«Продаются детские ботиночки, неношеные». По мотивам романа Ч. Буковски «‎Хлеб с ветчиной».
Независимое творческое объединение «Прекрасные дилетанты» на Камерной сцене Городского театра.
Режиссер Максим Сапранов.

Максим Сапранов берется за самый проникновенный роман Чарльза Буковски «‎Хлеб с ветчиной» и впервые переносит его на сцену. Выбирая ключевые моменты автобиографического произведения, исключая второстепенные ветви повествования и натуралистические подробности вроде блюющих подростков, разбитых носов и обсуждения первичных половых признаков, режиссер с помощью последовательного монтажа сцен рассказывает о романном герое не как об обычном мальчике, а как о писателе, творце, создателе своей реальности. «‎Хлеб с ветчиной» написан от первого лица. Сапранов сохраняет призму писательского видения, и все происходящее на сцене есть не что иное, как попытка отразить ту субъективную действительность, которую зафиксировал Чарльз Буковски в романе.

Афиша спектакля.
Фото — архив театра.

Есть Генри Чинаски (Никита Худяков), литературное альтер эго Буковски, и другие герои-бойцы жизни. Карикатурные коротышка-узурпатор отец (Алексей Мацепура), смирный солдат — мать (Дарья Чехова), потенциальный писатель и фактическое пушечное мясо Беккер (Максим Сапранов), чокнутая бабка (Юрий Дементьев) в маске, как из американских фильмов ужасов, проигравший Потрошитель и победивший мальчишка из зала игровых автоматов (Иван Савинов) — все эти герои спектакля прописаны и в романе, но не так гротескно, как в сценической интерпретации. Конечно, странно было бы ожидать от «‎грязного реализма» Буковски красивых метафор. Его поэзия мгновенна в потоке обыденности. Крутой авиатор в байкерских шмотках с красными перьями на плече, барон фон Химмилина (Максим Сапранов) — воображаемый друг Генри, которого создал писатель в своих детских сочинениях. В спектакле фантазия мальчика оживает: барон эффектно «залетает» на площадку и пристреливает жестокого ублюдка-папашу.

Белокурый светлоглазый мальчишка-переросток — единственный, у кого есть старт и финиш. Путь становления Генри и есть основа спектакля. Но проблема, стоящая во главе угла, вовсе не в жестоких родителях, прыщах или запое.

Взросление, взросление, взросление. Дом, школа, колледж, пьянство, война… Где Я в этой круговерти жизни? Когда человеку в мясорубке времени побыть с собой и собой? В бешеном потоке общепринятых стандартов и клише герой не имеет возможности открыто самовыражаться, ему приходится прятаться за водопадом спиртного и скрывать кипы своих мыслей.

Зрительный зал расположен по трем сторонам от игровой площадки. Жизнь главного героя оказывается «на ладони». Есть его угол, залитый теплым уютным светом, где стоят печатная машинка и табурет. Остальная часть сцены — арена воспоминаний. Детально обозначаются переходы Генри в прошлое: будь то злополучный хлеб с ветчиной в глубокой жестяной тарелке, желанный бейсбольный мяч, напоминающий о беззаботных мимолетных мгновениях детства, или безжалостный ремень для заточки бритвы — орудие пытки. Рубка также становится частью игрового пространства: то пунктом приема детских ботиночек, то точкой продажи алкоголя.

Названием спектакля стал самый короткий рассказ, способный растрогать любого, автором которого общепринято считается Эрнест Хемингуэй, — «‎Продаются детские ботиночки, неношеные». Чарльз Буковски относился к коллеге неоднозначно: с одной стороны, ценил раннее творчество Хемингуэя, а с другой — видел в его произведениях фальшь. Буковски даже посвятил ему несколько колких стихотворений и рассказ «Класс», в котором нокаутировал Эрни на боксерском ринге. Максим Сапранов заключает Генри Чинаски в художественный романтический мир Хемингуэя, чуждый Буковски. Но в контексте спектакля ботиночки символичны: они — как прошедшее мимо главного героя беззаботное детство. «‎Особый случай», чтобы надеть их, для мальчика так и не наступит. Вырученные с продажи ботиночек деньги подросток потратит на утешительный ящик выпивки, которая становится одним из спасательных кругов на волне испытаний, настигающей Генри. В теплом уголке, где герой прячется от жизни, занимающей остальной планшет сцены, мальчик пишет. Его единственный друг — печатная машинка, под крышкой которой хранятся сокровенные листки тайн одинокого Генри. Для романного героя машинка не была спасательным кругом, в «Хлебе с ветчиной» Чинаски в подростковом возрасте лишь вскользь упоминает о ней. Да и не пытался Буковски впихнуть ребенку Депрессии в депрессии ложную надежду, которая заполняет весь художественный мир Хемингуэя, претящий честному с собой представителю «грязного реализма».

«‎…Захватывающий, волнующий, убивающий и возрождающий!» (первая и последняя характеристика Хемингуэя в самом романе) — с него, Хемингуэя (Юрий Дементьев), великана «‎на расслабоне», познавшего эту жизнь, провозглашающего непобедимость человека, начинается действие. Режиссер выводит вскользь упомянутого в первоисточнике писателя на сценическую площадку. В синеве водной глади проекции появляется Эрнест Хемингуэй в пляжном прикиде и задает вопрос: «‎О чем моя повесть „Старик и море“?» Совсем не важны ответы зрителей, писатель заключает: «‎Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». И режиссер протаскивает Генри Чинаски по поэтическому миру Хемингуэя, заданному в спектакле. «Просто жить, пока не умрешь, — уже тяжелая работа» — вот формула жизни самого Буковски, установленная в «Женщинах», совершенно противоположная заключению Хемингуэя. Чинаски и Хем — вот главная оппозиция спектакля: Генри живет, а мир Эрни его испытывает.

Детскость в Генри уничтожает отец. Первая порка — за сценой. Из-за двери, куда пригласил героя папа в наказание за невинное сочинение интимного содержания, раздаются хлесткие удары ремня и отчаянный рев Генри-младшего. Мать неподвижно сидит за столиком и покорно ждет окончания пытки, ведь «‎отец всегда прав». Следующая порка — за плохо выстриженный газон: родитель-педант как ястреб высматривает «‎волоски» на полянке и хищно кидается на землю, если находит неугодный стебелек. Уже перед дверью в ванную, в белых трусишках и маечке Генри-младший корчится от жестких ударов ненавистного папаши. На каждый резкий звук мальчик дергается в попытках ускользнуть от уже минувшей секунды насилия. Заключительный раз (за бессчетное количество неудов) Генри-старший одержимо, хаотично стегает по аккуратно выложенным в центре сценической площадки вещам мальчика, сбивая их в бесформенную кучу, пока главный герой отстраненно печатает в своем углу. Действие перемещается в центр: безумная жестокость отца достигает апогея, а Генри словно выходит из телесной оболочки и попадает в глубины своего сознания. В этом противоборстве побеждает мальчик — маленький и жестокий Наполеон-молочник, держащий небольшое семейное государство в страхе, но продающий молоко в бутылочках из-под «Актимель», сдается.

Став подростком, Генри сталкивается с еще одной проблемой: ужасные прыщи, превратившие его лицо в желток (Никита Худяков окрашивает лицо желтой краской). Уверенность в себе и интерес к жизни потеряны, он — инертный индивид, движущийся по заданному общепринятому сценарию лузера. Генри перед выпускным обматывает изуродованное желтизной лицо серой третьесортной туалетной бумагой и проделывает рваные дырочки для глаз и рта. Мама надевает на сына нелепый костюм, штаны которого вообще из другого комплекта и с огромной цветной заплаткой на заднице. Несуразная мумия неловко вышагивает по пустому танцполу под песню Alphaville «‎Forever young» в поисках танцевальной партнерши среди зрительниц. И, казалось бы, кто-то соглашается, но Генри шарахается от красотки с ощущением «‎как такой урод может претендовать на счастье?». Беспощадным бритьем ознаменовывается еще один важный переход в жизни главного героя — поступление в колледж, куда разочарованный Генри входит рука об руку с бутылкой. От полного неприятия себя до тотального равнодушия ко всему опять три шага: гиперболизация, попытка скрыться от мира и полное снятие навешанных проблем и предрассудков, да и вообще отрицание всего. Генри не борется с жизнью, а значит — она его не победит: все персонажи в финальной сцене спектакля выходят на ринг и в рапиде накидывают прямые, боковые, оверхенды, апперкоты, сопровождая каждый удар триггерной для Генри фразой. Главный герой не дерется, он не пытается сопротивляться жизни. Так сказать, принимает удары судьбы.

Раздаются аплодисменты. Актеры выходят на поклон. Генри наконец-то «‎остается в покое» среди разбросанных боксерских перчаток и опустошенных стеклянных бутылок. У головы его, словно могильная плита, стоит печатная машинка с надписью «‎Don’t try» (на могильной плите самого писателя выгравирован силуэт боксера и те же слова — «Не пытайся»). И вот, уничтоженный, но непобежденный, Генри Чарльз Чинаски лежит посреди сцены, закинув руки за голову, а мимо него в непонимании проходят зрители.