Сегодня Городскому театру исполнился год.
«Вахтангов_Чехов. docx. Игра с документом».
«Городской театр».
Режиссер Наталия Лапина, художник-консультант Александр Якунин.
— Меня тревожит ощущение, что вы все несколько «подзастряли» в этом историко-педагогическом проекте…
— Но мы, собственно, спектаклем «Вахтангов_Чехов. docx» и завершили отношения ребят с «проектом». Дальше, по всей видимости, начинается другое плавание…
14 октября в Театральном музее состоялось третье представление спектакля «Вахтангов_Чехов. docx», впервые показанного в конце прошлого сезона в «Ночь музеев». Для «Городского театра», созданного из выпускников мастерской С. Д. Черкасского в РГИСИ, герои и история Первой студии МХТ — «объекты» не случайные. Экспериментальный педагогический проект «реконструктивного» освоения опыта Первой студии в процессе обучения сегодняшних актеров длился несколько лет и закончился рядом выпускных спектаклей, среди которых особо отмечались заимствования из раннего репертуара легендарной московской студии (См. об этом, например: «Надежда» на Моховой −100 лет спустя: Опыт реконструкции театральной педагогики Первой студии МХТ / Автор-составитель С. Д. Черкасский. СПб., 2016.). Между тем, закончился он в институте, но не в жизни его участников. Молодые актеры, так долго и подробно изучавшие и пробовавшие на вкус творческие биографии Вахтангова, Чехова, Сушкевича и других первостудийцев, усвоившие характер их взаимоотношений, игравшие на сцене их роли в их пьесах, легко с этим опытом расстаться не могли. Не смогли они расстаться и друг с другом, образовав свой «Городской театр».
Сразу скажу, что опыт студийного единения, товарищеской связи и поиска, веры в общую художественную миссию коллектива представляется мне едва ли не главным позитивным итогом педагогического эксперимента. В то же время «предмет» творческого пути Первой студии как материал педагогики не безусловен. Ситуативные события и повороты в жизни Студии и студийцев сами по себе к художественному методу отношения не имеют. В методологическом же плане итогом развития Студии стали не только освоение и развитие принципов системы Станиславского, но и обнаружение ее внутренних ограничений и противоречий. В биографиях лидеров Студии, имена которых составили название спектакля, движение это привело к творческой оппозиции Станиславскому: созданию вахтанговской «Принцессы Турандот» и метода «имитации образа» Михаила Чехова…
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Идея постановки спектакля о Первой студии также восходит к институтской юности нынешних актеров. Первыми пробами ее воплощения были студенческие этюды. Замысел, не реализованный в ту пору, продолжал будоражить молодых людей, «беременных» своими вахтанговыми, чеховыми, всей жизнью своей Первой студии… В каком-то смысле они оказались заложниками этой истории… Дальнейшее движение требовало разрешения, изживания уже не студийного, а собственного недавнего прошлого… Судя по цитате из письма Наталии Лапиной, приведенной в эпиграфе, по первым эпизодам и «элементам» спектакля, изживание это должно было состояться в «Вахтангов_Чехов. docx». Насколько оно состоялось и состоится ли в ближайшее время — для меня вопрос…
«Вахтангов_Чехов. docx» начинается с… вешалки. Не с гардеробной вешалки, той, что вошла в театральный фольклор в высказывании, приписываемом К. С. Станиславскому, а с длинной штанги на ножках с развешанными на ней театральными костюмами, рассекающей зеркало небольшой сцены. Вешалка эта — одновременно и занавес, из-за которого выходят актеры и за которым исчезают, отыграв эпизод. И «архитектурный элемент» оформления, перемещение которого мгновенно меняет глубину сценического пространства, позволяя организовать «крупный план». Порой она становится ширмой кукольного театра, за которой скрывается невидимый кукловод. С нее можно снять офицерскую шинель, набросить поверх современного костюма и превратиться в Ричарда Болеславского, уходящего из Студии на войну…
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
У «Городского театра» нет своей площадки, спектакли его идут по разным адресам. Между тем, каждый раз театр пытается учесть специфику места, связанного с определенным пространством и аудиторией. Думаю, что и Театральный музей для «игры с документом» был выбран не случайно. Тем более что несколькими этажами ниже находится и Театральная библиотека.
В начале спектакля на передний план к зрителям выходят Евгений Вахтангов (Роман Михащук) и Михаил Чехов (Илья Ходырев) с чемоданами литературного наследия. У Чехова чемодан большой, успел написать и сыграть много. У Вахтангова, художническая жизнь которого оказалась стремительной, но короткой, — маленький портфельчик… Уже смешно… К «лидерам» подтягиваются и другие студийцы со своими персональными и коллективными чемоданами (некоторые участники отвечают сразу за несколько «ролей»): Борис Сушкевич (Никита Сидоров), Ричард Болеславский (Михаил Рябов). У Михаила Полякова в чемодане наследие Алексея Попова, Валентина Смышляева, Николая Колина, Владимира Немировича-Данченко и других, а Тина Тарусина отвечает за женскую половину Студии. Следуя логике документального жанра, исполнители не играют своих персонажей, а представляют их со сцены, каждый раз начиная реплику с указания источника: автобиографии, мемуаров, историко-театральной монографии… В этом и состоит «игра с документом»…
На мой взгляд, однако, в спектакле заявлена гораздо более интересная и остроумная игра — с вещью, с предметом. И уж она-то действительно разворачивается по правилам игры. Начинается она с появления над «ширмой» опредмеченного Станиславского — плоской картонной куклы с портретным лицом и живыми руками актера. Рядом «выскакивает» Немирович-Данченко с живым лицом исполнителя, но картонной бородой-маской. А вместе с ними возникает и многоуважаемый саквояж с надписью «СИСТЕМА», из которого актеры с почтением извлекают ее овеществленные элементы: проволочные «круги внимания», громадные «гвозди роли», веревочные телефоны для «связи с партнером», стараясь обыграть их, приспособить для цели веселого ироничного и автоироничного представления.
На первых эпизодах «Вахтангова_Чехова…» я был почти счастлив. «Мы смеясь расстаемся со своим прошлым» — звучало во мне. К сожалению, счастье оказалось недолгим… Вот расстроился из-за критики Станиславским «Праздника мира» Вахтангов. Вслед за ним загрустили и остальные. И с этого момента веселое представление начало необратимо скатываться в «драму», в переживание все тех же «ситуаций» с неловкими паузами, тормозящими и отяжеляющими ритм представления…
Н. Сидоров в сцене из спектакля.
Фото — архив театра.
Спектакль, начавшийся стремительно, изобретательно и ловко, сполз к последовательному хронологическому отображению событий из истории Первой студии… Материал истории и пресловутый метод переживания подмяли под себя и представление, и иронию, и игру. «Ребята, — хотелось крикнуть мне, — Станиславский был глубоко неправ, скомпрометировав слово „представление“, оправданное многими другими, в том числе и его верными учениками».
И мне думалось, что педагогика, особенно педагогика актерства, где «предметом» является живой человек, — занятие ответственное. Как, впрочем, и рецензирование чужого труда. Надеюсь, я никого не обидел в своей рецензии. Тем более что актеры «Городского театра», проживающего такую непростую жизнь, мне очень симпатичны и поодиночке, и вместе, как коллектив. Творческий потенциал этого коллектива для меня несомненен. И мне хотелось бы поддержать его на трудном пути от Студии к Театру, от себя — к образу, от переживания — к игре. И чем дальше «от себя», тем лучше.
Как учил в последние годы любимый ими и мной Михаил Чехов, чем больше персонаж похож на вас лично, тем настойчивее ищите отличия. И никогда не начинайте работы над образом с совпадений.
Хочется пожелать им мужества и самоотверженности, какие были у Вахтангова, и «чувства легкости», какого добивался от своих учеников Чехов. Потому что переживать трудно, говорил он, а сыграть можно все, что можно вообразить, сыграть легко…
Жалею, что в мае, после просмотра этого спектакля на Ночи музеев, в ту же ночь не написала о нем, сохранив ту энергию спектакля, которая “надула” меня, как шарик, и унесла в ночную улицу. А надо было сохранить и “прикнопить” словами ту радость, которая — в отличие от автора текста — не оставляла меня ВЕСЬ спектакль.
А. Кириллов — историк, вполне себе узкий спец. по М. Чехову. Я не так досконально знаю вопрос. И потому смотрела спектакль не как исторический, а как именно о них — ребятах, создавших Городской театр. Мне кажется, что первостудийцы нужны были им не для того, чтобы “весело расстаться с прошлым” и скинуть программу обучения на великих примерах, а чтобы на этих примерах пройти, разыграть возможные запинки, возникающие на пути тех, кто создает новый театр. К моменту премьеры у них уже был за спиной трудный сезон — и, снова погружаясь в судьбы великих предшественников, рассказывая их историю ( не все знают ее так хорошо, как А. Кириллов, мне, например, она была интересна и сама по себе), они (очень весело!) не только проигрывали “тот” опыт, но и моделировали свой — который частично уже имеют, а частично приобретут.
Мне страшно нравится как раз их легкость игры с “кумирами”. Они с Вахтанговым и Чеховым, Сушкевичем и Болеславским на дружеской ноге. Не свысока и не почитая, а именно дружески они проигрывают их историю — как свою. Быть может, будущую.
Могу судить только о первом показе, после которого была наполнена “гелием”. Может быть, еще и оттого, что Театральный музей, история культуры, история театра, молодые актеры соединились в ту ночь, давая надежду на культурное продолжение истории. Это не так часто бывает. И часто в том продолжении сомневаешься((
Марина! За “узкого” – отдельное спасибо.)
Андрей, ну ты же правла спец! кто еще так знает материал? Без дураков.
Я тоже была на том летне-ночном показе и тоже потом вдыхала пьяный воздух свободы, который играет со всеми злые шутки, как с профессором Плейшнером. Но никаких сомнений в этом театре не было. Не привиделось точно. Часто игра с предметом из-за неудобной, слишком маленькой площадки, хоть и овеянной легендами, выглядела излишне суетливой. Но больше было остроумного – проволочный “круг внимания”, или вязанье проволокой на огромных спицах. Целлофановый коврик скользил и не удерживал актеров, софиты падали как звезды, заставляя соображать на ходу и выкручиваться в непредвиденной обстановке. Но выкручивались они виртуозно, непредсказуемо, свободно. Не заученно. Может это и позволило представлению не скатиться к истории и к переживанию в том ночном показе.
Да, есть перегруз, спектакль перенасыщен “неугомонной режиссурой”, но в ней ребята чувствуют себя свободно. Действительно, упавший софит тоже был сразу обыгран, оценен и реально поставлен обратно. И показался еще одной шуткой- как круг внимания и карточный исполин КС.
Я вполне допускаю, что премьера 20 мая, которой предшествовали интенсивные репетиции с режиссером, игралась динамичнее, веселее и т.д. Но в этот раз играли спектакль, который по признанию Н. Лапиной “пока не стоИт твердо”, после длительного перерыва, отмен и переносов. В отсутствие режиссера, ставившей спектакль в другом городе. И, естественно, я писал о том представлении, которое видел.
Между тем “сползание в драматизм” и “доминантное переживание” представляются мне симптоматичными, а преодоление их – актуальным для Городского театра (пишу об этом, просмотрев 5 спектаклей его репертуара). Коллективу театра, по крайней мере его руководителю, это ясно. Еще до всех моих оценок и суждений Н. Лапина писала мне: “судя по тому, что Вам он не понравился, подозреваю что артистов занесло в “драму”». Т.е. тенденция имеет место быть и составляет некоторую проблему…