С Ириной Ляховской и Русланом Кудашовым беседует Полина Найденцева.
В Большом театре кукол сегодня премьера. На суд зрителей выпускают ни много, ни мало — одну из библейских книг, оказавшую, может быть, наиболее сильное влияние на человеческие умы в течение столетий, прошедших с момента ее появления. И, правду сказать, сохранившую часть своего влияния до сего дня. В самом деле, даже ни разу не прикоснувшемуся к страницам Ветхого Завета современнику нет-нет, да придет на ум и язык «суета сует», гениальное философское «изобретение» автора «Екклесиаста»…
Сценическое переосмысление ветхозаветного текста осуществили Руслан Кудашов и Ирина Ляховская (их совместному авторству принадлежат режиссура, хореография, художественное и музыкальное оформление спектакля).
Полина Найденцева. Расскажите, пожалуйста, почему вы выбрали для постановки это произведение, как вы пришли к нему?
Ирина Ляховская. Наверное, это было внутри нас. Так совпало, что каждый в свое время обращался к Екклесиасту, а сейчас мы возобновили этот материал для себя, и он начал давать какие-то ответы. Темы оказались актуальными в пространстве как человеческом, так и социальном.
Найденцева. Почему для выражения ваших мыслей вы выбрали язык пластики?
Ляховская. Я всегда ребятам объясняю: когда человек говорит — это одна ситуация, а когда все слова уже сказаны, человек начинает что-то делать… Действие больше говорит о человеке, чем его слова. Движения — это более подлинное проявление чувств, нежели слово. В движении трудно соврать, как в прикосновении — либо оно есть, либо его нет.
Руслан Кудашов. Есть размышления английского богослова Питера Крифта, который говорит о трех пониманиях мира, о трех мировоззрениях, явленных в Библии Ветхого Завета: это «Екклесиаст», «Иов» и «Песнь Песней». «Екклесиаст» — это понимание жизни как суеты, «Иов» — как страдания, «Песнь» — это жизнь как любовь.
«Екклесиаст» — единственное светское произведение Библии, оно идет от человека, от размышлений ума и плоти. В этом смысле физическое тело, которое мы в спектакле, грубо говоря, эксплуатируем — как нельзя лучше соответствует духу «Екклесиаста». Кроме плоти здесь существует еще и песок — в нем копошатся, он ускользает, от него поднимается пыль… Все вместе создает единую языковую систему, несет смысловые образы книги.
Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра
Найденцева. Ирина, в «Екклесиасте» Вы выступили в качестве не только хореографа, но и режиссера. Каковы ваши ощущения?
Ляховская. Изначально «хореография» — это запись движения. Режиссер, как и хореограф, занимается улавливанием, нащупыванием движения, не только физического, но и внутреннего. Поэтому нельзя сказать, что сегодня я режиссер, а завтра хореограф; это момент однородный, однокровный по своей природе. Очень удобно, когда есть диалог, когда ты работаешь и доверяешь режиссеру, который рядом — всегда можно что-то уточнить и более объективно смотреть на процесс.
Найденцева. Руслан Равильевич, «Екклесиаст» — первый спектакль, в котором выпускники вашей мастерской выступают уже в качестве профессиональных актеров. Можно ли сказать, что для них это новый этап? Какова была их реакция на такое сложное произведение?
Кудашов. Ребята все довольно разные. Они начинают себя осознавать уже не как студенты, а как актеры. Кто-то более восприимчив к тому языку, который мы пытаемся найти, кто-то — менее. Вообще, я понимаю, что этот язык не только для многих актеров неприемлем и сложен, но и для зрителя. Для кого-то это странно, тяжело и кажется поверхностным. Кто-то воспринимает и понимает с полуслова. Кто-то поймет через некоторое время. Это такая работа и такой язык.
Ляховская. Они большие молодцы, что доверились нам, особенно на первом этапе. Интуитивно, они пошли выбранным нами путем, нагло, дерзко и с аппетитом. Другое дело, что сейчас настала пора перестать быть заложниками ситуации и стать немножко собой. Вот тут у некоторых из них возникают вопросы, сомнения… Наверное, это хорошо.
Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра
Найденцева. Почему возникают трудности? Сложность понимания зависят от материала или от вашего замысла?
Кудашов. Материал нелегкий. Для многих — даже тупиковый. Если поверхностно воспринимать фразу «суета сует и все — суета», то можно остановиться на первой части. Но все равно «Екклесиаст» — это текст скрытого света, как мне кажется. Ошибка многих в том, что эту книгу воспринимают только как нигилистическое воззрение.
Ляховская. Нам кажется, что все наоборот. Ведь Екклесиаст в конце книги говорит: ешь, пей, веселись, работай, просто знай, «что всякое дело Бог приведет на суд».
Спасибо за интервью автору. Обязательно пойду и посмотрю этот спектакль — не так много у нас (в России и в мире, наверное, в целом) ставят спектакли по чисто библейским текстам (на ум пришли только «Песни Песней» някрошюса, тоже, кстати, царя Соломона книга). Не могу согласиться с Русланом Кудашевым, когда он говорит, что ««Екклесиаст» — единственное светское произведение Библии, оно идет от человека, от размышлений ума и плоти.» Все книги царя Соломона можно назвать светскими: книга Притч — кладязь человеческой мудрости, а Песни Песней — гораздо более идет от плоти, чем Екклесиаст. есть и другие философские книги в Библии, полные человеческой мудрости (та же упомянутая книга Иова — чего только стоят размышления друзей Иова). Действительно, книга светская, а финал Богоутверждающий: и о том, что Бог приведет на суд всякое дело человека и о том, что «бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека.»
Някрошюса, простите (с мал.буквы написала).
Экклезиаст писал об оскомине эдемского плода. Попытка привить сюда «Песню песней» — лысенковщина.
Много лет назад я посмотрел блестящий спектакль Льва Стукалова по «Женщине в песках» Кобо Абэ. Тягучую прозу японского экзистенциалиста режиссер превратил в мюзикл. Вместо песка в ход пошли картонные коробки (худ. Орлов). Они бесконечно трансформировались, как барханы в пустыне. Это было стремительное зрелище, захватывающее дух.
И вот, казалось бы, то же самое. Экклезиаст, поставленный в Большом театре кукол как пантомима, как череда сменяющих друг друга песочных аттракционов. Но пафос режиссера состоит не в том, чтобы раскрыть трагический посыл гениального иудейского поэта (мир и Б-г не познаваемы, и мудрый, и глупый заканчивают одинаково свои дни) — а в лапидарном просветительстве.
Превращение библейского пророка, царя и старца, в бродяжку Чарли, неразборчиво нашептывающего о том, что что-то восходит и заходит, — шаг, безусловно, смелый, но не мудрый.
Сам по себе спектакль, самоотверженная работа молодых актеров вызывает безусловное уважение, а иногда и восхищение. Чего стоит колеблющаяся человеческая биомасса в треугольнике божественного света. Но наивная концепция светлого пути в безысходно-трагическом мире Экклезиаста делает неуклюжей всю изощренную конструкцию спектакля. Попытка сиропной адаптации сурового библейского текста для молодежной аудитории ошибочно в корне. Отсюда все недостатки этого затянувшегося действа в песочнице.
Парадоксально один из самых светлых спектаклей Руслана Кудашова. Атлетическая мощь этой пластической фантазии дает некое соответствие библейскому источнику, именно своей безусловностью. Артисты вызывают восторг, видишь каждого и всех вместе. Но их молодая энергия ничем не уравновешена, а вальсирующие пары в финале навевают какую-то жалкую ассоциацию с «Оптимистической трагедией». Спектакль очень в этом смысле неровный, и много необязательных, вязких повторов. Например, лампочки: их много и они недодуманы. Кажется, что сократи его на треть — и результат будет просто много сильнее.