«Пастернак. Сестра моя — жизнь».
«Гоголь-центр».
Режиссер и хореограф Максим Диденко, композитор Иван Кушнир, художник Галя Солодовникова.

В новом спектакле «Гоголь-центра» «Пастернак. Сестра моя — жизнь» нет ничего от традиционного поэтического театра. На сцене — дымящийся корпус огромного корабля с окошками-иллюминаторами, капитанским мостиком наверху, по которому вальяжно будет расхаживать Сталин, он же Гамлет, и трюмом, куда спустят загубленные человеческие жизни-щепки. А в центре — длинный гладкий металлический шест. Это место для поэта, чтобы он рвался куда-то к небесам, каждую минуту готовый рухнуть вниз, чтобы смешно карабкался, безнадежно пытаясь нащупать другую реальность. Стихи здесь будут больше петь, чем читать, а живые картины, сны или галлюцинации окажутся столь эмоциональными и необычными, что напомнят о фильмах Параджанова и Тарковского и захватят зал. Сопротивляться бесполезно, прежде всего, потому, что звучат гениальные, знакомые с детства строки.

К этому спектаклю режиссер Максим Диденко подошел во всеоружии своего опыта в пантомиме, клоунаде, физическом театре, даже полуторагодовой жизни в сквоте-студии на заброшенном заводе Васильевского острова, а также успеха спектаклей-хэдлайнеров «Конармия» и «Земля». Подозреваю, что он не отягощал себя подробными литературоведческими изысканиями, но, будучи очень талантливым человеком и принадлежа уже к новому поколению, расслышал то, о чем до него на сцене не говорили, в частности, музыку отношений двоих — поэта и властителя. Именно музыку, а не барабанный бой травли. Сталин здесь (я видела спектакль с Риналем Мухаметовым — Никита Кукушкин наверняка дает другой рисунок) молод, прекрасен и напоминает не то Аполлона, не то короля-Солнце Людовика ХIV, которого часто рисовали с тем же лавровым венком на голове, который Сталин носит в спектакле. Этот Сталин действительно искренне любит божественные стихи поэта, особенно о природе. Он и появляется первый раз с белочкой на плече и корзинкой в руках, куда собирает грибы, и наслаждается тем же, чем и мы: «насторожившись, начеку у входа в чащу, щебечет птичка на суку легко, маняще», «пронизан солнцем лес насквозь, лучи стоят столбами пыли». В конце концов, он и сам баловался стишками. А настоящий поэт остро был необходим ему для создания идеальной империи, поэтому в какой-то момент он тоже вскарабкается по шесту на самый верх и водрузит туда светящуюся красным пятиконечную звезду — а уж кремлевская это звезда или вифлеемская, решайте сами.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Именно Сталину режиссер доверяет прочесть «Гамлета», и в этой сцене становится понятно, что тиран на себя примерял и тоску одиночества («если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси»), и упоение артиста, играющего главную роль («я вышел на подмостки»), и даже понимание расплаты («но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути»). Такой ход совершенно по-новому освещает известную трагедию. В конце концов, не кому иному, как Пастернаку Сталин звонил лично и вообще велел своим опричникам «не трогать небожителя», хотя не было, кажется, расстрельного дела среди писателей и художников, в котором бы поэт не фигурировал. Да и его собственное отношение к вождю было неоднозначным — вспомним и два его стихотворения 1936 года, и строчки из дневника Корнея Чуковского о всеобщем, в том числе и пастернаковском, восторге после выступления Сталина, которые сегодня не процитировал уже только ленивый. Так и хочется сказать словами Пушкина: «Врете, подлецы, он мал и мерзок не так, как вы, — иначе». И вспомнить пророческие слова Надежды Мандельштам: «Не бойтесь великанов — они лучше карликов».

Невероятно, но суть этого внутреннего диалога поэта и власти, которую он и обожествляет, и развенчивает, Диденко и его актеры передают не столько словами, сколько пластикой и содержанием мизансцен. Сталина постоянно сопровождают некий омерзительный Председатель с папиросой в зубах (очевидно, собирательный образ всех авербахов, семичастных и прочей нечисти) и два госслужащих-военных, они же кабан и баран, которые скоро тоже будут принесены в жертву. Когда поэт на шесте, служащие то ли аплодируют ему вместе с вождем, то ли просто хлопают в ладоши и подбадривают, как танцора на свадьбе. Все они деловито утыкают сцену желтыми палками, которые потом сложат в костер и подожгут, и засыплют пол щепками из мешков. Лес рубят — щепки летят. И три девушки, которые сначала были прекрасными временами года (художник Галя Солодовникова придумала им изумительные платья) и танцевали под птичий щебет, превратятся в перепуганных до смерти заключенных с чемоданчиками, из которых они высыплют в мешок военным те же щепки, или кору, или опилки, и уйдут куда-то вглубь корабля-державы как на расстрел. «Полями наискось к закату уходят девушек следы…»

С. Брагарник и Н.  Щетинин в сцене из спектакля.
Фото — архив театра.

Они же не декламируют — поют стихи Пастернака под музыку композитора Ивана Кушнира, тихую, медитативную, нарочито однообразную. Она походит на молитву и вводит в транс, а наверху проецируется текст. В этой постановке поклонников поэзии Пастернака хоть и удивляют, но не обижают.

Читают же стихи в спектакле, и то немного, только два артиста — Светлана Брагарник и Вениамин Смехов. Она, обозначенная в программке как Зима, на самом деле главная любовь, оберег поэта: сначала мать («Святые еврейские матери! Вы какие-то поистине особенные: ваш мозг и сердце, ваши помыслы, волю и душу — все самозабвенно сожгли вы в любви…», писал отец Пастернака). Она собирает с мальчиком-сыном гранаты, а потом уезжает от него навсегда — и образ седой дамы с чемоданчиком в руках впечатывается в сознание. Потом она же прочтет знаменитое «Объяснение» о великом шаге «быть женщиной» и «страсти к разрывам», стихотворение 1947 года (в октябре 1946-го Пастернак познакомился с Ивинской). И, наконец, кульминация спектакля: Брагарник — нет, не читает — проживает «Магдалину», все трое ее и Его страшных суток, которые «столкнут в такую пустоту, что за этот страшный промежуток я до Воскресенья дорасту». Все, овации… Взята такая высота, что дальше, кажется, ничего уже не может быть. Но жизнь — у Диденко это танец-жизнь — продолжается.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Он (Вениамин Смехов) — Старик, который начинает и заканчивает спектакль. Там три ипостаси поэта — мальчик (замечательный юный Никита Щетинин), мужчина (Михаил Тройник), кому доверено раскрыть драму движением, и старик. Смехов сдержан, точен, он органично вписывается и в сложную визуально-техническую структуру спектакля, и в ансамбль молодых актеров совершенно другой школы и устремлений — в том числе и благодаря таганковской пластичности и искренней открытости всему новому. Поэтому, когда в финале он великолепно читает театральную, навеянную в том числе Аллой Тарасовой в роли Марии Стюарт «Вакханалию»: «сколько надо отваги, чтоб играть на века…», — это воспринимается как некий момент гармонии, единения старого и нового театров.

Мечтающий об экспрессии, выраженной телом и психофизикой, Диденко добился этого на сцене «Гоголь-центра» в спектакле о Пастернаке. Отдельные его эпизоды хочется пересказывать: вот поэт несет на плечах (в буквальном смысле) молодую женщину и мальчика, семью, которая еще умудряется при этом пить из чайного сервиза чай! — конечно, это Женя (первая жена) и Женя (сын), и более точно передать суть их отношений после развода почти невозможно. Или когда звучит стихотворение Николоза Бараташвили «Цвет небесный, синий цвет…» в переводе Пастернака, Сталин не просто наслаждается строками земляка, но упоенно играет большим голубым земным шаром, норовя уронить его в преисподнюю. Правда, скоро там окажется он сам, и мальчик-поэт еще попрыгает на его могиле. Наверняка, у каждого зрителя возникнут собственные ассоциации на спектакле, кому-то будет чего-то не хватать — как мне, например, недостает линии Зинаиды Николаевны. Вот даже Елена Виноград возникает (стихотворение «Из суеверья»), не говоря уже об Ивинской, которой посвящена целая сцена в тюрьме, а о второй жене, чьей «прелести секрет разгадке жизни равносилен», ни слова, ни строчки.

Был когда-то у Максима Диденко и Алисы Олейник перформанс «Физика души». Не зря был: этот принцип сегодня блестяще воплотился в первом спектакле «Гоголь-центра» из цикла «Проект Звезда», придуманного Кириллом Серебренниковым, — Пастернак состоялся, впереди Ахматова, Мандельштам, Маяковский и Кузмин. И что бы ни говорили о Серебренникове, именно он создал сегодня художественное пространство, в котором зримо рождается будущее театра. Спешите это увидеть.