«Над пропастью во ржи». Дж. Д. Сэлинджер.
Театр драмы и кукол «Святая крепость» (Выборг).
Инсценировка Евгения Тыщука, постановка Юрия Лабецкого, художник Марина Суровенкова.

Лишний раз напоминать современному театру, что нынче он «не докладывает» спектаклей для подростков — все равно что в стену горох лепить. Не поможет. Подростковый возраст требует от театра не экологических, антинаркотических и прочих поучений. При сумасшедшей скорости смены физиологии подростки — это эмоциональная нестабильность и конфликт со всем миром в силу его, мира, осознания. Это обостренное восприятие, а точнее — неприятие тех правил фальши, по которым живут в этом мире многие взрослые. Это насущный поиск «своих» — тех, кто сможет понять и объяснить, когда самому не понять. А если не повезет таких найти, то может и «крыша» от ощущения одиночества запросто поехать… Об этом когда-то были «Весенние перевертыши» Корогодского и «Эквус» Андреева (его спектакль «Над пропастью во ржи», кстати, такой высоты «попадания в психологию», увы, не достиг), то есть спектакли, двумя ногами стоящие на крепкой литературной основе, рассказывающей об ужасе быть подростком.

Роман Сэлинджера о подростке рассказывает сполна, откровенно и страшно. Хотя, на первый взгляд из второго десятилетия ХХI века, напрашивается язвительный вопрос: «Что они там, в 50-х годах ХХ, могли знать такого о наших детях, чего мы не знаем? Зачем сегодня Сэлинджер?» Но в нынешнюю эпоху незрелых взрослых, сочиняющих и пишущих о человеке преимущественно «по верхам», никто пока ничего, подобного сочинению Сэлинджера, не «изобрел». И все вынесенное на сцену «Святой крепости» из американского романа 68-летней давности — наше узнаваемое сегодня. Престижные школы, которыми насилуют мозг детей. Житейская гонка, в которой никак не «почувствовать, что действительно расстаешься с тем, с кем расстаешься». «Чертовы деньги, из-за которых вечно расстраиваешься». И многое другое, что присутствует в современной жизни и способно свести с ума любого.

Евгений Кулиш (Холден Колфилд).
Фото — Ю. Басырова.

Прямо на небольшой сцене «Святой крепости», отсеченной от зала, на одном уровне с актерами находятся и зрители. Как всегда, этот прием играет на руку постановщику: задает камерность, приближенность истории к каждому зрителю. Небольшое сценическое пространство (две трети длинника сцены — зрители сидят почти в кулисах) художник Марина Суровенкова решает как уходящий в никуда темный тоннель, условную воронку бытия. Ту воронку, в которую болезнь унесла брата Холдена Колфилда — Алли. Психологи утверждают, что смерть близких оказывает сильнейшее влияние на подростка. Утверждает это и спектакль, который начинается со сцены похорон, где черно-серая процессия взрослых, вооруженных зонтиками, провожает в последний путь любившего поэзию Алли. И позже умерший брат в бейсбольной форме с полосатыми гетрами (трогательно светлый Михаил Никулин) будет постоянно являться главному герою Холдену то декламирующим Бёрнса, то тянущим за собой памятный кораблик родом из детства, то отвечающим на риторический вопрос об утках, исчезающих из Центрального парка.

Сам Холден (ни в чем не наигрывающий Евгений Кулиш) — встрепанное существо в пижаме, немного подторможенный бесконечными размышлениями мальчишка, искренний и не озлобленный, но бесконечно одинокий. Он живет в мире, где отдельные яркие воспоминания из прошлого смешались с его сегодняшней больничной реальностью (она обозначена на сцене стеклянным шкафчиком с лекарствами, медицинскими весами и ростомером), выглядящей дурным сном. Реальность, лишающая его свободы, которой он некогда вкусил, бросив школу Пенси, вторгается в воспоминания, приобретая фантастические формы. Санитары, почти постоянно приглядывающие за Холденом (искрометные Ильдар Басыров и Антон Косолапов), являются то индейцами, то стюардами, то барменами, то лифтерами, то ковбоями. Причем вся медицинская атрибутика (халаты, инструменты) остается при них в любом обличье. Так, тележка железнодорожных стюардов больше напоминает передвижной медицинский столик, оснащенный капельницей, из которой наливают напитки пассажирам, а к карманам белых халатов прикреплены хирургические зажимы. Медицинской сестрой в ковбойской шляпе является и проститутка Саша (точная в утрировании пошлых женских ужимок Светлана Баева), услуги которой мнивший себя свободным Холден покупает за пять долларов, но вынужден заплатить десять по требованию сутенера в аналогичном головном уборе и белом халате.

Сцена из спектакля.
Фото — Ю. Басырова.

Все люди, с которыми взаимодействует Колфилд, в нужное время словно «проявляются в цвете» из однообразной фоновой черно-серой, словно сливающейся с декорацией, массы окружающих подростка взрослых. Эта масса — и присутствующие на похоронах Алли, и постоянно восторгающиеся чем попало, щелкающие затворами фотокамер японские (или все-таки китайские?) туристы, своей безликостью равные асфальту, в который могут превратиться, комично попадав на сцену, и безликие прохожие на улицах Нью-Йорка. Скидывая черные плащи, они могут преобразиться в однокашников Колфилда, одетых в форму школы Пенси. Или в учителя Спенсера (мистический Евгений Никитин), предстающего в глазах Холдена умудренным знаниями индейским вождем. Или в попутчицу Холдена миссис Морроу (эксцентричная Галина Басырова). Или в кажущуюся Холдену несусветной красоткой неуклюжую Салли (всегда разная Арина Лабецкая). Их свидание — сложно сочиненный фрагмент спектакля, состоящий из нескольких последовательных сцен: встречи, киносеанса (с настоящим, специально снятым для спектакля забавным минифильмом «Роковая любовь», где в качестве героев-любовников выступают Холден и Салли) и похода на сверкающую неоном дискотеку, перекричать грохот которой герои, жаждущие диалога, пытаются, вооружившись микрофонами. Итог плачевен: захлестнувшие подростков после клубной тусовки эмоции разведут их в секунду, заставив «ненавидеть друг друга до визгу». В качестве единственного ориентира, единственного «своего» человека у Холдена остается только младшая сестренка Фиби (нежная Ирина Кокрева): именно она принимает его таким, какой он есть, становится укреплением почти рухнувшего мостика между Холденом и родителями («святочная пара» — Николай Устинов-Лещинский и Тамара Белова). Их любовь сообщает толчок к пробуждению веры Колфилда-младшего в определение жизни, данное Спенсером: «Жизнь — это честная игра».

Сцена из спектакля.
Фото — Ю. Басырова.

Места действия на сцене в основном обозначаются за счет комбинирования нескольких банкеток, обитых по принципу каретной стяжки серым материалом в тон основному декорационному фону. Именно они превращаются по необходимости в сидения поезда, двери лифта, одно- и двуспальные кровати, клубные подиумы и прочая-прочая. Глубину искусственно ограниченной сценической площадке помимо упомянутой выше «воронки неизвестности» придает также свето-проекционное оформление (художник по свету Даниил Лабецкий, режиссер мультимедиа Наталья Наумова). В нужные моменты сцена заполняется «дождем», «снегом», «деревьями», «сердечками», различными надписями и прочими считываемыми современными юными зрителями оформительскими чудесами, иллюстрирующими типичную историю про подростковое одиночество, которое становится мифом в ту минуту, когда тебя понимают.