«История от Матвея» (урок от звонка до звонка). Н. Беленицкая.
Кемеровский театр драмы.
Режиссер Олег Липовецкий, вещественное оформление Василисы Шокиной.
Конечно, мы смотрим сегодня спектакли, находясь в аномальном состоянии. То, что еще вчера показалось бы общим гуманистическим посылом, сейчас вызывает слезы, поскольку живем в ежечасном переживании краха гуманизма. Это теперь наше бытовое, как хлебец с сыром на завтрак…
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Конечно, все оголено, обострено, прошлое и будущее бьют под дых, настоящее бомбит. Мы смотрим все спектакли в аномальном состоянии, открыто и беззащитно.
Но, думаю, и на недавней премьере («до» — это теперь такая первая нота новой гаммы) спектакль Олега Липовецкого «История от Матвея» по пьесе Нины Беленицкой заставлял зал страдать или раздражаться. Когда на круглом диске глупой Луны или какой-то другой планеты, откуда дети 80-х ждали гостей из будущего, проходят, маркируя периоды новейшей отечественной истории, кадры кинохроники (вот Горбачев хоронит Черненко, вот штурмуют Белый дом, вот заряжает воду Алан Чумак, а вот жестко вяжут «за пластмассовый стаканчик»), — перед сидящими в зале проходит либо вся их жизнь, либо большой ее кусок. И любая жизнь упирается в финальное «No signal» на этом самом диске и, конечно, в песню про «Прекрасное далеко». Которое вообще-то просили-просили не быть жестоким, а оно все равно сделалось…
Кемеровская драма, где я побывала, честно работает с историей последних десятилетий, собеседуя со своим зрителем на самом разном материале. Во многих спектаклях есть прямые вопросы в зал, сцена смотрит зрителям в глаза… Я еще напишу подробнее, в какую последовательную сагу о времени выстраивается репертуар этого театра. Вот музыкальная мелодрама «Бульвар надежд в осенних листьях» кемеровского автора Эрика Горьковского — история одного дома за полвека, начиная с 70-х, такие «Покровские ворота» и одновременно «Дом, в котором я живу». Вот «Дикое поле» Луцика и Саморядова, прочитанное как история нового спасителя, спустившегося в дикий глубинный народ аккурат посреди 90-х… Вот «Стражи Тадж-Махала» Раджива Джозефа — о двух парнях, охраняющих тоталитарный покой шаха… Вот документальный спектакль про жителей Кемеово. А вот история страны, экстраполированная на историю одного класса, одной школы, где менялись директора и нравы… «История от Матвея».
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Поколение сорокалетних+ дожило до возраста рефлексии и скорбно осмысляет свою жизнь, историю обретенной и поруганной свободы… Но поколенческая травма дана в спектакле не слезно-лирически, а эксцентрически, травестийно, «весело, добродушно, со всякими безобидными выходками…» — как говорится у Шварца. И «то ли музыки и цветов хочется, то ли зарезать кого-нибудь»… Лирика опосредована комедийной театральностью, капустник идет, идет, идет… и оказывается драмой. Людей и времени. И как финально не мучиться от ломки, если спектакль про то, как жизнь, твоя жизни или жизнь твоих детей реально, каждодневно заворачивается вспять и приходит в тупик? (Глагол «спятить» — однокоренное с «пятиться», ходить пятками вперед). Как спокойно, без ломки, воспринять этот замкнувшийся наручником круг жизни? А в спектакле именно круг, от звонка до звонка.
Прекрасная одноклассница Матвея Аня (Софья Чинкова) становится школьной директрисой похуже шкрабихи Зои Петровны из 1988-го. Та истово кричала с трибуны: «Сколько врагов у нашей страны!», и Аня несет с той же трибуны идеологическую пургу, похожую на свежую инструкцию по проведению патриотического урока: «На свете есть много стран, органически ненавидящих Россию». Да и сам автор этого «школьного евангелия», описывающего жизнь одного класса с 1988-го по 2018-й, милый кудрявый мальчик Матвей (Юрий Алсуфьев) в финале оказывается автором диссертации «Критика факта перед силой веры», или что-то в этом роде… И уж не Мединский ли он? Нет, не Мединский: ведь в финале оставшийся инфантилом новый евангелист улетает куда-то с гуманоидами, оставляя нас наедине с собственной действительностью, а Мединский пока никуда не улетел и продолжает творить ее…
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Пьесу Нины Беленицкой подмывает называть «Наш класс», по аналогии с пьесой Тадеуша Слободзянека. Здесь одноклассников тоже разводит жизнь, перемена политических режимов… И финал предъявляет нам отца Владимира, которым стал вечный классный стукач Вова (прекрасный Иван Крылов), из года в год читающий на школьной линейке стихи вечного Михалкова «Как хорошо, что наяву я не в Америке живу…». Только теперь это звучит как проповедь… Предъявляет и его, Владимира, «матушку», в которую превратилась главная дура и главная красотка класса Яна (Дарья Мартышина). И вот — Аня, ставшая мерзотным идеологом, каким была ненавистная Зоя Петровна в блистательно точном исполнении Натальи Измайловой (я узнавала своих советских завучей — как живых). Но сравнивать Беленицкую и Слободзянека нет смысла: спектакль Липовецкого пропитан юмором, упруг, насыщен точными деталями-напоминаниями, сбит, сколочен… Актерский ансамбль держит тему, как снаряд в тренажерном зале. Классные — во всех смыслах — отношения разработаны, банты, форма, МММ, переглядки, Чечня, похороны, смешные переживания, влюбленности вспыхивают быстро, весело, мелькают ритмично…
Спектакль структурирован музыкальными треками, песни пронумерованы, ими движется жизнь — от «Прекрасного далека» через «Этот поезд в огне» к Богдану Титомиру и «Калинке-малинке»… А завершается история школьного государства треком «Вместе весело шагать по просторам». Это уже когда «разные судьбы» состоялись, лучшие одноклассники погибли, худшие тепло устроились, и Матвей оказывается совсем один и пустоте… Аплодируем, аплодируем, кончили аплодирьвать…
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Сообразно трекам четко меняются руководители школы. На смену старому директору, которого выносили на носилках, а он нетвердо делал движение рукой, приветствуя учеников (читай — Брежнев-Черненко), ненадолго приходит мягкотелый Илья Михайлович (читай — Горбачев), потом на его место заступает пьющий учитель-демократ Денис Юрьевич (Антон Остапенко). С ним ребята поют по гитару, радуются — «Холодная война кончилась!», кричат «Я свободен!», слушают новогоднее обращение Рейгана к советскому народу, строят баррикады из парт, вывешивают революционные лозунги в окнах класса и раздают плакаты, написанные на ватмане, зрителям. И, конечно, примеривают джинсы, пришедшие с гуманитарной помощью… При этом Денис Юрьевич оказывается слаб и пьющ, а Зоя Петровна с ее строевым шагом и острой указкой — сила. Она никуда не девается («Проиграла — не значит смирилась»), она вечно присутствует в меняющейся жизни некой второй, становясь первой при звуках «Лебединого озера». И в какой-то момент даже начинаешь ценить ее преданность делу и умение защитить учеников: ну, например, когда с перепою от спирта «Рояль» умирает в гостинице американский парень Элайджа (Владимир Волков) — гость из прекрасного прошлого, периода прекращения холодной войны… Позволю себе личное. Лет десять назад я встретила свою завучиху Черепахину — открытую сталинистку и душителя всего живого в нашей школе, автора моей четверки по поведению за протесты на Ленинских уроках и прочие подвиги. Она сидела на набережной, ей было далеко за 80… «Да, Дмитревская, признаюсь, я недооценила тебя когда-то. Но работать продолжаю, только веду теперь историю до ХХ века. От взглядов своих не отказалась, так что поступила честно: только до ХХ века». Речь ее была четкой, как и у Зои Петровны.
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
В одной из сцен, когда ребята пьют с Денисом Юрьевичем «За нашу и вашу свободу!», они обещают друг другу прийти сюда через двадцать лет и посмотреть, какими были и какими стали… Лучше б не знать, какими стали. Краткий курс двадцатилетней истории заканчивается неутешительно. Поколению сороколетних+ есть что отрефлексировать.
И однажды нетрезвый Денис Юрьевич, свесив ноги со сцены, обращается с прямо в зал, к зрителям: где ваша свобода? Что вы сделали с нею?.. Возле меня некоторые, постарше, всхлипывали, а некоторые, помладше, сидели с напряженными лицами: им еще жить.
А я… Театральный сухарь, я чувствовала в финале вкус злых слез, чего со мной практически не бывает (конечно, нервы развинчены, но признать это не стыдно), и вышла с этой безнадежной комедии строгого режима абсолютно раздавленная. Долго ходила туда-сюда по ночному бульвару города Кемерово, а потом купила в круглосуточном магазинчике 100 г водки и помянула, так сказать, свою жизнь, шагающую пятками вперед…
Блестящая рецензия.
Отличный текст.
У нас же водку не продают круглосуточно. Вот Вы написали — и -бац! — и ее не купишь.
И что тогда? ( и воздух в банках станут выдавать)
Крылов! Сама не поверила! Напротив гостиницы Кузбасс, ближе к углу, рядом с Грузинским вином маленький магазинчик….
Так сами мы её («немудрящую» свободу) и сдали.
Это Вам не Москва, Марина! И тут Денис Юрьевич прав, обращаясь к кемеровским зрителям — у нас другая публика, поэтому приезжайте почаще!
Анатолий Ольховский, я вообще-то не из Москвы)))
Ну, то что Вы из Питера, Марина, я знаю и это моя ошибка впопыхах. Но, я знаю и то, что Вы посмотрели не один спектакль наших театров в этот свой приезд в Кемерово, я тоже знаю. Ну и где Ваши отклики о других спектаклях, которые Вы здесь посмотрели? Тем более, этот спектакль, о котором Вы здесь пишите, не кузбасского режиссера….
Анатолий Борисович. С одной стороны, интонационный посыл «ну, и где же Ваши отклики» мне не очень близок. Я приезжала от СТД по приглашению театра и КАЖДЫЙ из десяти спектаклей обсуждала на труппе. Обязательств писать у меня не было и нет. Но в ближайшем ПТЖ я напишу про Кемеровскую драму, а писать в блог о непремьерных спектаклях не входит в наши правила. И последнее. «Кузбасский режиссер» — это что за определение? Не ловлю.. Делить режиссеров по региональному принципу и месту проживания? Никогда с таким не сталкивалась. И провинциализм — категория чисто эстетическая. Нет региональных режиссеров, оставьте местный патриотизм))) Вся Россия — большой движ…
Тоже позволю о личном.. В 2001 году, после первого фестиваля «Сибирский транзит» вы (в своей статье ,помните?) эасунули кемеровский театр драмы на » третью полку плацкартного вагона» не зная о нём( о театре) ничего. Сейчас, через 22 года у вас (слава …сами решайте кому)) более ясная и чёткая картина?Что уж..Снявши голову ..слова, слова…
Дмитрий, то есть Вы искренне считаете, что театр не меняется десятилетиями, что как сто лет назад был прекрасен — так и остается? Завидую Вашему ощущению диалектики, развития, процесса, перемен…
Вот сегодняшний феномен: грубее некуда, драматургическая дерюга, но и, можно сказать, — «свиная кожа, без позолоты». Здесь «лыко в строку», театр знает сегодня, что с этим делать. Тебе показывают, из чего ты состоишь. Положим, в моё время речёвок ещё не было, — уже следующая, режущая стадия пошлости. Но это всё — химия сегодняшней «атмосферы», её надо осознать. Олег Липовецкий сделал не такой простой спектакль. Сцена школьной дискотеки, где перед индифферентным Матвеем танцует чудесная Вика, и катастрофически безуспешно пытается заворожить его, и своё, и наше будущее, и тут же следом напившийся свободолюб, свобододар Денис Юрьевич падает в объятья Завуча в некой пародии на танец, — на мой взгляд, момент истины в этой постановке… В Кемерово была просто многажды в прежние годы, и рада была встрече на Володинском фестивале.
В стране мультикультур закончилась культура
«История от Матвея» — историческая фреска, как пишут создатели спектакля. Уже в названии авторы играют: с одной стороны, главный герой — Матвей – рассказывает историю одного школьного класса от своего лица, с другой – речь идет о восприятии целых десятилетий через призму одного героя.
Режиссер (Олег Липовецкий) берется рассказать о судьбе целых поколений. И делает это в рамках поп-культуры: берет ключевые точки в период с перестроечного времени до наших дней и через хайповые ассоциации транслирует переживания конкретных ребят – школьников, молодых людей и уже состоявшихся личностей и все это в одних лицах. Спектакль – эпическая история, в которой показано влияние политических перемен на формировании личности на примере конкретных школьников. Такой явный заход на массовую аудиторию, которая не берется вникать в противоречия десятилетий.
Точки эпох (появление урока Мира, обращение Рейгана, обстрел белого дома, война в Чечне, финансовые пирамиды, бандитизма в 90-ых, уроков о важном с батюшками в 20ых и другие) здесь становятся явными перипетиями в судьбе коллектива, а любовные ребяческие интрижки, дружеские подколы, ябедничество, школьный буллинг, безотцовщина, ругань бати и его друга-алкаша на тему политического устройства и прочее – скорее фон, чем важные ключевые точки в судьбе человека. Главный герой спектакля, несмотря на его название, — не Матвей, а масса, коллектив, существующий на фоне личного и в центре культурного и социального контекста времени.
Каждый из героев типажирован, шаблонен. Каждый герой – маска, совесткий архетип. Злая директриса-тиран с устоявшейся советщиной в голове и всеми ее последствиями в виде запугивающей псевдодисциплины; полная девочка, которую буллят в классе; безответно влюбленный мальчик; учитель-анархист, противостоящий злу, победивший его, а потом разочаровавшийся в этом; парень-подлиза и ябеда, которого ненавидят все одноклассники и другие – все созданы по образу и подобию советского и постсоветского пространства, но выведанное в абсолют. Спектакль строится по типичному антиутопическому (все все-таки несчастны или мертвы) принципу: зло, порождающее страх, противостоит добру, убивающему страх; зло проигрывает, но проигрывает и добро, которое без зла превращается в анархию и порождает за собой угасание и даже сгорание. Такая концепция русской тоски, сквозящей через поколения.
Высказывание в спектакле явно преобладает над художественной частью: на сцене все внешне просто сделано: трибуна посередине, несколько десятков школьных стульев, которые актеры переставляют из сцены в сцену и два симметрично расположенных пространства, транслирующих бытовые ситуации. Режиссер выстраивает красочные истории-фрески, скетчи, вырванные из типового развлекательного сериала, с выверенными, отработанными мизансценами; с переработанными под техно хайповыми треками из хит-парадов 80ых, 90ых, 00ых и 10ых; с закадровым голосом и танцами. Режиссер придумывает простые, но действенные ходы: добавляет виртуальных героев-помощников Матвею (инопланетян), рисует видимые связи с потусторонним миром (нити, пронизывающие весь зал прямо до луны/солнца/диско-шара), дублирует в начале и в конце чтение стихотворений, но погружая их в другой контекст. От этого спектакль играется динамично, но предсказуемо и с ощущением студийности. При этом происходит скачок во времени, от 80ых-90ых героев переносят сразу в 20ые, и не понятно, что с ними происходило эти 20 лет. А как иначе, когда за 3 часа нужно рассказать целую историю от одного лишь Матвея?
Но история Матвеем не кончается. Точки в спектакле две. Первая — трансляция мира сегодняшнего, ограничивающего свободу, в кружочке на заднике: избиение космонавтами во время мирных протестов, непотушенные пожары полыхающей Сибири, наводнения дальнего востока. Вторая – оптимистичный крик слова «Свобода». Но две точки – все еще не многоточие, а значит высказывание внятное и вполне свободное. И даже если мы сгорим, то важно вернуться – вот цель нового поколения, порожденного разочарованными свободой.