Б. Брехт. «Добрый человек из Сезуана».
Московский драматический театр имени А. Пушкина.
Режиссер Юрий Бутусов, художник Александр Шишкин.
Видимо, в Москве этой брехтовской пьесе суждено оформляться в спектакли-события. Постановка Юрия Бутусова в Театре имени Пушкина, в отличие от легендарной, любимовской, не стала вехой рождения нового театрального организма. Однако, оказав театру на Тверском бульваре высокую честь и подтвердив отличные возможности здешней труппы, она стала очевидным событием. Просто высочайшего пилотажа спектакль, не меньше!
Являясь давней поклонницей режиссуры Бутусова, не перестаю радоваться тому, как этот человек свободно существует вне требований какого-либо формата. Как не поверхностно, но глубоко современные спектакли рождаются у него не в результате прилежных исследований на тему «что нынче носят?», а от вольного темперамента, глубокого чувства и безупречного владения профессией. «Добрым человеком из Сезуана», думаю, Театр имени Пушкина и режиссер Бутусов существенно обогатили не только русскую брехтиану, но и мировую. А Александра Урсуляк в ролях Шен Те и Шуи Та у нас на глазах оформилась в трагическую актрису. Парадокс, но это случилось с талантливой Урсуляк не на территории русского психологического театра, но в обстоятельствах условного театра Бертольта Брехта. Вот чтобы в его рациональных параллелях-перпендикулярах, в его жестких социальных парадигмах возникали на сцене такие моменты, от которых чувствительный зритель в зале утирает слезы, это уметь надо! Бутусов нащупал в Брехте поэта, ранимую душу, способную на откровенную сентиментальность. Можно, конечно, приписать это открытие русской транскрипции немецкого автора, но знающие люди утверждают, что Брехт и есть поэт не слабее его великих предшественников-соотечественников.
Стоит ли провозглашать, что нынче история о том, как бессильно добро и как беспомощны боги, особенно актуальна? Можно подумать, при рождении любимовского спектакля и в особенности при возрождении его в
Александра Урсуляк (Шен Те и Шуи Та).
Фото — Е. Цветкова.
Но Бутусов ставит именно притчу о мире, утратившем системы координат, и главное — в том, как это сделано. Как выглядит, звучит и дышит. Художник Александр Шишкин обнажает мрачные внутренности сценической коробки. Приглушает свет, выхватывая из мрака лишь отдельные детали и отдельных героев, отчего на происходящее ложится отсвет вселенской ночлежки, нашего горьковского «На дне». Проецирует на экран огромные портреты милых детишек-близнецов, еще не ведающих о том, как им придется поделить в этом мире функции добра и зла. «Сажает» на сцене голые сухие деревья, не дающие зелени и тени.
Весь спектакль на сцене присутствует ансамбль солистов «Чистая музыка» под руководством Игоря Горского. Партитура Пауля Дессау звучит вживую, она не только в зонгах, она насыщает действие тревожными звуками, почти лишенными гармонии. Зонги звучат на немецком языке, русский перевод бежит красной светящейся строкой. И пока глаз ловит их прямое содержание, душа смущается от тоскливых и отчаянных звуков человеческих голосов.
Здесь всем придумана пластическая партитура, все время от времени двигаются в неких танцевальных режимах. Но это лишь характеристики персонажей. В пьесе, несомненно, заложен прием кабаре, и в нашем, сугубо отечественном, понимании этого слова тут есть где оттанцеваться и отпеться по полной программе, сделать красиво, чтобы перебить разудалой «умцей-умцей» брехтовские тягучие и плотные рацио, чтобы дать измученному зрителю дух перевести. Но от Бутусова вы этого не дождетесь. Рискуя посадить темпоритм, режиссер упорно и честно раскручивает эту щемящую и мучительную историю, где хороший конец отброшен заранее. Финального зонга с утверждением «он должен, должен, должен быть хорошим» здесь нет. Спектакль обрывается отчаянным монологом охрипшей, почти сорвавшей связки Шен Те, которой все еще хочется творить добро, но нет уже ни сил, ни возможностей.
Сцена из спектакля.
Фото — Е. Цветкова.
В спектакле возникают две сильнейшие актерские работы. Одна — Александры Урсуляк, худенькой, гуттаперчевой, с хрипловатым и одновременно нежным голосом. Актриса, виртуозно владеющая искусством превращения, в секунду меняющая женскую пластику на мужскую, умудряется вдохнуть в эпический «скелет» повествования и трагическую мощь переживаний. Играет буквально на разрыв, но нигде не пережимает. Психологически убедительна, но не разменивается на мелочи — мазок крупный, едва ли не плакатный, экспрессивный, но все глубоко одушевлено. Чудо, что такое!
А еще силен Александр Матросов в роли продавца воды Ванга. Начинает он в жесткой, отстраненной эпической манере, но постепенно его водонос превращается в реального несчастного слабоумного. Только такой наивный и беспомощный индивидуум и может в этом мире кому-то сострадать. Темпераментный и очень искренний актер задает спектаклю щемящую ноту.
Слабоумный Ванг приводит богов на ночлег к проститутке Шен Те, но «богами» на поверку оказывается всего одна томная длинноногая молодая женщина (Анастасия Лебедева), попавшая в этот грязный и несправедливый мир как кур в ощип. От такой не ждешь спасения. И вот этот «бог», второпях пожелав героине все же продолжать отстаивать добро, скорей-скорей, смущенно и бочком удаляется в свои эмпиреи.
Дилемма — оскотиниться вконец или, собрав остатки потрепанных нравственных сил, все же остаться человеком? на бога надеяться или самому не оплошать? — встает острым ребром и пробирает сегодняшнего зрителя до мурашек. Притча Брехта прорастает во все поры современного российского общества. Без всяких претензий на «остросовременный политический спектакль с прозрачными аналогиями» Бутусов задает со сцены театра те самые вопросы, ответы на которые для каждого из нас мучительны, но рано или поздно неизбежны.
Рад за театр и, особено за Юрия Никлаевича.
Видимо, спектакль удался. Победа Брехта и Бутусова.
Больше чем спектакль…
"Бутусов задает со сцены театра те самые вопросы, ответы на которые для каждого из нас мучительны, но рано или поздно неизбежны". Ай-ай. Зачем же разговаривать за каждого из мы? И что автор знает обо всех порах т.наз. общества?
Я посмотрела «Доброго человека» не на премьере, чуть позже. По слухам, спектакль шел не лучшим образом, но все равно это по-настоящему хорошо.
В этот день, 1 марта, было хорошо, но без восторга и потрясения. Может быть, потрясения не происходит, когда его, обещанного коллегами, ждешь («Вчера я видел спектакль, который войдет в историю!» — был первый отзыв встреченного в Питере П. Руднева.— «Урсуляк буквально распинает себя, так долго ей не продержаться, езжайте смотреть быстрее!»). Чаще всего прогнозы не сбываются. Урсуляк играла хорошо, очень технично (когда техничность отмечаешь, для меня это не лучший комплимент…), но хрипло и сипло разговаривала с самого начала, а не срывала связки к концу, и мне показалось, что это слабость речевого аппарата, а не обессиливание физиологии к концу. А ведь именно финал, тихое мгновение в конце (безо всякого сипа) — «Помогите…» — то самое, что «попадает», потрясает, пронзает и собирает спектакль воедино.
Это очень стройный и прозрачный спектакль, очень простой, что для Бутусова — несомненный шаг (куда не знаю, но «невиданная простота» не была его природой, а тут все предельно ясно). Это история о том, как мир, в котором давно нет никакой доброты (и Шен Те — не добрая проститутка, а такой же монстр, как и все), «остаточные боги» (слабая девушка-двойник Шен Те, ее астеническое небесное отражение) никак не могут принудить к доброте. Не действуют проплаты (деньги, оставленные Шен Те), не действует ничего. И когда Боги оставят этот мир совсем, а на сцене в финале останется беспомощная, беременная, не защищенная ни функцией, ни маской, ни муз. сопровождением хрупкая женщина со своим «помогите» (до этого Шен Те как-то справлялась сама или с помощью Шуи Та, но помощи не просила), — вот тут наступит точка. Либо «точка возврата», либо «точка невозврата», последний конец. Что вероятнее.
Бутусов никогда не интересовался природой добра, его дар — по другой части, он ездит по теневой стороне тротуара. Поэтому в спектакле проболтаны и непонятны все добрые дела Шен Те (что творила? что совершала? почему понадобился братец?), и с полным знанием дела дан Шуи Та. Они и правда ипостаси одного человека, причем перевоплощение тут требуется минимальное: хриплоголосой, грубой Шен Те, способной защитить себя, не нужно даже притворяться, она и в «однополой» своей жизни уже не вполне женщина… Здесь речь об андрогинной сущности современного человека.
А вот кто играет дуализм, в котором (и только в котором) и правда может существовать человек в современном мире, — это А. Матросов в роли продавца воды Ванга. Здоровый позитивный крепыш, способный защитить и себя, и мир, чтобы выжить, в одну секунду превращается в дауна, добросердечного юродивого, настоящую беззащитную Шен Те. Здесь дан и классически четкий брехтовский способ: вот я актер, вот я персонаж… Матросов виртуозен и искренен, я плохо знаю московские труппы, это просто-таки открытие имени.
И — очень красиво и ритмично. Ну, очень красиво с этими голыми деревьями, сезуанской ночной улицей, дождем и живой музыкой…
Обрести в Брехте сентиментальность? Вот уж поистине — открытие века!
Я посмотрел, наконец, этот спектакль — только сейчас — в рамках «Золотой Маски».
Послушав и почитав предварительно московских коллег (вся Москва взбудоражена!), приготовил себя к событию. А как же?
Они ставят бутусовский спектакль на один уровень с любимовским (1960-х). «Актриса здесь достигает священного экстаза…» или: «Юрий Бутусов прочитал драму Брехта как античную трагедию. Трагедии на современных сценах получаются редко: в них должны быть страсти, а не обычные чувства, в них люди выясняют отношения не друг с другом, а с богами».
Мне-то как раз показалось очень логичным, что боги убраны, а вместо них — девушка. Здесь нет ни общения с Роком, ни предстояния Человека перед высшей силой, ни трагической рефлексии. (Есть реакция нежной души на «историю одного разочарования».) Если только трагедией не считать эмоциональное нагнетание, близкое к истерике. Но этот высокий градус внутренних переживаний мы видали у Бутусова и в других спектаклях; и там это лучше резонирует с материалом, чем здесь.
Кто-то из зрителей сравнил этот спектакль (по накалу страсти, кажется) с «Мадам Бовари» Жолдака. В «Мадам Бовари» привнесены три бога. И сюжет , многими воспринимаемый как мелодраматический, в итоге поднялся на котурны трагедии. Бутусов вместо трех богов выводит на сцену девушку. И история, написанная Брехтом с замахом на современную трагедию, кажется мелодрамой.
Да, вполне мелодраматическая история о том, как девушка поверила летчику, а потом разуверилась в нем. Но почему-то этот нехитрый сюжет затрагивает огромный объем — времени, пространства, внешних средств. Большая форма, 3,5 часа. Кажется, это можно было рассказать куда более сжато, емко и энергично.
Вот когда Ю. Бутусов уложил чувственную стихию в лапидарную форму «Liebe. Шиллер», получился один из лучших спектаклей сезона.
Соглашусь с Мариной Юрьевной насчет техничности актрисы. Да, были видны переходы от Шен Те к «брату». Было видно, как Александра Урсуляк сменяет один образ другим; условно говоря, какую краску своей палитры достает, как открывает тюбик…
Да, конечно, надо учесть, что спектакль игрался не в родных стенах… что в гастрольных условиях возможны различные «отклонения от курса»… Но вообще, после спектакля осталось довольно грустное ощущение, схожее с тем, что в этом году было после гастролей «Театра Наций». Москва создает себе мифы и верит в них…