Ее невозможно было не заметить. Она выделялась в любом кругу. Крупная голова с россыпью роскошных черных кудрей, невысокая полная фигура, подвижность и острый интерес ко всему, что происходит вокруг. Одевалась несколько старомодно, носила длинные юбки и какие-то забавные шляпки. Но при этом мало кто в нашей среде обладал таким ощущением новизны, такой способностью осмысливать непривычные авангардистские формы, такой тягой к модерну.

Поначалу, придя работать в Театральный музей, она, Александра Яковлевна Тучинская, Шура или даже Шурка, как ее все называли, казалась человеком простодушным. Она всему удивлялась, задавала несколько наивные вопросы и воспринимала происходящее с непосредственностью провинциалки, что вызывало улыбки. Но скоро стало понятно, что это лишь игра, некий защитный образ, с которым она вошла в незнакомую среду. Шура вообще была артистична, хотя ее артистизм оставался незаметным, скрытым и проявлялся как-то тихо и неожиданно, заставляя окружающих в такие моменты взглянуть на нее совсем другими глазами.

И постепенно стал вырисовываться ее истинный образ, человека необыкновенно страстного, умеющего любить безраздельно и до конца. Круг ее пристрастий был широк. Туда входили близкие — мама, отец, брат. Мы, ее коллеги, в деталях знали об их привычках, любимых словечках, болезнях. Таким же обожаемым, боготворимым членом ее семьи был и Всеволод Мейерхольд. Мэйерхольд, как произносила Шура на старинный манер. О нем она могла рассказывать часами всем, кто был готов ее слушать. Если Шура вела обзорную экскурсию, то было известно, что дойдя до макета мейерхольдовского «Маскарада», она простоит перед ним как можно дольше. И это будет не совсем обзорная экскурсия по музею, а скорее рассказ о величии гения Всеволода Эмильевича.

Потом в ее жизнь вошел муж Сережа. И все опять повторилось, как с мамой, отцом и братом. А к Сереже вскоре прибавились чудные девочки-близнецы Марина и Таня. И мы узнали обо всех особенностях, сложностях и радостях воспитания близнецов.

Но еще до появления дочерей в жизни Шуры настал период Сокурова. Режиссер Сокуров встал рядом с режиссером Мейерхольдом. Причем, это было время, когда Сокуров не воспринимался как безусловный классик, наоборот, его фильмы нередко встречались с яростным неприятием. И Шура со всей страстью бросилась на защиту и пропаганду творчества Сокурова. Вскоре она стала сотрудником, пресс-секретарем, сценаристом выдающегося режиссера. При этом ни музею, ни Мейерхольду не изменила.

Она дружила с актерами. Но только с теми, кого выбирала сама, себе под стать, интеллектуалами — с Сергеем Дрейденом, Виктором Гвоздицким. И не просто дружила, а занималась анализом их творчества, делала это своеобразно и с той же страстной любовью, с какой относилась ко всему, что почитала подлинным в искусстве.

С годами Шура Тучинская, что называется, набирала — мастерства, эрудиции, глубины. Десятки статей, выступления на конференциях, участие в жюри фестивалей. Писала, как и выступала, очень обстоятельно и подробно. Не боялась наскучить, не старалась упростить.

В этом она оказалась схожа со своим коллегой Борисом Тулинцевым. Их рабочие столы в музее стояли напротив друг друга, и бывало захватывающе интересно слушать их споры. Трудно было бы придумать две такие несхожие индивидуальности — язвительно-проницательный, мрачноватый Боря и темпераментная, клокочущая Шура…

Год назад, когда не стало Бориса Тулинцева, Шура Тучинская написала о нем умные и точные слова. Заканчивался некролог двумя фразами: «Он остался среди тех, без кого жизнь неполноценна. Даже когда они уходят». Невозможно было предположить, что так скоро те же слова можно будет повторить ей вслед… Невосполнимые утраты, не только для Театрального музея, но и для всего культурного пространства города, которое скудеет и обесцвечивается день ото дня…