На Дону прошел ХIV Фестиваль «Мельпомена»

Это всегда двойная радость — когда театр в вашем городе ставит материал, который нигде больше в стране не идет. Вот Ростовский Музыкальный выбрал «Жанну Д`Арк» («Джованну Д`Арко»).

Трудно сказать, отчего на протяжении долгого времени ее причисляли к «плохим» операм Д. Верди. Может быть, ее затмили ставшие популярными во всем мире последующие его сочинения. Но теперь, когда первыми в России ростовчане поставили оперный спектакль об Орлеанской деве, даже непрофессиональное ухо способно уловить красоту мелодий, пронизанных страстью. Невозможно не оценить глубокий драматизм дуэтов и трио, грандиозность хоровых сцен.

Работали над этой оперой дирижер Андрей Аниханов, режиссер Юрий Александров, художник Вячеслав Окунев, хормейстер Елена Клиничева, художник по свету Ирина Вторникова, хореограф Надежда Калинина, художник-модельер Наталья Земалиндинова. Взято за основу либретто Темистокле Солера по мотивам шиллеровской «Орлеанской девы». В этой версии есть мотив земной любви, но прозвучал он еще в сочинениях XVII века, хотя от этого Жанна не перестала быть фигурой мифической, священным символом Франции.

«Жанна Д’Арк».
Фото — архив театра.

Знаменитый деятель русского зарубежья Сергей Оболенский в монографии «Жанна — божья дева» дал определение ей как «образу лучезарной девочки, совершенно человеческой и совершенно Божией». Именно это определение вполне приложимо к сути того, что представляет собой ростовский спектакль. Он не снимает того сакрального смысла, который придан известному историческому событию, но это живая история, позволяющая не только наслаждаться музыкой (отнюдь не начинающего композитора — это его седьмая опера), но и сопереживать людям, которым выпали реальные испытания.

Спектакль построен как сцены из жизни Жанны. Они «отбиваются» суперзанавесом и начинаются с хореографического пролога: детство, отрочество, юность пропархивают в легких, еще ученических дуэтах, а две фигуры с белыми и черными крыльями уже следят за этими судьбами. Добро и зло обозначили свое присутствие, но в их схватке никто не берет окончательного верха. Надо полагать, несмотря на Божий промысел, человеку даны право и возможность проявить свою волю и защитить свой выбор. Вот за этим процессом и следят слушатели-зрители.

Как обычно, театр предлагает три-четыре состава главных исполнителей. В фестивальном спектакле (им дирижировал Михаил Пабузин, и музыка Верди звучала то как лирическая, неспешная, то как грозная и таинственная история) Жанну пела Анна Шаповалова, короля Карла — Виталий Козин, Джакомо — Валерий Храпонов. Три сложнейшие вокальные партии. Над либретто в театре тщательно поработали, но ощущение рыхлости сохранилось. Его приходится преодолевать и постановщикам, и исполнителям.

Массовые сцены в Домреми и Реймсе успешно выполняют эту задачу. Они создают полнокровную картину жизни. Хор звучит в них безупречно. И в прологе, обещающем ужасные происшествия, хотя крестьяне готовы следовать за своим королем. И в сцене, венчающей пятую картину. Толпа горожан, только что певшая хвалу деве-воительнице, клеймит ее позором. А в сцене сожжения на костре девушки, от которой отвернулись и Великий инквизитор, и король, толпа ведет себя по-разному: одни безучастны, другие замерли в страхе, третьи с мольбой протягивают руки к Великому инквизитору.

Принято считать, что отец Жанны Джакомо — религиозный фанатик и потому совершает не поддающийся здравому смыслу поступок — выдает дочь врагам как ведьму. Валерий Храпонов ведет свою партию так, что можно в это поверить. Проклиная дочь за святотатство, исступленно толкая ее «к роковому месту» с костром, он в мгновение ока раскаивается, услышав обращение плененной Жанны к Богу. От страстных обличений к не менее страстному покаянию — в таком регистре эмоций существует неистовый Джакомо.

Виталий Козин (Карл), выполняя свои лирико-драматические «обязанности», обнаруживает легкий крен в соседний жанр, где драма скоротечна и разрешается ко всеобщему удовольствию. Эта трактовка ставит под сомнение монаршие достоинства короля, да и серьезность его любви к Жанне. Хотя два солиста, которых я слушала на премьерных спектаклях, создавали образ однозначный, «беспримесный».

Зато Жанна любит за двоих. Совсем молодая певица Анна Шаповалова и темпераментом, и искренностью приковывает к себе главное внимание. Ее вокальный образ равен сценическому, и ни подчеркнуто высокий штиль произведения, ни наивно-мистический колорит некоторых постановочных метафор не помешали Анне создать живой и подлинно героический характер. Это действительно «лучезарная девочка», рожденная для национального подвига и выполнившая свое предназначение.

Не будучи авангардным, спектакль, тем не менее, вполне в духе времени, ибо учение об искуплении и спасении (сотериология), имевшее исключительно богословский смысл, сегодня звучит общегражданским мотивом.

История получилась о Жанне по пути в царствие небесное, поскольку ее не сжигают на костре. Прощенная Богом за земной грех, она возвращается на поле битвы и приносит победу своему народу. Она не умирает, а возносится, как и положено посланнице неба.

«Цыган».
Фото — Е. Серебрякова.

Сценическая история повести А. Калинина «Цыган» тоже родилась у нас в Ростове. Спектакль Театра драмы имени М. Горького был «датский» — к 100-летию писателя. В отклике театра на дату нет ничего предосудительного. «Село Степанчиково» тоже рождалось к круглому числу. И тот же режиссер ставил — Геннадий Шапошников. Конечно, «исходный» материал тут несравнимый. Судя по привлекательному жанровому определению спектакля — «Степная сага о любви», — постановщик, вероятно, намеревался приподнять вполне бытовую историю.

Для оправдания жанра требовалось добавить в мелодраму эпичности. И решено это в основном мизансценическим путем: торжественным выходом молчаливых фигур (хуторские жители напоминают античный хор), горячими монологами в зал, апробированным еще в спектакле «Тихий Дон» сплетением отнюдь не параллельных событий в один временной узел, столкновением персонажей из разных сцен на одной площадке.

Была, видимо, ставка на определенный колорит — цыганские песни и пляски. И художник Виктор Герасименко не место действия обозначил, а создал сценографический образ спектакля. Это кибитка в разрезе на всю сцену, огромное колесо с поломанной спицей. Колесо судьбы или окно в мир, позволяющее в этом проеме использовать экран? Правда, на экране — ожидаемое: облака в голубом небе, романтический белый конь… Разглядеть же приметы жанра через самое главное — через сценическую историю, через ее героев — не очень получается. Литературный материал не позволяет. При всем уважении к Анатолию Вениаминовичу Калинину, которого хорошо помню живым, «Цыган», как мне кажется, остался в своем времени.

Народ, тем не менее, на спектакль ходит: может быть, не в последнюю очередь потому, что надоели менты, киллеры да олигархи в телегероях. Как будто у нас в стране других социальных категорий нет. Тут же — обычные люди, зрительской душе приятно.

А шахтинцам, пришедшим в этот вечер в свой драматический театр, было не до приятности. Как принято говорить, бесцеремонно вырвали их из зоны комфорта. Давали «Королеву красоты» М. МакДонаха, по которой Роман Родницкий поставил комедийный триллер. Комичного тут столько же, сколько в пьесах Чехова, которые заканчиваются смертью: смех в определенный момент застревает в горле.

Зловещая старуха Мэг поначалу никак не смешна. Совсем наоборот. В мелкой тряске, со скрипучим вибрирующим голосом, ускользающим взглядом, она заставляет зрителей в ужасе притихнуть, как перед ошибкой природы. Но образ еще не завершен. Мэг будет монотонно и противно канючить то кашку, то суп, то чай. Еда станет вываливаться из ее рта вместе с нечленораздельным урчанием. А прежде, чем привычно вылить содержимое ночного горшка в кухонную раковину, зловредная старуха мстительно окунет в горшок выходное платье своей дочери. Физиологично, некрасиво, вызывающе нетеатрально.

МакДонах в Шахтах ставится впервые, и, скорее всего, публика пошла на название, обещавшее вроде бы зрелище легкое, необременительное. А тут режиссер намеренно ввергает зал в шок подробностями существования уж и не человека, а прорехи на человечестве (извините, Николай Васильевич, за робкое заимствование). И вписано это диковатое существо в пространство, которое и комнатой не назовешь. А так — жилплощадь с ободранным старьем. В центре — предмет, похожий на большой упаковочный ящик. На нем крупно написано London с разными street, avenue и road (художник Наталья Белоус). Вот там, наверное, настоящая жизнь. Туда уедет Пато. И брат его Рэй собирается. А тут что? Ирландский закоулок. Пыточная, где 20 лет чокнутая мамаша с садистским наслаждением измывается над своей стареющей дочерью Морин.

«Королева красоты».
Фото — архив театра.

Это о них обеих песня-мольба Help me Тимо Мааса. О них обеих эти пронзительные слова: There’s an awful world inside of me. Если не переводить дословно, то точнее будет «ад в моей душе».

Между тем, на сцене разыгрывается то, что с полным основанием можно назвать даже не триллером, а трагическим цирком. Мэг (Валентина Родницкая) выписывает затейливые антраша, а ее словесный эквилибр столь виртуозен, будто старуха прошла по этой части профессиональную подготовку. Вдруг перестав подвывать и канючить, она с неожиданной трезвостью обнаруживает и наблюдательность, и находчивость, и прозорливость. Умеет прицельно ударить в самое больное место, обхитрить, обвести вокруг пальца, развернуть сюжет в свою сторону. При этом втихаря порадоваться плодам своей разрушительной работы.

Как-то ж она догадывается, что Рэй, нехотя оставляющий письмо для Морин, еще раз откроет дверь удостовериться, что старуха письмо не вскрыла. Борьба между снедающим ее любопытством и животным чувством опасности сыграна в минутном трюке: метнулась к столу с письмом и отскочила, придав лицу невинное выражение, Рэю предназначенное. А когда она, почти бесплотная, словно святые мощи, отплясывает ликующий первобытный танец победы над дочерью и ее ухажером, перед нами совершенно макабрическая фигура.

Кстати, играет старуху молодая актриса, и на пятачке малой сцены это заметно. Да и вряд ли возрастная актриса способна выдержать такой непрерывный напряг — и физический, и эмоциональный. А в роли Рэя — совсем молодой Никита Сотчев. Он еще на подступах к профессии, но явно с чувством сцены и с чувством партнерства, и в ансамбле из четырех артистов его место законное.

Эксцентричная актерская работа Валентины Родницкой вовсе не отодвигает на второй план Светлану Гаврилову (Морин). Родницкая все же существует в одном рисунке, Гаврилова проживает несколько этапов жизни. Морин бросает из огня да в полымя. Удары сыплются на нее быстрее, чем она успевает их отбивать. Глухая ненависть к матери внезапно сменяется секундной жалостью, и Морин становится перед ней на колено, смиряя тяжелые нотки в голосе. Отчаяние опрокидывается судорожной надеждой на возможное счастье. Жажда любви так сильна, что объектом ее может стать даже такой рохля, как Пато Дули, сыгранный Алексеем Стальновым на полном серьезе. Тем смешнее он выглядит, переминаясь с ноги на ногу, снимая и надевая то штаны, то безрукавку в равной готовности к тому, что будет либо обласкан, либо отвергнут.

Эту трагифарсовую сцену с очевидным лирическим подтекстом естественным образом сопровождает нежная мелодия кельтской оды «Зеленые рукава» (Celtic-Ode to Greensleeves). Глаза Морин сияют таким чудесным голубым светом, что в них смотреть неловко. Как будто мы все, тут сидящие, участвуем в обмане. Видим же: это призрачное счастье. Так и вышло. К финалу Морин садится в кресло, где сидела ее мать долгих 20 лет их совместного ада, и в тех же дребезжащих интонациях подтягивает ту же песенку, что доносится из старого радиодинамика.

«Она пожила в свое удовольствие», — сказал об умершей старухе Рэй. А потом уточнил: "Или просто пожила«…Теперь Морин предстоит просто пожить. Ни счастья, ни покоя, ни воли…

Счастье надо искать в другом месте. Причем, с младых ногтей. Удивительное дело: какое бы возрастное ограничение ни поставили в афише Ростовского театра кукол (в данном случае «Буратино» по сказке А. Толстого, 5+), родители упорно ведут — а точнее несут — самых маленьких детей. В конце концов, театр, кажется, с этим смирился и на эту малышовую публику зачастую ориентируется.

«Буратино» — это суматошное, вихревое зрелище в двух (!) действиях. Не думаю, что продолжительность оправданна, но так уж решили режиссеры Андрей Былков и Елена Кушнаренко. Вся история разыгрывается в эстетике площадного театра, и тогда понятно, почему актеры, работающие в живом плане, носят маски и почти все говорят с такими же возбужденными интонациями, как и глашатаи, открывающие представление. А Буратино и все невольники Карабаса Барабаса — это небольшие тростевые куклы, подвижные, пластичные, с выразительными лицами (художник Элеонора Корниенко). Забавные маппеты «с раскрытыми настежь» ртами (в обиходе раззявки) — это населяющие пруд лягушата. В лихом дивертисменте одни под руководством большой лягушки-дирижера распевают песни, другие (эти на тростях) приплясывают, крутят фуэте — короче, радуются жизни.

Частая смена пестрых декораций, хоть и вполне типовых: каморка папы Карло, городская улица, цирк, поле чудес, пруд — нацелена на то, чтобы удержать зрительское внимание. И музыка Михаила Фуксмана, много лет сотрудничающего с театром кукол. Он известен как автор симфонических, камерных, хоровых сочинений, и в спектакле не найдешь шлягеров, как у Алексея Рыбникова в известном телефильме. Но энергию поисков, увлекательность приключений, захватывающий дух преодоления всяких препятствий и опасностей она передает. Ну, а финал, пожалуй, оценят, скорее, родители. Страна счастья, которую обрели Буратино и его друзья, окажется сияющей сценой с растяжкой «Театр папы Карло». Ну, а где еще искать счастья?