«Как Зоя гусей кормила». С. Баженова.
Театр на Васильевском.
Режиссер Денис Хуснияров, художник Александр Мохов.

Первое, что привлекает внимание в этом спектакле, — сценография. На сцене полуподвальное помещение — какой-то бункер, напоминающий тюремную камеру: стены покрыты типовой зеленой краской пополам с грязной штукатуркой, над кушеткой висит гобелен с оленями, рядом раковина, напротив лестница, уходящая куда-то вверх. Здесь от внешнего мира спасаются два человека — мать и сын. Сын Вова (Артем Цыпин) свернулся на кушетке, мать Зоя (Татьяна Малягина) лежит в кровати на лестнице, перекрывая дорогу наверх, к выходу. Ощущение некого постапокалипсиса: два человека вынужденно самоизолируются от мира, в котором происходят катаклизмы, войны, эпидемии. Для матери эта изоляция видится спасением, она охраняет как вход в это убежище, так и выход. Но для сына пространство является скорее тюрьмой, а его кушетка — нарами.

Т. Малягина (Зоя), А. Цыпин (Владимир).
Фото — архив театра.

Зое 100 лет, и со дня на день она должна умереть. Вова, с одной стороны, ждет этого, как досрочного освобождения, с другой — страшится, не приспособленный жить один. Поэтому просит друга Плоцкого (Егор Кутенков) привезти ему из деревни девушку. И вот девушка Женя (Евгения Рябова) уже на пороге, упакованная в чемодан, как подарок, а Зоя, вопреки прогнозам врачей, все еще жива.

Вова — нелепый советский интеллигент в очках с заклеенным стеклом, непризнанный гений, институтский профессор, не приспособленный к жизни из-за деспотичной матери, как это часто бывает. Когда-то он придумал проект «Дороги на века», но проект был никому не нужен, и его пришлось продать за границу. Оказалось, что здесь никто не думает про будущее, не строит планов, не вкладывает денег. Все живут одним днем, а потом хоть потоп. Зоя — сельская баба, хранитель традиций, с упоением рассказывающая истории про свое село. Когда-то она решила жить только ради сына, поставив на себе крест, о чем неустанно напоминает. Деспотичная в своих методах воспитания, она рассказывает, как растила из Вовы универсального солдата, способного ходить босиком по крапиве, а вырастила травмированного взрослого.

Девушка Женя — представитель уже не села, но провинции: хамоватая и аляповатая, типичный образ провинциалки, созданный еще в 90-е и до сих пор эксплуатируемый всеми возможными медиа. С ее появлением в бункере начинается движение: она воюет с Зоей за место рядом с Вовой, мечтает о счастливой городской жизни и вообще строит планы. Женя приносит в эту статику понятие будущего, маркирует происходящее сегодняшним днем, танцуя под «Кадиллак» Элджея и Моргенштерна — хит лета-2020.

Е. Рябова (Женя).
Фото — архив театра.

Мы точно не увидим здесь никакой любви — каждый смертельно боится остаться один и хватается за ближнего. Вова, оказавшийся между двумя женщинами, выполняет функцию медиатора. «Спи», — озлобленно кидает он капризной матери и тут же робко-заискивающе спрашивает Женю: «Не спишь?» Все ждут и боятся смерти Зои, а она играет в убогую, параллельно строя планы на вечную жизнь. И кажется, что единение возможно, и все собираются вместе в ее столетний юбилей, и говорят друг другу хорошие слова. Но было ли это на самом деле? Или все это какой-то сюр, как внезапное появление на празднике человека в ростовом костюме белки?

Центром спектакля, несомненно, является Зоя — она ось, на которой все держится. Она постоянно находится на возвышении лестницы, соединяя верхний и нижний миры. Коварная бабушка, прикидывающаяся больной, чтобы вызвать любовь Вовы, втихаря трескающая борщи и воюющая с Женей, которая хочет «отжать» у нее любимого сына. Все это актриса Татьяна Малягина играет, существуя в диапазоне между физической немощью и юродством, надрывной деспотичной любовью и одинокой забитостью. Зоя здесь персонаж почти хтонический — она и шаманка, и верующая, и Баба-яга, живущая на границе жизни и смерти, и Кощей Бессмертный. Из жертвы нелюбви сына, которой Зоя предстает в первых сценах спектакля, к концу она превращается в тирана, который правит своим маленьким государством с одним-единственным подданным.

Государство это существует в странном пространстве безвременья, часы здесь остановились и не ходят. Время маркировано атрибутами разных эпох: советский гобелен, современные телеканалы, видеокамера из нулевых, смартфон Жени. При этом трека «Кадиллак» явно недостаточно, чтобы вписать Женю в поколение сегодняшних двадцатилетних, — в этом мире явно не хватает интернета.

Т. Малягина (Зоя), Е. Кутенков (Плоцкий).
Фото — архив театра.

Женя, появившаяся здесь на правах вещи, как атрибут новой жизни Вовы, свою объектность пытается преодолеть. Она не уступает Зое в борьбе за лидерство и на какое-то время одерживает верх. Пока не появляется Плоцкий и не возвращает ее в состояние объекта. Сцена эта сыграна страшно. Когда Плоцкий входит в комнату и замирает в ней тяжелой черной фигурой, его намерения и неотвратимость развязки уже ощущаются в воздухе. Кажется, само пространство сгущается, а время начинает идти в режиме обратного отсчета. Плоцкий, конечно же, апологет всего плотского, его критерии успеха — жена, дети, кабельное и wi-fi. Набор предметов для счастливой жизни. Поэтому и к Жене он относится исключительно как к предмету, которым не воспользовался Вова. После сцены изнасилования он идет к Зое, забирается с ногами в ее кровать и, одновременно угрожающе и насмешливо, рассказывает историю про свою жену, которая вышла за него назло Вове.

Кажется, что Женю ломает не сам момент насилия, а отсутствие помощи со стороны Зои и ее равнодушие. Она принимает решение вернуться в свою деревню и покидает это убежище, предназначенное не для нее. Вместе с ней из этого мира уходит и любое движение, и все снова возвращается в статику и скучную вечность. Композиция спектакля закольцовывается чтением «Сцены из Фауста» Пушкина и рассказом о том, как в Зоином селе люди сами в гроб нарядными ложились. Какой сейчас год — двухтысячный, трехтысячный? Герои не знают, сколько лет они уже провели в изоляции. Время уходит из этого пространства вместе с Женей, и все возвращается на свои места: Зоя и Вова снова остаются вдвоем. Только тихо плачет в темноте или, может, просто спит съежившийся на кушетке Вова. Круг не разомкнулся, выход из бункера не открылся, будущее не настало.