«Нюрнбергские мейстерзингеры». Р. Вагнер.
Мариинский театр.
Режиссер Константин Балакин, сценограф Елена Вершинина, дирижер Валерий Гергиев.

Валерий Гергиев, похоже, завершил свою Вагнериану: десять зрелых полотен знаменитого оперного реформатора идут на сцене Мариинского. Заключительным аккордом стали «Нюрнбергские мейстерзингеры» — последняя премьера сезона 2022–2023 и кода фестиваля «Звезды белых ночей».

Сцена из спектакля.
Фото — Наташа Разина, © Мариинский театр.

Поставленный Константином Балакиным традиционный спектакль в эстетике, как теперь выражаются, «такого нынче не носят» оказался зрелищем, заставившим почти все пять с половиной часов наблюдать и слушать его с интересом. Сработала очевидная незатхлость традиционности этой постановки: качественное осмысление всех действенных и музыкальных линий сложного произведения, проработка мотивации поведения персонажей — присутствие у солистов стимула задаться вопросом «а чего я хочу от партнера?» — что в оперных спектаклях встречается не часто. В результате — живые человеческие отношения, интересы, эмоции. Не обошлось, конечно, без привычных вокально-сценических нелепостей: солист выдвигается на рампу и обращается к маэстро и зрителям, тогда как его оппоненты по действию — за спиной. Но такого было немного, в основном в начале: притирались к зрительному залу и к дирижеру — в тот вечер, когда я слушала «Мейстерзингеров», за пультом был Кристиан Кнапп. Немец по происхождению, он отлично чувствует родную музыку, да к тому же оркестр настолько вышколен Гергиевым, что отсутствие главного в последний вечер фестивального показа «Мейстерзингеров» на спектакле негативно не сказалось. Ведь на сей раз и репетировали немало, и концертное исполнение прежде имело место, и спектаклей прошло уже достаточно. 30 июля вообще поставили рекорд, достойный Книги Гиннесса: пятичасовую оперу дали два раза в день. Невероятно, но факт.

В. Кравец (Закс), Р. Арндт (Вальтер).
Фото — Наташа Разина, © Мариинский театр.

С одной из сторон, опера Вагнера — про добротный профессионализм нюрнбергских ремесленников, чем бы они ни занимались. Для них это — культ. Спектакль Мариинского в том составе, который довелось видеть-слышать, как раз отвечает подобному критерию: все спето и мизансценически сделано осмысленно, внятно; в оформлении присутствуют и стройная значительность нюрнбергской соборной архитектуры, и миловидный бюргерский уют без излишней сладости (хотя финал не избежал перебора буйной, как в джунглях, растительности и цветочных гирлянд). По сцене бессмысленно не расхаживают дамы и господа поперек себя шире, костюмы в стиле, приближенном к полотнам живописцев немецкого Возрождения, актеры носят с достоинством (сценограф и художник по костюмам Елена Вершинина).

С пением все по-разному: благородное и выразительное у Ганса Сакса (Вадим Кравец). Великолепен его монолог (скорее, диалог с оркестром) во втором действии — лирическая рефлексия Сакса-поэта: как схватить неуловимое? Красиво, с легким естественным посылом звучал голос Вальтера (Роман Арндт). Органично существовал в музыке и на сцене Дмитрий Воропаев — Давид, ученик Сакса. Глубокий басовый тембр Мирослава Молчанова — импозантного Погнера — был внушителен, но пение по слогам несколько мешало восприятию. Фанфарон Бекмессер Владимира Мороза попеременно демонстрировал самоуверенность или беспомощность, гнев, жалкость или подлость — все весьма в меру. Гелене Гаскаровой — очаровательной Еве — немного не хватило объема звучания, но манера пения и органичность сценического существования искупили многое.

Сцена из спектакля.
Фото — Наташа Разина, © Мариинский театр.

Что было безоговорочно хорошо, так это финал второго акта — сцена потасовки на улице. Исключительная сложность ансамбля — фугато хора с солистами — не помешала исполнителям быть одновременно точными в очень подвижных мизансценических построениях и свободными в проявлении эмоций. Все отлично спето, сыграно азартно, остро, но не злобно — дрались, в основном, подушками. По полной досталось только Бекмессеру: он покидал сцену со своей гипертрофированно удлиненной мандолиной порядочно помятым — серенада под окном Евы не удалась.

Очень образно, сценически эффектно режиссером и художником придуман переход от сцены в доме Сакса к финальной картине: открывается широкое окно, и все участники квинтета — Ева с Вальтером, Магдалена (Наталья Евстафьева) с Давидом и Сакс — выходят через него на пленэр, в зеленые кущи. Вообще, картина в доме Сакса определяет главное в содержании спектакля: хозяин — интеллектуал, его кабинет полон книг и альбомов, здесь живет дух высокой культуры и человеческого благородства. Недаром своеобразным эпиграфом к сцене в доме мудрого башмачника-поэта служат бесценные гравюры Дюрера на тему апокалипсиса — видеоряд, плывущий над низким потолком жилища на музыке оркестрового вступления к третьему действию.

Г. Гаскарова (Ева), Р. Арндт (Вальтер).
Фото — Наташа Разина, © Мариинский театр.

А во взаимоотношениях Сакса с молодыми друзьями и Евой, любимой совсем не только отечески, смысловым лейтмотивом звучит убеждение, что высокая традиция — величина, со временем изменяющаяся, без чего искусство умирает. Неспроста в спектакле фигурирует символ укорененных традиций приверженцев канона — сухое дерево. Но не все так прямолинейно: интересна не бьющая в глаза деталь — в абрисе этого дерева при определенном освещении мелькает что-то, напоминающее женское тело. Впрочем, кто как видит, не настаиваю. Но один из законов творчества по Вагнеру гласит: женщина дарит мужчине-поэту райский сад, после чего он возносится на Парнас, где рождается искусство. Что и озвучивает Вальтер в своей победоносной песне.

В последней картине постановщикам все же не удается преодолеть многословие композитора: бесконечные шествия, танцы, речи и нудное выступление Бекмессера слишком долго ведут к развязке. Но Гергиев не хочет жертвовать ни единой нотой Вагнера, а дирижер Кнапп, хор, оркестр и солисты-вокалисты к этому готовы. Поэтому критичного действенного провисания не случается. Его компенсирует сохранившаяся и пестуемая Гергиевым вагнеровская симфоническая и вокальная мощь мастеров Мариинского театра, способных послать зрителю-слушателю музыкально-энергетический заряд уникальной творческой и жизненной силы.