«Маскарад». По мотивам пьесы М. Ю. Лермонтова.
Пермский академический Театр-Театр.
Режиссер и художник Филипп Григорьян, драматург Ольга Федянина.

На пустом просцениуме лежит Арбенин в больничной рубашке, его внутренности жадно пожирает Неизвестный. Еще ближе к зрителям стоит Звездич, застывший в неудобной портретной позе девятнадцатого века, скандирующий стих об участи поколения (и его, лермонтовского героя, и, видимо, всех последующих). Так начинается «Маскарад» Филиппа Григорьяна — спектакль о повсеместном обытовлении насилия.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

В драме Лермонтова персонажи прописаны подробно — каждый четко в своем амплуа. Григорьян от этой системы не отходит, наоборот — утрирует написанное автором. Арбенин (Альберт Макаров) — циничный абьюзер, чьи любовные признания и сцены ревности кажутся чистой манипуляцией. Нина (Людмила Прохоренко) — «агнец божий на закланье», внешне вылитая Екатерина Сушкова, возлюбленная Лермонтова. Соответственно, князь Звездич (Степан Сопко) — вылитый Лермонтов, юный автор «Маскарада». Баронесса Штраль (Алиса Санарова) — легкодоступная интриганка, «игрушка для страстей иль прихотей других». Казарин (Олег Выходов) — вор в законе, по чину маршал. Неизвестный (Михаил Чуднов) — волосатый леший с рогами и клыками, с измененным неестественным голосом Дарта Вейдера. Слуга (Антон Девятов) выглядит, как главный герой хоррора Клайва Баркера «Восставший из ада»: кожаный костюм и раскроенное лицо. Шприх (Сергей Детков), словно по пьесе «не человек — а с чортом не похож»: успел побывать во всех сценах и зэком, и старушкой-смотрительницей в музее, и попом…

Автор насилия в спектакле один — это Арбенин (если не считать метафоричного поедания Неизвестным внутренностей Евгения). Арбенин во второй же сцене убивает зэка (по сюжету пьесы — помогает Звездичу отыграться) в танцевальном дивертисменте (хореограф Анна Абалихина), грубо пристает к Штраль у мусорного бака, душит жену, опрокидывая ей на голову только что заваренный «Доширак», разрезает ей горло и — отравляет ядом; он же играет в компьютерную игру-платформер с бегающим белоснежным скелетом на кроваво-красном фоне, пока поп (у Лермонтова — врач) свидетельствует о смерти Нины. Тем не менее, есть слуга, который одним своим видом говорит о насилии и унижении (не советую пересматривать «Восставшего из ада»), и есть Шприх, который в одной из сцен появляется похожим на Чикатило (художник по костюмам Влада Помиркованая), — насилие тут данность, причем насилие изощренное.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Режиссер назвал свой спектакль «хроникой одного убийства», сделав экспозицией сцену мщения Неизвестного: зритель заранее знает и о смерти Нины (из разговора), и о психическом расстройстве Арбенина (когда занавес поднимается, на Евгения надевают смирительную рубашку). Ольга Федянина, не изменяя текст Лермонтова, сократила и так небольшую пьесу, поменяв местами некоторые сцены и отдав пару арбенинских реплик Неизвестному. Все это было нужно для того, чтобы Неизвестный не «торчал, как айсберг в океане»: со слов Григорьяна, Неизвестный «с одной стороны, всегда существует как бог из машины, но, с другой, — не по законам бога из машины. Потому что бог из машины не может быть персонажем». В результате любовная драма Арбенина превратилась в драму мщения Неизвестного: ретроспективная композиция спектакля вывела на первый план того самого «бога из машины», сделав его центральным героем (вопреки первоначальной идее режиссера, судя по всему). Неизвестный проходит с Арбениным весь путь «убийства», карауля его в каждой сцене — и в собственной гостиной, и в музее (который — бал), — и наблюдает за ним с высоты Лермонтовского дуба весь второй акт.

Причину своей ненависти Неизвестный объясняет публике, нажимая на кнопку телевизионного пульта: флешбэк из далекого детства представлен заготовленным видео (автор Петр Марамзин) на новенькой плазме в квартире Арбенина, где десятилетний Евгений обыгрывает десятилетнего Неизвестного (который на тот момент выглядит вполне по-человечески, без особых признаков избыточного оволосения, клыков и рогов) в наперстки. Таким образом Григорьян умаляет весомость мотива мщения Неизвестного — зло, как правило, беспричинно.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Действие спектакля происходит буквально всюду — вне конкретных рамок времени и пространства. Режиссер-сценограф обращается к культурной памяти зрителя, перенося сцены лермонтовского «Маскарада» то в современную гостиную (квартира Арбениных — минималистичный хай-тек и одноразовые стаканы под кофе), то в общую тюремную камеру с двухуровневыми койками, то в портретный зал условного Эрмитажа, который эквивалентен балу (там и маски, как медицинские, так и карнавальные, и толпа народу), то в узнаваемые стены совковой общаги, с навешенными на двухуровневую кровать (одну из тех, что были в тюрьме) сохнущими бюстгальтерами, то на свалку, то на лесную опушку с одиноким дубом в центре, то на античный алтарь, то в комнату с открытым гробом… Помпезные подробные декорации сменяются часто: в первом акте — поднятием задников, во втором — поворотным кругом (действие сосредоточено в центре, сразу несколько локаций объединены). Конфликт насилия — как над женщиной, так и над классикой — повсеместен. И чем более изощрены места для его реализации — тем лучше. Сценография для Григорьяна — как предмет иносказания, это самостоятельное художественное высказывание, полное неприкрытого сарказма. Красивость картинки противопоставляется уродству смысла — чистота лермонтовского стиха выражается через китч, когда найденные сценографом образы оказываются настолько шокирующими, что становится смешно. Григорьян заставляет зрителя смеяться над Лермонтовым — его детской наивностью и романтическим мировосприятием.

Периодически действие вновь возвращается в «настоящее» — в гостиную Арбениных, где время застыло на 1:28 (час, когда Арбенин сошел с ума). Рефреном возникает сцена с появлением Нины: она выходит из левой двери гостиной, проходит вдоль сцены в белом платье, берет бутылку воды из холодильника и уходит в дверь справа. Арбенин все же не лишен сострадания — появление Нины происходит как бы в его воображении (остальные персонажи к ее появлению индифферентны, пока Арбенин Макарова со скорбью провожает ее взглядом).

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Спектакль полон иронии в отношении Лермонтова: резонер Звездич производит впечатление инфантильного консерватора (Сапко играет Лермонтова с такой серьезностью, что становится смешно), женский идеал Нина (а Прохоренко играет со всей наивностью и чувственностью) сейчас воспринимается дикостью — в XXI веке агнцы ни к чему. Эти два героя выброшены за борт современности (даже странно — почему они не вместе…). Для пущей остроты некоторые реплики князь и баронесса пропевают на мюзикловый манер (так заканчивается первый акт). Неизвестный в сочетании со слугой (ни Чуднова, ни Девятова за маской не видно) производят комический эффект, несмотря на свое потенциально трагедийное содержание. Эксцентричный Детков завершает линию стеба бесконечными переодеваниями. Китчевые декорации (читать стихи Лермонтова на свалке — вот и все отношение к классике) и эпатажные выпады (труп Нины с перерезанным горлом падает с колосников на поворотный круг, а потом она оказывается живее всех живых) превращают «Маскарад» в образцово-нелепый и по-черному смешной «Муви 43» (фильм-лауреат «Золотой малины» 2014 года в трех номинациях: худший режиссер, худший фильм и худший сценарий).

Арбенин — герой современности — убивает Нину — героиню лермонтовской судьбы — трижды: перерезает ей горло, скидывает с колосников, отравляет… Григорьян делает с классикой примерно то же самое — но гениальные стихи Лермонтова испортить не получилось, они перманентно живы, словно Нина, которая умудряется говорить даже из гроба, с глубоким порезом вдоль шеи. У Григорьяна не получилось уничтожить Лермонтова, сделав из него калейдоскоп китчевых ассоциаций из массовой культуры, — и китч, и классика существуют в его спектакле как две взаимоисключающие единицы.

Но поэзия пережила мейнстрим.