткам, и театральным цитатам.

Так, совершая молниеносное кругосветное путешествие, Дон Жуан чередует восторги от «гондурасянок» и «стамбулочек» с сакраментальным «А как меня в Харькове принимали!» (между прочим, в репертуаре Архангельского театра есть и кукольная «Чайка»). Упоение свободой выражено уже в типе используемых Лоховым кукол. Не тростевые, не марионетки, не перчаточные: каждой из скрупулезно сделанных ярких фигурок управляют несколько кукловодов, и это сообщает персонажам поистине ртутную подвижность.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

«Belissimo!» — то и дело выкрикивает длинноносый директор балаганчика, раскачиваясь во все стороны и дергая ножками и ручками. И ничего, что его самого только что достали из сундука и водрузили на расцвеченный огоньками манеж. Теперь он здесь распоряжается. А прославленный испанский гранд — лишь один из его аттракционов. Тот и рад стараться: за тюлевым занавесом вовсю скачет алое одеяло, а под ним — Дон Жуан и «прекрасные венецианки» — обнаженные куколки (видели ли вы когда-нибудь в театре кукол эротическую сцену?), в момент экстаза воспаряющие вверх. Такие проделки Дон Жуану в драматическом театре и не снились.

— Прекрасное выступление, синьор Дон Жуан!
— Мне привычны такие представления…

Нет ничего удивительного в том, что этот Дон Жуан успевает одновременно услужить нескольким дамам. В спектакле Архангельского театра знаменитый соблазнитель оказывается вертлявым Арлекином: в треуголке, в намертво — как и у всех кукол в спектакле — прилипшей к лицу маске (замечательная работа художницы Елены Николаевой) и каноническом костюме с ромбами. В финале этого Дон Жуана в роли Арлекина (или Арлекина в роли Дон Жуана?) будут пожирать языки пламени: неожиданно у балаганчика, как и у ярмарочного вертепа, обнаружится свой подвальный ад. Правда, наш герой из тех, кто в огне не горит: пламя подозрительно напоминает алое одеяло из пресловутого Мomento еrotico, а герой пообещает и в аду «найти себе прелестную синьору». Прямо из комедии дель арте явится и разноцветная вереница обманутых мужей: конечно, эти бубнящие бородачи не кто иные, как Панталоне. Донна Анна окажется Коломбиной, Командор — Капитаном. Но игры с комедией дель арте Дмитрию Лохову мало, и Коломбина завывает свои реплики (привет Моцарту!), отчаянно фальшивя, а потом еще и требует у директора балаганчика повышения жалованья. Впрочем, финальная реплика мольеровского Сганареля лишит покоя не только ее: требовать будет добрая половина кукольного народца.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Э.-Т.-А. Гофман (кстати, тоже не прошедший мимо «Дон Жуана» Моцарта) полагал, что ящик с марионетками может быть идеальной труппой: «Просто невероятно, сколь скромны потребности моих артистов и сколь небольшим жалованьем они потому довольствуются!» Наверное, и Коричневый из «Необыкновенных страданий директора театра», и его создатель диву бы дались, насколько шумными, суетливыми и скандальными могут быть деревянные премьеры и премьерши. Зазора между жизнью и театром нет, но интриг от этого не меньше. Куклы с приросшими к лицам масками играют актеров. А те, в свою очередь, исполняют роли ходульных персонажей. И даже когда кривляку-директора в конце представления бросают в сундук, он все-таки успевает крикнуть: «Занавес!» И кажется, что воплотить гротесковую сущность жизни «людей театра» точнее, чем это делают куклы Лохова, невозможно.

Лохов не только не боится клише, но, напротив, использует их нарочито избыточно — как и полагается в ярмарочном балагане. С чем у нас ассоциируется Венеция? Ах, с гондольером, ну так он трижды будет выплывать на своей гондоле — и каждый раз это станет отдельным трюком. Главная героиня — Коломбина? Тогда пусть под ее балконом картавый Пьеро исступленно исполняет кошачьи концерты (а потом, разумеется, потребует прибавку к жалованью). Венецианский карнавал? Пусть чудесные микросюжеты из жизни театрального закулисья чередуются с заседаниями пришедших из таинственного мира карнавала «симулякров» (слово-то какое найдено для заседателей!) в париках и черных полумасках. Они мрачно перешептываются, бросаясь «серьезными» словами «закон», «рецессия» и «санкция». Но и здесь серьез быстро превратится в абсурд — огромная белая полумаска Верховного симулякра басом поблагодарит Дон Жуана за исправление демографической ситуации и объявит наступление «полного ренессанса». Известно, какая сцена самая избитая в «Дон Жуане». А в театре кукол верх театральной условности — ожившая статуя Командора — кажется едва ли не натурализмом. Что может быть естественней, чем статика покрытой белой краской куклы, которая потом начинает двигаться. И что же? «Дай руку!» — «Нет, не дам!» Пафос вновь срывается в балаган, сцена и закулисье меняются местами, трагедия становится фарсом, а сундучок с куклами — ящиком Пандоры театральных шуток.