«Дон Кихот». М. Булгаков.
Театр им. Ленсовета.
Режиссер Александр Баргман, художник Анвар Гумаров.
Смутное время первой половины ХХI века, предощущение грозы, бесконечной мнимости и симультанности действительности заставляют одних художников работать с фактурой жизни, как она есть, других — обращаться к иносказанию и искать параллели в прошлом столетии.
Пьеса Михаила Булгакова «Дон Кихот» была написана в 1938-м, опубликована в 1962-м. К моменту ее создания «век-душегуб» вступил в свои права в полной мере. Свободных и сладкоголосых поэтов придушили, прикормили, прибили, а те немногие, что остались, мирились и примерялись ко времени. Образ безумного рыцаря, вопиющего в кабаке и борющегося с ветряными мельницами, рифмовался в тексте не только с самим Булгаковым, но приходился в пору многим его современникам.
Сцена из спектакля.
Фото — Ю. Смелкина.
«Дон Кихот» 38-го пугал бездной ужаса и глухого сиплого крика. Той самой петлей, которую набрасывает в финале пьесы на горло главного героя рыцарь Белой Луны. Для чего? Чтобы заставить безумца отречься от светлой иллюзии — Дульсинеи Тобосской.
О чем же тоскует сегодняшний Дон Кихот? Кому он служит и чего боится? Примерно с этими вопросами можно было отправляться на спектакль Александра Баргмана, перечитав Сервантеса, Булгакова и еще раз пересмотрев знаменитый фильм Козинцева.
И. Дель (Сансон Карраско), С. Мигицко (Дон Кихот).
Фото В. Васильев.
Дон Кихот ХХI века — Сергей Мигицко — в новой постановке оказался обитателем старой питерской коммуналки. Он безумен. И это аксиома спектакля. Он счастлив в своем безумии, что тоже неопровержимо. Почему он безумен, и как с этим жить окружающим, можно понять из культурного бэкграунда 90-х, на котором строится большая часть спектакля. В первую очередь — на эстетике ранних фильмов Павла Лунгина, частично Балабанова, но точно не Булгакова и грустного испанца. Текст пьесы — только лишь сценарий путешествия, выдержанного в форме долгой однообразной одиссеи маргинала и его верного друга Санчо Пансы (Александр Новиков). Куда идут новые пилигримы, зачем криминальные молодцы время от времени бьют их на пути, и как вписываются в реалистическую ткань постановки мимы, кадры из одноименного фильма Козинцева (сцена битвы с ветряными мельницами) и многое другое, зрителю неведомо.
Равно как непонятно изобилие приемов, гэгов и бесконечных театральных фокусов, убыстряющих и раскрашивающих сценическое повествование. Словно режиссеру самому скучно и неинтересно работать с вполне себе остроумной пьесой. Например, когда на 20-й минуте спектакля разгневанный псевдозритель выходит из зала, а двое других его останавливают, одновременно билетер выносит цветы, актеры читают стихи и радуют публику неожиданным интерактивом, расстраиваешься. Потому что ровно в этот момент вымарывается сцена со священнослужителем, которого так ловко и озорно дубасит Дон Кихот. И заложенная в пьесе сатира, не побоюсь этого слова, социальная и политическая ирония, уступают место вздохам и сантиментам. Становится понятно, что спектакль с потенциально очень хорошими актерскими работами Сергея Мигицко, Александра Новикова, Анастасии Дюковой, Ильи Деля является еще одним размышлением о том, что добрым быть хорошо, но сложно, практически невозможно и однозначно бесперспективно.
С. Мигицко (Дон Кихот), А. Новиков (Санчо Панса).
Фото — Ю. Смелкина.
А дальше… Дон Кихот приходит в харчевню, Санчо становится губернатором, Дульсинея (Анастасия Дюкова) — пьющая ханыжка — так и не удерживает своего кумира, рыцарь гибнет и все страдают. Трагедия разворачивается на фоне впечатляющей своей высотой и в небо уходящей перспективой стены с огромным фронтальным окном (художник Анвар Гумаров), пронзительной музыки (музыкальное оформление Владимира Бычковского) и периодически возникающих номеров пантомимы. Но даже эпичная и многозначительная сценография не спасает историю от смысловой пустоты. Трогательный Рыцарь печального образа остается верен одному и тому же градусу безумия от первой до последней минуты спектакля. Санчо обреченно ждет развязки происходящего, а театральная толпа, повсеместно сопровождающая путников, меняя обличья (от криминального дресс-кода корчмы до гламурного стайла в сцене у графа), триумфально заканчивает представление. Дон Кихот умирает. Еще одного героя нашего времени режиссура так и не может спасти.
Думая о «Дон Кихоте» я всегда вспоминаю эссе Борхеса «Пьер Менар, автор «Дон Кихота»» и об удивительно способности большой литературы реинкарнироваться и пересоздаваться наново в каждую новую эпоху, под взглядом каждого нового читателя. «Сумасшедшая помощь» Хлебникова — ведь ни что иное, как очередная инкарнация этого мифа, прекрасно вписавшаяся в свое время.
Того «Дон Кихота», которого написал Булгаков, в сущности, придумали еще романтики в начале 19 века. А Булгаков умножил на свое страшное время, когда последним прибежищем человека становится безумие. Но так ли хороша сама по себе пьеса Булгакова, способна ли она вобрать в себя наше новейшее время и то содержание, которое пытается вложить в нее Александр Баргман?
Поначалу заявленная режиссурой связь времен, параллели с «Мастером и Маргаритой», ползущая по стене-экрану черно-белая хроника 1920-х., вся выстроенная цепочка культурно-исторических ассоциаций кажется нелишней. И высокое, необжитое пространство коммуналки с лудильным станком Дон Кихота и разбросанными там и сям бумаги охотно принимает в себя героев-маргиналов. А вот люди-призраки театра явно уже лишние. Спектаклю больше бы пошли санитары.
Но потом материал разбухает и не выдерживает этой нагрузки.
Вопрос в том, куда дальше поведет режиссер «чокнутого профессора»(а может писателя?) Кихота и Санчо? Куда он их ведет и кого они там встречают, уже ответила автор статьи (выше), и о том насколько это содержательно -тоже.
Из столкновения Дон Кихота с криминализированным «дном» и новой буржуазией не высекается никакого нового содержания. Интертекстуальные связи обрываются (как и связи с действительностью). Торжествуют театральность и актерская патетика.
Но (повторюсь вслед автору) —
и любимец публики Сергей Мигицко в роли Дон Кихота замечательно для себя самоорганизуется, позволяет себе быть «любимцем публики» только в специально отведенные для этого режиссером минуты «а парте», когда поет песенку Аркадия Райкина про доброго зрителя.
И Александр Новиков, на котором долго висел «ярлык» актер-конферансье, в роли Санчо серьезен от начала и до конца.
Но и в работе актеров чувствуется несопряжение разных актерских эстетических «рядов». Илья Дель врывается в спектакль бледной нежитью, бесом из других миров. Но кто он в мире Дон-Кихота? Мальчик-торчок, в перманентном состоянии прихода, вообразивший себя Рэмбо и раскрасивший лицо черными полосами?
Я видела только прогон, и он был очень достойный. Нет, не сегодняшний Дон Кихот (а почему ему, собственно, не быть оглядывающимся назад, во вчера?), но Дон Кихот экс-человек-театра с какой-то тоской эмиграции, обезумевший, одинокий и больной воспоминаниями, но и спасающийся воспоминаниями – о театре. Образы Бродского, Булгакова тоже становятся частью этой мешанины воспоминаний больного сознания; воспоминаний нелепых, дисгармоничных, слишком громких, слишком ярких, слишком красивых, слишком надрывных, слишком сентиментальных – и потому родных. Ведь театр такой и есть. Таким он и творится в голове героя.
То, что Сергей Мигицко великолепно сыграет Дон Кихота, было понятно сразу, а вот Александр Новиков вышел за пределы своего амплуа: получив заветную роль комического слуги (не мольеровского, конечно, но всё же), превратил его в слугу трагического и сделал это гениально, по-моему. И за это отдельное спасибо Баргману.
Я не очень понимаю, один ли мы видели спектакль с автором текста. Хотелось бы не только описательно-оценочного элемента, но и попытки какого-то анализа. Пока весь очерк существует в сфере крайнего субъективизма. Откуда взялись Балабанов и Лунгин? Это больше подходит для журнала «Сеанс». А «бэкраунд 90-х» — это откуда? То есть у нас развит ассоциативный ряд только по первому плану. Мы не допускаем элемента осовременивания за счет костюмов и таким образом как бы затирания, смешения персонажей в единую серую (в данном случае) массу. Можно долго разбирать этот текст по мелким фрагментам. Мы будем оценивать работу режиссера с позиции: «ему скучно», — Вы свечу держали? Бессмысленные гэги, между тем очень осмысленные, да и не гэги вовсе. Просто нужно учесть, что театр для Александра Баргмана — это воздух, должен быть элемент игры и диалог с театром, отношения актер-роль-зритель, актер-зритель, и еще много вариаций. А, уж простите, писать про выпущенную сцену со священником… У нас что худ.совет где-то в глухие годы советского театра заседает? Или мы застряли на требовании неукоснительного следования букве автора? А уж объяснять, что Дон Кихот не сумасшедший, а Художник человеку, пишущему о театре просто смешно. Короче говоря, это просто несостоятельность автора. Это стыдно.
Уважаемый оппонент, считаю бессмысленным и бесполезным делом спорить с вами об эстетике и этике художественного творчества и о том, что всякое произведение, спектакль Баргмана в данном случае не исключение, вбирает в себя ряд культурных аллюзий и реминисценций. И то, что эстетические установки русского кинематографа 90-х с такими фильмами, как «Такси блюз» Павла Лунгина безусловно оказали свое влияние на режиссера, быть может, подсознательно, не берусь утверждать о сознательном, для меня очевидно. Как очевидно и то, что показателем профессиональной этики критика, раз уж на то пошло, является грамматика и пунктуация русского языка не выдержанная в вашем ответе. А о природе игрового театра у Баргмана вообще и в данном спектакле в частности можно спорить часами и не в блоге ПТЖ. Если этот вопрос вас так интересует, продуктивнее было бы написать развернутый текст, а не комментарий к нему. Про скуку и тоску в театре отвечу, что, особенно в театре ХХI века « скука» приобретает категориальную наполненность и зачастую сознательно замедляет действие, Про это и многое другое замечательно пишет Ларс Свендес в книге «Философия скуки». Так, на будущее
И мне радостно, что образ Дон Кихота настолько близок и понятен вам, что даже в жизни вы с удовольствием готовы обличать порок (видимо в моем лице) и бороться с ветряными мельницами. Блажен, кто верует, тепло ему на свете.
Прекрасно, что Вы ощущаете себя ветряной мельницей. Здорово такьже, что никогда никаких сомнений в чем бы то ни было большинство представителей нашей профессии не испытывает. Все всегда очень категорично и по своим местам расставлено, хотя места тоже не те.
Никаких ответов я так и не получила ни на один вопрос. А воду лить мы все умеем.
Категория «скуки» как-то как бы наполенена, может быть, у Волкострелова, и то это все сомнительно, но никак не у Баргмана. Там вообще другие категории. И театр иной. Театр, он вроде разный.
А если не об эстетикн, то о чем тогда спорить? Тогда дискурс свернут, и профессия теряет всякий смысл, последний, умирающий.
В общем, конечно, Ваша правда. Этот разговор ни к чему не приведет. Сомнений нет, нет повода для разговора. Только изначально заметьте за собой в тексте хотя бы хамоватые интонации, и то было бы уж хорошо.
Ну и на всякий случай, я знаю, что в слове «также» нет «ь».
Я бы спорила, коллеги, о сути спектакля, а не о свойствах письма друг друга, если даже в комментах ваших есть что стилистически править и расставлять в плане знаков препинания… На каждое личное обвинение в непрофессионализме ведь всегда найдется статья самого обвиняющего, куда можно ткнуть пальцем и указать на непрофессионализм. Если, конечно, дискуссия не между Соловьевой и Туровской…)) «Исправляющий должен быть исправен», — говорил нам кн.Шаховской, а на сегодняшней кафедре Ю. М. Барбой прибавил к этому, что М. Сизова диссертацию защитила, а Д. Голубева из аспирантуры отчислена. При этом у меня, М. Дмитревской, масса претензий к выделке текста и стилистическим оборотам М. Сизовой)) Этот список можно длить. В общем, я все к тому, что предмет наш — не мы сами, а только спектакль и аргументы за и против.
Да, отчислена я только потому, что некогда было зайти и написать заявление по собственному желанию, а так это, конечно, можно всю оставшуюся жизнь мне поминать. Хоть и через иронию, и по-доброму, и как угодно.
Так я вроде и призываю к спору по сути. А впрочем, нет, уже не призываю.
Коллеги, если спор и дальше будет продолжаться в духе выяснения отношений и обсуждения фактов биографии, все комментарии будут отправлены в спам. Прошу высказываться по существу спектакля.
А я вот не пойму: кого имеет в виду автор (Мария Сизова) в качестве автора пронзительной музыки в спектакле, на фоне которой разворачивается трагедия? Самая пронзительная музыка, которая в спектакле есть, это начальный отрывок из «Страстей по Матфею» И.С.Баха, ну и я бы добавила — португальские вокальные фаду. И я бы по этому поводу не поминала Бычковского.
Мне очень хочется, чтобы Мигицко постепенно «разыгрался», не был бы столь напряжен внутренне — потому что, временами, слов было не разобрать, уж простите. И самая замечательная сцена с ним получилась именно та, которая… без слов! Очень выразительна, действительно!
Новиков порадовал, удачи ему!
И что-то многовато каких-то неуместных истерик на сцене.
Надо пересмотреть спектакль попозже.
Я смотрела позже. Мне кажется, что главная проблема этого, в принципе, милого зрелища, в том, что оно названо Дон Кихот. Возможно, следовало бы как-то скромнее назвать. А то идешь — и завышенные требования. Думаешь и вправду сейчас будет Некто, автор Дон Кихота. Баргман ли, Мигицко ли, Новиков, ан — нет. Никто не замахнулся. А так, мило все, ярко, занимательно…