«Оптимистическая трагедия. Прощальный бал». Революционный концерт по мотивам пьесы Вс. Вишневского.
Александринский театр.
Драматург Ася Волошина, спектакль Виктора Рыжакова, сценография и костюмы Марии и Алексея Трегубовых.
1917–2017. Круглая дата. Столетие захвата власти большевиками обсуждается в медийном, политическом и научном пространстве, и уйти от темы ничье сознание не в силах. Когда мы по-настоящему устанем от серьезных споров про все это, спектакль в Александринке даст освобождение, по-своему разбив тему на осколки.
Для меня лучшее и недостаточно развитое свойство спектакля — его нецельность и внутренняя противоречивость. С одной стороны, вроде дико смешивать вполне «пережитые» моменты жестоких убийств с мазохистским монологом Лизы Хохлаковой (из «Братьев Карамазовых», кто не помнит) в устах рев.-парт. Комиссара со стебной лекцией про сифилис (неизвестного мне автора), с кавер-версиями песен Stevie Wonder, Freddy Mercury, Pink Floyd, «Прощай, любимый город», «Здесь птицы не поют, деревья не растут» (из фильма «Белорусский вокзал»), с танцем маленьких лебедей — травести-шоу, и так далее, и так далее… и заканчивать все это прощанием матери с погибшим сыном и пожеланием «от театра» растить счастливых детей. Дикость, профанация, пофигизм. Но именно в этом, может быть, собственное, свежее и «мироощущенческое». Как когда-то в футуристической «Победе над солнцем». Отрицание всей иерархии ценностей. Отрицание системы цивилизации. Здесь птицы не поют, деревья не растут. Поколение не выбирает ни «уважение к своей истории», ни «борьбу с проклятым прошлым». И не выбирает вообще. Может быть, трагедия как раз в этом. Может быть, оптимистическая.
Сцена из спектакля.
Фото — В. Постнов.
Не уверен, что этот коллапс логики хорошо выстроен в драматургии (да, подчеркиваю оксюморон: коллапс такого рода может быть выстроен процессуально) — и в пьесе, и в драматургии режиссерской. Но он есть в способе существования актеров. В основном молодой хор играет то нагло эстрадно, то психологично-мелодраматично, и каждый из хора может быть самим собой, как бы не играть. Они настоящие. Выкрутасы театральной политики последних лет пошли на пользу. Банальные уровни существования после спектаклей Люпы и Жолдака невозможны. Но тут еще какой-то новый уровень профанации А-к-т-е-р-с-к-о-г-о И-с-к-у-с-с-т-в-а (произносимого с придыханием). Мой учитель критики Е. С. Калмановский выбивал из нас использование эпитетов «глубже» и «тоньше». (И вспоминал, что в начале истории театра «Современник», где он работал завлитом, самыми часто употребляемыми среди артистов словами были «органичный» и «жопа». Сочетание соответствует стилю рецензируемого спектакля.) Вот в существовании александринских ребят на сцене нет ни «глубже», ни «тоньше». Да, в сотый раз кривляться клоунами — неинтересно, но играть по-настоящему скорбное событие с иронией к этому скорбному и к самой ситуации, что надо это играть, — требует и органичности, и… чего-то еще. Актеры жонглируют ролями, не «входя» в иллюстрацию, отталкиваясь от собственного имиджа: Тихий, Винегрет, Шпингалет, Черный… (они в программке поименованы именами и кликухами, так поматросистее; жаль, в формате блога всех не перечислить). Комиксы-маски постепенно приобретают психологические черты. А часто актеры смотрят прямо на нас. Без всякой «художественной реальности». Игра вынесена полностью на помост, никакого «там» (в воображаемой реальности) нет.
Не все стеб! Не все стеб! Идеологический треск пьесы очищается до первоначальных элементов. Черт с ней, с революцией. Но зритель может без пафоса, собственной ассоциацией моментами затормозить на страшной точке ненависти, на точке поиска смысла, обнаружить жестокость и про Бога себя спросить… Без разработанных контекстов. Вдруг услышать один выстрел смысла. Про те первоначальные составляющие трагедии, про которые — если всерьез: с мотивами, в костюмах, в художественных образах и с рассуждениями, — получится пошлость и ложь. Это точечная композиция. Если бы это было замечательно сделано, я бы пафосно вспомнил об «атомизме» Филонова.
Сцена из спектакля.
Фото — В. Постнов.
Спектакль, отталкиваясь от стартапа коммунистической жути, от сюжета с гражданской войной, миксует все советское и постсоветское столетие. В прологе под увертюру из «Волшебной флейты» на качающемся помосте протанцовываются всевозможные ассоциации эпохи — и маленькие лебеди, и мульт-крокодил Гена, и порнуха, и космические собаки Белка и Стрелка, ядерный взрыв, граффити, Мэрилин Монро, приторно радостные девочки в советской школьной форме (в исполнении актеров-мужчин), космонавты, солдаты. Скажете: ничего святого! Ну да, так ничего святого. Музыка разваливается, полк объявляется погибшим.
Спектакль в целом имеет свою идеологию, определенную, и пусть она будет донесена до зрителя, который запутается в идущих и грядущих исторических дискуссиях. Нет оправдания политическому насилию. И тут есть моменты, когда сочувствуешь пленным офицерам (Дмитрий Бутеев, Виктор Шуралев), слышишь сложные рассуждения Сиплого (Дмитрий Лысенков), жалко Вожака (Валентин Захаров), жалко мать Алексея (Эра Зиганшина), которая по этой версии вспоминает его в сталинском лагере. Вообще все матросы выходят на зрителя мертвецами, трупами, с остановившимися белыми лицами, и удаляются в никуда, и намечена пограничность бытия/небытия. Роль Комиссара решена «идеологически», это уничтоженный дикой идеей человек (играет Анна Блинова): сперва бездушная школьница-идиотка-горлопанка, потом партийная интриганка, потом (как сказано раньше) персонаж Достоевского с искаженной ненавистью и самоуничижением психикой, потом самоубийца Мэрилин Монро (из стихотворения Вознесенского), а в конце беспомощное нормальное, влюбленное в Алексея человеческое существо, которое без партийной дичи могло бы прожить счастливую жизнь… Но — партия, но — революция. Разговоры «запутавшихся» по пьесе анархистов выглядят в спектакле гораздо более осмысленными, чем революционная демагогия, выглядящая совсем дебильной. В этой «трагедии» кусочки добавляются и добавляются, но во времени они выстроены не слишком оригинальным идейно-фабульным способом: чем дальше, тем яснее убийственная жестокость коммунистической военщины. Вот, я как будто скатываюсь на банальное утверждение линейной антисоветской идеологии спектакля. Хотя моментами думаю: что-то от эпического театра тут есть. Или должно быть. И это актуально.
Сцена из спектакля.
Фото — В. Постнов.
Пьеса Вишневского вывернута наизнанку. Ну, из нее взяты некоторые фабульные точки, которым, вроде, неизбежно придется сопереживать, —убийство пленных офицеров, увлечение Алексея Комиссаром… Но вся действенная и словесная дребедень про перерождение полка представлена как самая жуткая дикость, как собственно трагедия, которую мозг не может вместить и должен от нее отдохнуть, уйти в «ассоциации». (Ну как если бы «Оптимистическую трагедию» переписал Хармс с его ощущением тотального и апокалиптического кризиса разума.) А ведь эту пьесу столько раз пытались очеловечить! Таиров мифологизировал ее, ставил не про Октябрьскую революцию, а про Личность, одухотворенную идеей, которая преодолеет физическое превосходство толпы. Товстоногов (в постановке в дни оттепельного ХХ съезда КПСС) саму революционную идею и ее носителей делал не железными, не военными, а простыми и гуманными, и делегаты съезда (рассказывала Вера Викторовна Иванова, в то время завлит театра) полчаса в антракте обсуждали, допустимо ли такое… Допустили. Потом Марк Захаров поставил замечательный спектакль, в котором дама из либеральных салонов острова Капри (Комиссар — Инна Чурикова, представьте себе ее глаза!) С УЖАСОМ входила к матросам, в реальность зверской жизни… Сегодня все это кажется компромиссным и, в общем, вынужденным, лживым по существу.
Демонстрация дикости основных мотивов пьесы все же не воспринимается как что-то новое. Даже интереснее самоирония по поводу такого разоблачения советчины. И может быть, в замысле радикальнее отказ от осмысления и оценок истории, отказ думать о ней. Фокус должен быть в чем-то другом.
Определяя жанр спектакля как «революционный концерт», авторы как бы оправдывают отсутствие внутренних связей вообще. В моем отзыве все более или менее систематизировано. Это свойство сознания (порок сознания?) — пытаться систематизировать. 80% элементов действия, однако, выпадает из моего пазла. Дробь сюжета часто не имеет ассоциативной природы, а (как ни парадоксально) иллюстративна: сказали слово «море» — спели про море (Утесова, Децла и т. д.), убивают пленных офицеров — прямолинейным контрастом поют «I just call to say I love you» и играют вступление к передаче «Спокойной ночи, малыши»; мать упрекает (воображаемого) Алексея, что он убивал, — слушаем «Богемскую рапсодию» Queen, в ней аналогичный случай: «Mama, just killed a man, Put a gun against his head, Pulled my trigger, now he’s dead»…
Я подсчитал: в программке названо более ста ролей, не менее пяти у каждого актера. А сцен и микросюжетов — немерено. Возможно, безумие революции можно передать хаосом театральной формы. Едва ли — концертом. Хотя если будут крестные ходы за революцию, то и концерт сойдет. Оптимально.
Авторы не несут никакой ответственности перед зрителем. А зачем Творцам тяжёлый груз осмысления произошедшего? И Зритель, вполне перевоспитанный калейдоскопичным, клиповым телевидением, в большинстве своём несёт ответственность лишь за наполненность собственного холодильника, да и это не обязательно.
Авторы – организаторы концерта, в котором:
юродивые,
скоморохи,
ёрники,
деды-пересмешники…
Что с них возьмёшь, с этих безответственных площадных?
Зачем нам Герой? Не нужен нам Герой с его пугающей Силой и железобетонной Волей.
Все проблемы от Героев. Нам достаточно Абстрактной Свободы и субпассионарных размышлений о ней.
Вот так и “живём”…
А я вот тут подумал – может быть спектакль Ю.Мамина “Кремлёвские куранты” в Театре на Литейном просто опередил своё время?
Дадада, ку-ку! http://ptj.spb.ru/archive/8/v-peterburge-8-5/ku-ku-2/ писала Шитенбург!
Прочитал и вспомнил поговорку “хрен редьки не слаще”. Что тут хрен, а что редька – вопрос личных пристрастий…
Спектакль, как мне кажется, оказался «у времени в плену». Констатирую это с печалью…
Если точнее (и с еще большей грустью, потому что ждала этого спектакля сильно) — у общепринятных театральных стандартов в плену. У отжившего свое постмодернизма (согласна с Л. Шитенбург, написавшей на Кольте, что он как будто поставлен по решению Совнаркома под председательством Дериды), когда на каждое произнесенное слово мы можем найти сорок пять цитат с тем же словом… С актерским «сотворчеством»: кто что принесет в концерт — и хорошо.игра, игрушки… Вот принес Лысенков лекцию о сифилисе — сделали номер. Концерт же! И актеры не чужую волю. исполняют, а как бы соавторы, а это совсем другие энергии. Это я без иронии — очень много нынче спектаклей, сделанных из актерских “приносов”. Иногда получается. Редко.
Честно говоря, меня смущало изначально изменение названия.
«Оптимистическая трагедия» — это парадоксальное, крепкое, мужское.
«Прощальный бал» — девичье, претенциозное, с тонкими пальцами у лба, маячат смолянки, Золушка и Китти…
И дальше в спектакле – при всей его несобранности (мне кажется, случайной, а не намеренной) смущала эта самая претенциозность: с крокодилами Генами и лебедями, а главное — с бесконечными цитатами (если они узнавались, то, принадлежа узнанному, казались неестественным приростом на чужом стволе, если нет – выглядели рыбьими хвостами, приставленными к девушкам-утопленницам, «кентаврическим» приростом к тексту и теме, копыта которой неслись в другую сторону). Я совсем не понимаю, для чего показывать свою образованность, вменяя Комиссару тексты Лизы Хохлаковой, а Сиплому – статью Блока про «слушайте революцию» и т.д. Шум культуры, в котором живут авторы и, видимо, в первую очередь автор монтажа Ася Волошина, мешает расслышать в спектакле хоть одну внятную тему. Уже ведь, надо сказать, пережили деструктуризацию, уже – со времен советского концептуализма – наигрались в бисер с классическими текстами, все ко всему наприставляли… В бесконечном этом шуме хочется внятной мысли и внятной эмоции, тем более, как ни крути, то, о чем громогласно вещает Вишневский, — и правда трагедия. С рей бы разобраться по-серьезному, без тарахтения. А тут…
Ну, хорошо, Комиссар (талантливая А. Блинова, продолжающая в роли традицию И. Чуриковой из великого, я считаю, спектакля М. Захарова) – маленькая истеричная пакостница, решившая поджечь – в общем смысле. Она же – боярыня Морозова с двумя перстами вместо пистолета. Голова от Лиза, персты от боярыни, сюжет от Вишневского… Но что дальше? А дальше – концерт… Тот самый «компот», о котором сообщает Лиза Хохлакова. Но, честное слово, есть же какие-то вещи, принадлежащие только себе. Когда Э. Зиганшина запевает «Здесь птицы не поют…» — это трудно перенести, эта песня принадлежит только «Белорусскому вокзалу» и актрисе этого театра Н. Ургант). Не все и не ко всему приставляется – вот странность-то… Не все со всем монтируется – другая странность…
Ну, хорошо, мы не идем прямыми смыслами. Но ведь и косые ник чему не приводят, приводят к сформулированному, лапидарному финалу: берегите ваших будущих детей. Стоило так долго делать что-то «косвенно», чтобы сказать потом прямо и в лоб?… Не вижу смысла.
Визуально спектакль напоминает «Войну и мир» В. Рыжакова http://ptj.spb.ru/blog/rezhisser-ipersonazhi-vpoiskax-avtora/. Но там из-под таких же набеленных лиц странным образом проступали настоящие толстовские герои. Тут – просто белолицая масса (типа как у Коршуноваса в «Ромео и Джульетте», где все были в муке http://ptj.spb.ru/archive/38/fest-baltdom/kuxonnaya-tragediya/…)
Похож на «Войну и мир» и режиссерских ход с ведущими, только теперь их двое. Но они так же служебны, разве что им дано больше эмоциональных планов, чем было дано А. Фрейндлих.
Дальше к этим приемам прибавлено то, что мы не раз видели в спектаклях иолодого Июльансамбля: «Матросансамбль» Александринки бесконечно (и очень хорошо) по всякому поводу поет. Вместо всего – поет.
И очень много пафоса… Которого хотели избежать, но претенциозность не бывает без пафоса. По определению. И сочетание шлягерного концерта и философических текстов различных авторов этот эффект усугубляет.
А артисты хорошие. Из «муки» выпекаются трое: Блинова, Лысенков и Жизневский. А вообще я как-то расстроена… Ждала другого — соответствующего названию, данному при рождении, парадоксального трагического…
ПОКОЛЕНИЕ НЕДОУЧЕК, ИМИТАТОРОВ И ПРОФАНОВ
Когда-то, давным-давно, моя однокурсница Екатерина Гороховская, написала рецензию «Поколение Войцеков и сторожей», где вывела (из «Поколения дворников и сторожей» БГ, конечно, новую поколенческую формулу перелома 20 и 21 веков. В эту формулу попал дуэт актеров – Трухин/Хабенский и режиссер, который поставил спектакль, Юрий Бутусов.
Время прошло, 21 век наступил, и пришло время написать новую формулу поколения.
(И, во многом, эта краткая рецензия будет напоминать монолог следователя из «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова. Но так уж получилось. Все шло к этому – и вот, это здесь….
«Вам чего надо-то в жизни. Вы вообще – как её прожить хотите?!?»
«И главное – пох*ю! И то, что похую – тоже пох*ю…»
«Вы же в тех же школах учились, у тех же учителей…»
Вот такие слова появляются у автора этого текста в отношении авторов этого спектакля. Прямо, калькой можно одно на другое наложить. Но это постмодерн. Дело такое.
Деконструкция, значит?!? Деррида? Бодрийяр? Ну, давайте-давайте… давайте деконструкцию начнем)
(чуть дальше сам текст будет. это предисловие)
ЗИМА БЛИЗКО. АБСОЛЮТНЫЙ НУЛЬ
(ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ. ПРОЩАЛЬНЫЙ БАЛ)
Метод для разработки всего материала этой пьесы, да и сам принцип выбора материала для постановки изначально была РЕТРОСПЕКЦИЯ, то есть погружение в прошлое.
Воспользуемся же им и мы, для того, чтобы рассказать об этом спектакле
(То, что сказано и написано и самими авторами спектакля – драматургом, режиссером, и авторами текстов о спектакле – про деконструкцию, там, синтез, конструирование, все это НУЛЬ! Это игры разума.
И этот НУЛЬ – везде. Он прорывается через сознание и подсознание авторов спектакля, он больше их самих. Выбеленные лица, нижайший эмоциональный градус актеров, как у Белых Ходоков – «Игру престолов» авторы, что ли, пересмотрели? На американском сериале учились?
Старик Ницше был прав – когда ты заглядываешь в бездну, бездна заглядывает в тебя.
Куда только ОНИ (авторы спектакля) заглядывали? Откуда ТАКАЯ пустота. В души свои, что ли? М?
Металлолом разобрали, даже, предположим (деконструкция). Но самолёт не построили. Ничего не взлетело. Не построили и самоката.
«Сорри, так вышло» – как будто бы говорят нам авторы спектакля.
Только они не говорят ничего. Их никто не научил извиняться… Такое ощущение, что их вообще никто и ничему не научил. И это печально. Начнем. Начнём сначала).
Две тысячи триста (с копейками) лет назад жил такой человек – звали его Аристотель. Учёный, философ, мыслитель – но и естествоиспытатель (физик) тоже.
Он в массе наук сформировал ПРАВИЛА науки. Теперь они такие, какими мы знаем их посейчас.
И вот в трактате «Поэтика» Аристотель сформулировал основное правило драмы.
И оно такое: «Изображение событий в действии, а не с помощью рассказа»
Двадцать минут я смотрел это полное отсутствие действия – на большее меня не хватило.
Сначала на 5 минут истории Советского Союза – от революции, до падения Берлинской стены – представленных в выходе артистов – от революционного крейсера (Аврора, Броненосец Потемкин – какая разница, до актеров в балетных пачках – путч наверное?)
И эти люди – Ася Волошина, Виктор Рыжаков (кто они такие!????!!!! Кто они???!!!) заставили меня…(и не только меня) потерять то, от чего я сам давно отказался – от профессии критика. Они заставили меня уйти (а не они меня приглашали!!!).
Я-то ладно. Но (как справедливо заметила моя знакомая) – был потрачен труд людей, миллионы денег – это во-первых. И актеры!
Актёры – драгоценные актёры – которые учились четыре года, потом стремились попасть в театр; которые потратили полжизни, а то и всю жизнь на то, чтобы сделать карьеру артиста – но на что они их потратили!!! На кого! На этих?!?
Это вот так «драматург» и «режиссёр» чужими жизнями и средствами распоряжаются?!?
Не своими! Чужими! А почему их деньгами и жизнями никто не распорядится тогда? Они не рискуют ничем – ни деньгами, ни жизнями близких (или своими).
Великие художники страдали, бились, умирали, спивались, торчали – а эти-то что? Чем эти слизняки рискуют? Чем?!?
Люди (зрители) заплатили за этот спектакль дважды – сначала своими налогами, которые пройдя через бюджет (общий федеральный и городской), попадают в театр, и составляют уже его бюджет (и бюджет этого спектакля).
Т.е. получается, что они заплатили дважды за…НУЛЬ!
Это оскорбление, это пощечина. И это не эксперимент, который не удался – нечто здесь не испытывалось. Это не щелчок по носу интересных молодых новаторов консервативной публике. Это заговор недоучек против зрителей и против искусства.
Это не драматургия, а Ася Волошина (с её магистратурой в РГИСИ, бывший СПбГАТИ) – не драматург!
(Была такая шутка у нас в ГАТИ – один профессоров говорил, что как переименовали ЛГИТМИК в Академию Театрального искусства, так студенты превратились в академиков. Может, так оно и было? В каждой шутке – только доля шутки. А как стали готовить магистров сейчас (реальная история) – а недоученные, только поступившие магистры за деньги окружающим стали семинары вести о театре – так и покатилось всё в тартарары).
А Рыжаков – не режиссер (с Берлинской стеной своей опять. СССР обозначает. А тушёнка тогда где? А сгущёнка?).
Из ничего – не выйдет ничего, как говорил настоящий и великий драматург. (У него-то вот получалось, вполне).
Моя знакомая сказала так – пусть спектакль снимут, всех распустят, стену Берлинскую как уже было – на слом, а костюмы крокодилов Ген раздадут на детские праздники – больше пользы будет. Так ведь оно и есть.
Я ушёл оттуда – я не увидел номеров, о которых читал, я не увидел даже основы, за которую смог бы зацепиться.
Я не люблю, когда меня наё… обманывают (а это не обман, это именно первое).
И вот, в конце хочется спросить: «А где бал- то? Бал-то где был?». Лебединое озеро это кривое в начале?
И закончить хочется честным матросским «Я этот бал – ….»
Антон Коробейко , жаль, что Ваш отзыв прочитала после, а не до «спектакля». Полностью подписываюсь. А от себя добавлю: не знаю, каким образом Бутусов проник в Москву (театр Вахтангова), но это — чума на оба наших дома!
Редкостная тягомотина. Посыл режиссера не ясен. Много пошлых моментов и клоунады. По мне так редкостная дрянь. Задуматься не заставляет проще книгу дома взять достойную почитать, чем смотреть на эти кривляня и бесполезный ор на сцене. Бесполезные колыхания воздуха.