«РыСи».
Центр Вознесенского.
Режиссер Филипп Виноградов, художник Катя Эрдени.

Транс-фу-ризм. Последний вскрик русского авангарда. Советское неофициальное искусство. Трагический лиризм и эксцентрика.

Рука не поднимется окрестить явление трансфуризма забытым. В последние пять лет вышло два «трансфуристских» сборника: с текстами участников группы и с исследованиями, им посвященными.

А «РыСи» — уже третий «трансфуристский» спектакль. Оба его предшественника были поставлены в Петербурге: микроопера «Ры» (режиссер Александр Савчук, театр «LUSORES») и читка-перформанс «Театр трансфуристов» (режиссер Вадим Максимов, «Театральная лаборатория Вадима Максимова»).

О. Власова, И. Витковский.
Фото — архив театра.

Впрочем, «РыСи» не похож ни на один из них. Его заявленный жанр — лекция-перформанс. Поначалу в самом деле веришь, что режиссер Филипп Виноградов стремится рассказать о феномене на человеческом языке — и в этом главная просветительская и эстетическая цель. Оно и понятно: трудно ставить спектакль о явлении, у которого даже название такое, что попробуй произнеси. Не обозвав трансфуТУризмом, например.

Пространство оформлено лаконично. На авансцене — стол, два стула по бокам. В глубине площадки — экран.

Спектакль действительно начинается как лекция. Хотя в роли эксперта здесь выступает только Ольга Власова: пока она с интеллигентной, немного учительской интонацией рассказывает, кто такие Ры Никонова и Сергей Сигей, ее партнер Игорь Витковский, расположившийся по другую сторону стола, словно невольно иллюстрирует ее речь.

— …такому направлению в искусстве, как «трансфуризм», — на этом слове под Витковским с треском ломается стул.

Виновато оглядывается. Неловко. Починил. Можно слушать дальше. Опять сломался стул. Что же делать, не чинится. Витковский уходит за кулисы и возвращается с ножками и спинками всех мастей и цветов. При каждой новой пересборке его стул все больше походит на космический корабль — нос этого, уши того. Недаром в одном из стихотворений Ры сказано: «Вздор — главная услада трансфуриста».

О. Власова, И. Витковский.
Фото — архив театра.

Но лекция продолжается.

— Транс-фу-ризм. Кто-то из вас до сегодняшнего дня встречался с таким словом?
Неловкие смешки. Чье-то одинокое «да». Перформативность на петербургском показе заиграла новыми красками: среди адресатов вопроса — не только один из участников группы, Борис Аксельрод, и Надежда Таршис, сестра Ры Никоновой, но и авторы исследований о трансфуристах, поэты, филологи, театроведы, толпа студентов. А заодно — режиссеры еще двух других спектаклей по текстам Ры. И это только та часть аудитории, с которой лично или заочно знакома я.

Словом, бóльшая часть жителей Петербурга, которые знают, что такое трансфуризм, как раз и собрались 14 сентября на Новой сцене Александринского театра. И стоит Ольге Власовой немного заговориться и произнести настоящую фамилию Сигея как «Сигев» — как негромкий бас из зала тут же поправляет: «Сигов»…

Стройное повествование о биографии явления и его представителей перемежается сценами чтения текстов Ры и Сигея. В этюдах Витковского звучащему слову (слогу / поэтической строке) находится эквивалент в пластике. Так, читая текст первого манифеста трансфуристов, написанного на грани стиха и прозы, перформер иллюстрирует процесс звукоизвлечения движениями рук: то резкими, то плавными, то почти незаметными, то широкими жестами.

О. Власова, И. Витковский.
Фото — архив театра.

Дан здесь и целый ряд музыкальных этюдов, которые Власова и Витковский исполняют дуэтом: обрывки слов и предложений наслаиваются друг на друга, и в этом какафоническом, казалось бы, звучании перформеры добиваются парадоксальной гармонии — так наглядно продемонстрирован один из принципов трансфуристов.

Но постепенно становится понятно, что лекция разрушается изнутри. С каждой новой сценой дистанция между перформерами и героями становится все меньше. И все отчетливее проступает подлинный предмет размышлений создателей спектакля. Виноградов поставил спектакль о любви. Любви в искусстве и любви как искусстве.
Отдавая дань документальности, режиссер уводит образы реальных людей, Анны Таршис и Сергея Сигова, на второй план. Здесь появятся не только фотографии героев, но и документальные съемки из их времени: Андропов на съезде, шествие фанатов группы «Алиса». Но Ры и Сигей — выше политического и общественного. И гораздо важнее оказывается видео, где Ры показывает свою комнату в немецкой квартире, завешанную картинами, заполненную книгами, листами, эскизами…

Здесь — о любви лирических героев. О любви двух художников. О том, что дает начало творчеству и вместе с тем являет собой его квинтэссенцию.

Сближение с образами происходит медленно и полушутливо. Вот Власова и Витковский приложили к лицам распечатанные на А4 фото Ры и Сигея. Власова аккуратно делает прорезь на месте рта своей героини — и продолжает говорить, читать лекцию как бы от ее лица. Витковский пытается сделать так же, но вместо ровного кружка у него получается некрасивая дыра. Присоединиться к лектору не вышло. Витковский со взглядом растерянного клоуна отрывает еще кусочек фотографии. И еще. Но куда выкинуть-то? А тут лекция. Ой. Неловко.

Берет оторванный кусочек в рот. Оглядывается. Все, конечно, смотрят, но… Как будто бы незаметно отрывает еще кусочек. И еще. Длинная сгорбившаяся фигура, он смотрит вдаль, кажется, совсем не слушая лекцию, и рассеянно поглощает кусочки портрета Сигея. Зал умирает от смеха.

О. Власова (Ры).
Фото — архив театра.

Как-то незаметно подключается к игре и экран. Вот на него выводится свадебное фото Ры и Сигея — а поверх него накладывается сиюминутная съемка Власовой и Витковского. Перформеры находят такое положение, в котором их лица точно совпадают с лицами поэтов. Пристраиваются, стараются изобразить «похожие» выражения. Под гомерический хохот зрителей Витковский пытается подделать черты лица Власовой под черты Таршис. Но самое смешное в том, что, добившись в самом деле некоего сходства, оба перформера застывают как замороженные. Шевелящиеся губы на экране поверх фото 1966 года — как будто бы это самое фото сейчас про себя и рассказывает.

Комических вставок тут немало. Чего стоит путешествие по родному для обоих героев Ейску: на экране — трансляция спутниковой съемки с гугл-карт, а перед экраном весело шагают на месте (то есть, по ейским улицам) Власова и Витковский (то есть, Ры и Сигей).

Действие постепенно сворачивает в совершенно другую сторону, но Виноградов до того грамотно строит композицию, что сходу этот поворот и не угадаешь. Как будто бы всего-навсего поменялся формат, как будто бы окончательно погасший свет в зале — только для того, чтобы лучше звучали интерактивные вставки. А на деле Власова и Витковский постепенно становятся героями собственного рассказа.

Нового уровня это сближение достигает в сценах реэнактментов. На экране идет запись одного из перформансов Ры и Сигея — «Artikulation, appropriation, approximation» (это уже в Германии, 1999 год), а Власова и Витковский дублируют его на сцене. Простые, но странные действия: вот Ры читает книгу с огромными прорезями на страницах, вот тянет-пропевает «р-р-р-ы-ы», сопровождая вокальный жест движениями рук; вот Сигей бьет в бутафорский щит. Ясно и коротко объяснить содержание этой акции невозможно: она воздействует помимо логики, помимо сознательной рефлексии.

О. Власова (Ры), И. Витковский (Си).
Фото — архив театра.

Нетрудно найти маленький веер для Ры и цветастую кофту для Сигея, нетрудно хотя бы приблизительно скопировать пластику движений и мелодику звучащего голоса. Но куда сложнее воссоздать ту убежденность шаманов-алхимиков, которая зачаровывала в исполнении Ры и Сигея.

Реэнактмент, впрочем, и не ставит такой задачи. Создавая не акцию-эквивалент, но проекцию перформанса Ры и Сигея, синтетическую ткань, Виноградов все же оставляет дистанцию между дуэтом Ры — Сигей и дуэтом Власова — Витковский. Последние играют иначе. В их жестах нет величественной уверенности — напротив, они торопливы и даже немного скованны. Нехитрая бутафория в руках Власовой и Витковского превращается едва ли не в предметы наивного искусства. Да и в них самих чувствуется детская неловкость в сочетании с азартом и увлеченностью.

Но настоящее соприкосновение перформеров с Ры и Сигеем происходит дальше.

В финале реэнактмента Сигей-Витковский бьет в картонный щит. Поначалу мерные, ритмичные, удары становятся все быстрее, вместо транса героя засасывает истерика — и вот он уже молотит по картону так, что смотреть страшно, и вот уже Ры кидается к нему, чтобы обнять и попытаться успокоить…

Строка на экране сообщает нам, что в 90-е годы возникла угроза принудительного помещения Сигова в психиатрическую больницу. Сигей — Витковский в этот момент, за спиной у мужа, положив руки ему на плечи, стоит Ры — и растерянно смотрит вдаль. Перформативная игра превращается в драматическую: в этой немой сцене Власова и Витковский действительно выступают от лица Ры и Сигея.

О. Власова (Ры), И. Витковский (Си).
Фото — архив театра.

Для петербургского зрителя сравнения с другими спектаклями по текстам трансфуристов неизбежны: так, например, «Ры» Александра Савчука состоит из череды пластически-музыкальных эксцентрических номеров по текстам поэта. Причем в результате весь строй спектакля — о всматривании в поэтическое «я» Ры, в облик ее лирической героини.

Казалось бы, тем же озадачены и создатели «РыСи». Но делая акцент на отношениях двоих, на любви в искусстве, режиссер — намеренно или невольно — теряет из виду тот иллюзорный мир, в котором, собственно, и встретились поэты. Где они и превратились из Таршис и Сигова в Ры и Сигея.

Виноградов приводит «РыСи» к обобщению другого рода. После сцены эмиграции идет рассказ о долгой болезни и смерти Ры, вскоре после которой ушел и Сигей. Историю жизни героев беззвучно договаривает строчка текста на черном экране.

А следом — абсолютно поэтический и условный эпилог: фрагмент мифа об Орфее и Эвридике. В полутьме по экрану плывет текст, взятый из «Метаморфоз» Овидия, а два голоса a’capella ведут трагичный, но светлый мотив — в нем слышится спокойствие готического храма.

На сцене Сигей — Витковский поднимает на плечи широкий сверкающий лист — он похож на лист жести, хотя что это на самом деле, в общем-то, и неважно. Орфей оборачивается — и лист превращается в нечто, засасывающее актера. Витковский медленно опускается на пол, и лист как будто бы поглощает его. В итоге на сцене остается только гладкое сверкающее тело — тело космическое, вечное. Изначальная сущность, к которой герой вернулся после смерти.

О. Власова (Ры), И. Витковский (Си).
Фото — архив театра.

Растаяли образы героев, растаяли имена и факты. Медленно стихает и голос, все так же a’capella ведущий мотив, но уже без слов. В каком-то смысле спектакль ушел далеко от заявленной темы, и завораживающе красивый эпилог по мысли все же несколько приблизителен.

А может быть, Ры и Сигей превращаются здесь в поэтов как таковых? Два трепетных существа, которые посреди могильной пустоши создали удивительный и прекрасный мир, куда только им двоим был открыт вход.

Трагичная и нежная история.