«Лягушка была права».
Компания Майского Жука (Франция) в рамках Международного театрального фестиваля им. А. П. Чехова.
Постановка, сценография, хореография и исполнение Джеймса Тьере.

При существовании бессчетного количества сказок про лягушек Джеймс Тьере создает собственную: его героиня — лягушка с космическим голосом, такая земноводная сестра Бет Гиббонс, обернутая в красный бархат и поющая суицидальные колыбельные. Однажды в детстве лягушка заявила Тьере, что он ничего не понимает в жизни. Спустя десятилетия он решает с ней подискутировать, чтобы в результате признать ее правоту.

Зато в театре внук Чарли Чаплина смыслит удивительно полномасштабно: в его постановке, как и прежде, он и режиссер, и сценограф, и композитор, и исполнитель. Он создает собственный подводный мир: серый, гулкий, илистый и загадочный, подчиняющийся удивительному механизму — огромной паутине-кувшинке, нависшей над сценой. Эта нейронная сеть — и связь с миром надводным, и гнетущий тоталитарный властелин, время от времени обесточивающий глубину. Каждый раз, теряя энергию, впадая в очередную кому, маленький мир замирает, погружается во тьму и обездвиживается. Но вновь поднимается и начинает жить своей обычной жизнью: играть на скрипке, пить кофе, перебирать жестяную посуду или читать газету. Тут всего несколько персонажей: мечтательный, гуттаперчевый мим в исполнении Тьере; его активный друг, помогающий ему в повседневных проказах; неистовая пианистка и танцовщица; и эпизодический человек в плаще. С неистовой экспрессией главный герой пустится в путаный пляс: их руки сцеплены, и на протяжении всего танца они пытаются вырваться из этих сетей, расплетаясь и сплетаясь вновь.

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

На глубине почти не говорят, а если вдруг начинают, то на гибрише — гибриде всех возможных языков. Здесь одна за другой идут комические репризы ловкого внука печальной пантомимы: вот он все никак не может освободиться от скрипки — она все время липнет к его рукам; а вот не получается приструнить седой вихор — поможет только степлер, а лак для волос летит прямо в персонажа в плаще, который теперь так и будет бегать с баллоном в глазнице.

Покрытый илом и ржавчиной мирок, где-то на дне колодца, прячет в себе и механическое пианино, тронутое гниением, и небольшой бассейн, и причудливый металлический механизм для различных сальто и кульбитов. По части инженерной изобретательности Джеймс Тьере тоже в первых рядах: чего стоит одна только подвешенная круговая лестница, которая становится частью общей паутины и конструируется в тот момент, когда еще в начале спектакля главный герой по ней взбирается и пытается вырваться из этой милой западни. Но вновь быстро увлекается своими повседневными заботами. Глубина живет обычной жизнью, пока сверху не спускается обольстительная обитательница паутины. Именно ее приходы и становятся моментами потери привычной пульсации и энергии этого пространства. Люстра-кувшинка перестает быть источником света, жизнь ускользает. Наверное, это царица-лягушка обесточивает свое царство, приревновав его жителей к новой подруге. Но хитросплетения сюжета в придумке Тьере вовсе не так важны, да и не особо четко выражены.

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

То, что действительно важно, — это глубина, которая становится абсолютной территорией свободы Джеймса Тьере. Тьере вырос где-то между немым кинематографом и «новым цирком», проповедуемым его родителями. Так и существует он в этом пограничье с грустной клоунадой, точной и эксцентричной пантомимой, затейливой акробатикой и презирающим законы гравитации танцем. Ищет он свои миры на глубине снов и воспоминаний, а приемы — не иначе как в клетках ДНК. Герой Джеймса Тьере — вечное его альтер эго, маленький и трогательный демиург, создающий свой мир и создаваемый им же. Он где-то на обочине, он неудачлив и неловок в мелочах, но в главном абсолютный победитель: там, где он, всегда любовь и неиссякаемое творчество. Эти две константы переходят из спектакля в спектакль, о чем бы он ни был: будь то «Рауль», моноспектакль, в котором герой Тьере путешествовал по безграничным территориям своего подсознания и выстраивал отношения как с внешним миром, так и с самим собой, или «Красный табак», в центре которого одинокий творец или же заплутавший Король Лир. Тьере интересуют эти великие и маленькие одиночки, извилистыми путями движущиеся в каком-то очень чаплиновском направлении. И если драматургия тут, в «Лягушке…», менее выстроенная, чем в прежних работах, то основной посыл вполне узнаваем.

В финале такие одиночки бесстрашно шагают в пасть огромной полиэтиленовой рыбы, а Тьере из года в год получает смс от папы: «Лягушка была права».