«Песочница с вайфаем в космосе». И. Васьковская, Д. Уткина.
Чехов-центр (Южно-Сахалинск).
Режиссер Михаил Заец, художник Алексей Паненков.

В черной космической ночи холодно мерцают далекие звезды, может быть, уже давно сгоревшие и посылающие свой иллюзорный свет тем, кто мыкается на своей маленькой, замусоренной и замученной, планете и не знает, зачем во Вселенной завелась жизнь. Дети и взрослые равно бессильны понять, что они тут делают и в чем смысл их существования, но дети явно оказываются смелее, честнее и ответственнее, чем их совсем растерявшиеся «предки» (впрочем, такого слова в сленге нынешних тинейджеров вроде бы уже нет).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Папа, мама, дед, учитель — вот кто здесь настоящие «подростки». Носятся со своими травмами и комплексами, чатятся в интернете под вымышленными именами, боятся подлинных контактов и отключаются, когда слышат серьезные вопросы. Алкоголь, игромания, решение кроссвордов — все что угодно, лишь бы спастись от реальности… И детям приходится выживать самим, самим разбираться с хаосом вокруг. Одна из героинь, школьница Наташа, говорит своей подруге Майе: «Не переживай. Это всего лишь взрослые. Их работа — подводить тебя».

В пьесе Ирины Васьковской и Дарьи Уткиной «Песочница с вайфаем в космосе» возникают знакомые, вполне традиционные темы «подростковой драматургии» (конфликт поколений, погружение в виртуальный мир, поиск самоидентичности и т. п.), но они преподносятся оригинальными художественными средствами. Это самобытный талантливый текст! Дело не только в том, что пьеса сознательно обходит особенно жестокие коллизии — здесь нет ни школьного буллинга, ни домашнего насилия, ни суицида, и общение в интернете 15-летнего («почти 16-летнего») подростка и матери одной из девочек не приводит ни к каким трагедиям после того, как тайна аватаров раскрывается.

Главное, на мой взгляд, — в особо сконструированном языке пьесы, в котором нет попытки документально воспроизвести речь современных подростков. Это не вербатим. Скорее, драматурги используют свое знание настоящего языка тинейджеров для создания нового, нарочито искусственного наречия: в нем все сгущено и преувеличено. Это не натуральный сок, а густой концентрат. Подростки из пьесы как будто сами уже превзошли все науки, занимающиеся изучением их сегодняшних проблем. Концепции, которые сочинены взрослыми, они знают наизусть и иронично и снисходительно говорят, что «переросли это».

Здесь нет милоты. «Больше никаких хеппи-эндов», — утверждает Наташа, ссылаясь на Ларса фон Триера, и авторы постановки в Чехов-центре, пожалуй, верят ей. Пусть финал спектакля Михаила Заеца и не однозначно катастрофичен (возможны варианты трактовки), но слово «апокалипсис», звучавшее несколько раз за время действия, в конце зажигается в мозгу огненными буквами…

Д. Атанова (Майя).
Фото — архив театра.

Мир в пьесе и в спектакле, действительно, уже близок к погибели, о чем свидетельствует давным-давно не прекращающийся дождь. Жители тонущей планеты вместо слов «привет» и «пока» произносят «потоп» и не расстаются с зонтами. Ощущение глобальной катастрофы для здешних персонажей не повод для истерики, оно для них привычное, обыденное. «Миром правит хаос», — меланхолично повторяет все та же Наташа, изучающая на досуге правила выживания в зомби-апокалипсисе. Грустно, конечно, страшно и тоскливо… Но вообще-то — норм.

Сценография Алексея Паненкова суперэффектна, впечатляет жутковатой безжизненной красотой. Отсутствуют обычные предметы быта, мебели или посуды, есть только ворох нарезанного на лоскутья полиэтилена, черной пленки, куски которой используются в качестве чего угодно — денежных купюр, например. Двухэтажное черное пространство малой сцены завешано подвижными прямоугольными полузеркальными-полупрозрачными панелями, скрывающими глубину площадки. Панели опутаны проводами, и на них зажигаются светящиеся ломаные линии, как будто на темном небе появляются созвездия или следы от пролетающих космических аппаратов. «Одинокий спутник плывет / В пустоте… Над Землей / Монотонный сея сигнал: / „Эй, вы, там… Есть кто живой?“» — как поется в песне группы BrainStorm, музыкальном лейтмотиве спектакля.

Единственный предмет на сцене, иронично и горько напоминающий о живой природе, это пластиковое белое растение с большими листьями, его стебель превращается в толстый провод, который иногда начинает светиться кислотно-зеленым цветом. (Ядовитый зеленый повторяется в цвете лейки, стоящей возле горшка с «фикусом», рифмуется с зелеными детскими совочками и с носками, в которых ходит папа Майи.) Зеленая светящаяся трубка не имеет ничего общего с природной зеленью. В финале этот неоновый кабель приведет Майю на второй этаж, где ее накроет поистине вселенское одиночество. Плазменные экраны, в течение полутора часов спектакля демонстрировавшие обратный отсчет времени, внезапно чернеют, потом показывают 0 и космический взрыв, расплескивающий мириады звездных обломков. Никаких хеппи-эндов… Или начало новой эры?

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Михаил Заец и команда сахалинских артистов сочинили нежный, грустный, человечный спектакль. Несмотря на космический холод, который излучает черное небо, и вечный дождь, монотонно шумящий на фоне речи персонажей, здесь живут люди — странные, чудаковатые, каждый со своим «свихом», но симпатичные. Выразительные маски персонажей выделяют одну типическую черту (учитель громко зачитывает непонятные слова по книге; на маме розовый фартук и розовая хозяйственная рукавица и т. д.), но это не штампы, а хитро обыгрываемые авторами спектакля стереотипы, которыми герои вовсе не исчерпываются.

Классный руководитель Игорь-Иваныч в исполнении Константина Вогачева — элегантный мужчина, в которого школьницы тайно и явно влюблены. Специально высоким голосом учитель вещает что-то очень разумное и очень вечное, но, по сути, он ничем не может помочь своим ученикам, будучи сам человеком, на нашедшим истинного себя. Работу он свою недолюбливает, детей побаивается. В финале открывается его тайная страсть — «геокэшинг», игрозависимость, которой страдает (или скорее наслаждается) и папа Майи. Суть игры заключается в том, что люди в парке закапывают коробочку с какими-то рандомно выбранными вещицами, регистрируются на специальном сайте и оставляют координаты «кэша», чтобы другие пользователи искали клад. (Дико смешно, этакая реинкарнация игры в секретики, которой увлекались мы, советские дети.) Учитель и папа узнают друг друга по зеленым детским совочкам и, забыв о наступающем конце света, уходят вместе вдаль…

Отец Майи — Сергей Усов напоминает какого-то героя русской классической литературы, вроде князя Мышкина: длинное пальто, шляпа, отрешенная слабая улыбка, взгляд в никуда, прерывистая речь… Он как будто не слышит ни свою дочку, ни ее одноклассницу, которые пытаются втолковать ему, что есть настоящие проблемы и реальный ужас действительности. Папа до крайности утомлен и погружен в мир своих фантазий, спит наяву. Тревожит его собственная монотонная жизнь («по кругу, по кругу, по кругу»), отсутствие надежды на лучшее и недосып. «Пап, хватит ныть, мне нужен ориентир, я не могу жить в хаосе!» — не выдерживает Майя, но отец внезапно падает на пол и засыпает. Девочки, вздохнув, заботливо укрывают его кусками черной пленки…

Н. Красилова (Мама Наташи), С. Задвинская (Наташа).
Фото — архив театра.

Мама Наташи прячется от реальности не в геокэшинге, а в интернет-общении с подростком Пашей. Познакомились в чате любителей космоса, полгода переписывались под никами Черный пельмень (потому что подгорел) и Тензор Риччи (можете погуглить, это слишком сложно — Паша много читает). В пьесе, конечно, легко сохранить до поры до времени тайну — мы не знаем, кто именно ведет эти забавные диалоги в чате. В спектакле все понятно сразу: на площадке умный мальчик Паша с клавиатурой на коленях, а где-то в глубине за стеклянными панелями стыдливо прячется Наташина мама.

Актеры Илья Ловкин и Наталья Красилова строят образы на различии интонаций, работают с голосоведением: их герои, произнося текст сообщений, как будто озвучивают мультфильм. Персонаж Ловкина делает речь прерывистой, механической, специально «басит». (Кстати, «в робота» постоянно играет и другой подросток в спектакле — фарцовщик Стас Романа Болтаева.) Выход из сетевого пространства в реальное, когда герои решаются встретиться в окраинном кинотеатре, — чудесный момент спектакля, решенный и сыгранный светло, по-доброму, но без приторности. Красилова и Ловкин позволяют своим персонажам обрести настоящую дружбу, без всяких подтекстов.

Когда Паша выбирается наружу из своей вечно закрытой и затемненной комнаты и из интернета, это поражает его активного, бодрого, еще не старого деда, которому до этого приходилось общаться с ним из-за двери по рации. Леонид Всеволодский играет колоритного и забавного персонажа, раздражающего внука излишней и неуместной заботой, но доброго. Он всячески стремится освоить современную повестку, решая кроссворд с кучей умных слов: абьюз… сталкинг… триггер… моббинг… гендер… слатшейминг… Но помочь в этой жизни внуку он способен лишь одним способом: положив денег на телефон. Как и мама Наташи. Вот и все, что взрослые могут сделать для своих детей.

С. Усов (Отец Майи), К. Вогачев (Учитель).
Фото — архив театра.

Героиня Красиловой в разговоре с дочерью ритмично меняет высоту звучания голоса: мультяшно пищит, сюсюкает, обращаясь к Наташе, и «нормально» говорит реплики апарт. Нелепо звучит детское прозвище «енотик» по отношению к дочке, которая если и похожа на какое-то животное, то, может быть, на пугливую косулю, а вовсе не на пушистого маленького зверька. Наташа (стильная, точная работа Светланы Задвинской) — фриковатое существо, внутренний надлом выражен внешне: фигура изогнута, как тонкое деревце, одно плечо выше другого, голова всегда чуть наклонена, взгляд исподлобья (вернее, из-под челки белого парика). Страхи, которые внушает ей лишенный смысла внешний мир, Наташа копит в себе, лишь иногда пытаясь открыть свои переживания взрослым, но те отделываются общими фразами — что мама, что учитель, что отец подруги.

Дуэт Майи и Наташи — центральный в спектакле. При всем сходстве их болезненного мироощущения и эпатирующего внешнего вида (чего стоят разноцветные парики — у Майи он синий, боевой раскрас на лицах и художественно рваные колготки) они очень разные. Ранимы обе, но Наташа заслоняется от мира, а Майя открыто бунтует, эмоционально распахивается в надежде на помощь. Работа молодой актрисы Дианы Атановой очень важна для спектакля Михаила Заеца — хрупкость, отчаянная откровенность ее героини, мольба о любви и поддержке, обращенная к папе, вырастают в финале до символа.

«Мяу. Тяф. Няо. Мя тя нра оч. Мя тя лю оч. Ти лю мя? Мну тя лю» — детский выдуманный язык, который взрослые забыли, а Майя помнит. Может, на этом языке можно сказать главное. Так, чтобы мирозданье услышало и откликнулось. Вдруг все-таки хеппи-энд возможен?