«Точки… невозвращения» (по мотивам романа Э. М. Ремарка «На Западном фронте без перемен»).
Сургутский музыкально-драматический театр.
Автор идеи, режиссер, сценограф Владимир Матийченко

Военная проза — нередкая гостья на сцене, но зато редки удачи в ее освоении театром. Обратившись к самому несценичному роману Ремарка, в котором каждая строка — боль, кровь, отчаяние, главный режиссер Сургутского театра Владимир Матийченко создал сложный театральный текст, принципиальный спектакль-высказывание.

Роман, написанный о Первой мировой войне, звучит необычайно современно. Ремарк показывает ту жестокую, бесчеловечную непарадную сторону войны, которую видно солдату из сырого окопа, из обстреливаемого артиллерией хрупкого блиндажа, из пропахшего кровью и гноем полевого госпиталя, в котором за день делают два десятка ампутаций. Никакой героики, никаких победных фанфар — только мучения и ужас. «Снаряды, облака газов и танковые дивизионы — увечье, удушье, смерть. Дизентерия, грипп, тиф — боли, горячка, смерть. Окопы, лазарет, братская могила — других возможностей нет». Из русских писателей, писавших о войне, ближе всего к Ремарку, наверное, Виктор Астафьев, чья сильная и страшная проза востребована сегодняшним театром. И работу Матийченко можно вписать в ряд серьезных постановок, в которых трактуется тема человека на войне — «Прокляты и убиты» Виктора Рыжакова, «Прощание славянки» Дмитрия Егорова, «Веселый солдат» Геннадия Тростянецкого… Мальчишки, посланные государством и обществом на убой, на бессмысленную гибель — герои всех этих спектаклей, сделанных в разное время в разных городах. И, надо сказать, что в Москве, Барнауле, Петербурге — и теперь в Сургуте — такие тяжелые, жестокие произведения становятся для зрителей испытанием, которое не все выдерживают. Публика готова всплакнуть на постановках, воспроизводящих эстетику старых добрых советских фильмов о войне с плохими и глупыми врагами, сильными и смелыми «нашими», которые даже если погибают — делают это исключительно красиво, мужественно и во имя великой Победы. А война красивой никогда не бывает, никакого высокого смысла в ней нет, да и победителей, страшно сказать, не может быть — потому что выжившие физически навсегда убиты морально… Так писал Ремарк, так писал Астафьев.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Спектакль «Точки… невозвращения» — о любой войне, происходившей в ХХ веке и происходящей сейчас, в веке ХХI, всегда и везде. Об этом говорит и внешний облик героев, одетых в лишенную примет эпохи и страны военную форму, и многие детали. Например, мечтают изголодавшиеся на скудном пайке персонажи о жареном гусе — тут же звучат реплики, Ремарку не принадлежащие: юнцы вспоминают и пельмени, и пиццу, и лагман (могу ошибиться с набором национальных блюд, но смысл ясен — расширяется география, стираются границы пространства и времени)… Спектакль озвучен величайшим военным шлягером всех времен и народов, знаменитой «Лили Марлен». Стихотворение было написано в 1915 году новобранцем, ожидавшим отправки на фронт одной мировой войны, а популярность песня получила уже в годы другой, еще более масштабной и кровопролитной массовой бойни. «Лили Марлен» исполняли Лале Андерсон и Марлен Дитрих на немецком языке (одна — для солдат Вермахта, другая — для их противников, британских и американских бойцов, и для пленных немцев), Вера Линн — на английском, эта песня стала любимейшей для воевавших на всех фронтах, по разные стороны линии огня. Песня-легенда была переведена на полсотни языков, а на русском, кроме всех прочих, существует переложение Иосифа Бродского… Для петербургских зрителей «Лили Марлен» связана с выдающимся спектаклем Ивана Латышева «Рождество 1942-го…», в котором также исследовалась трагедия человека на войне. Сквозным мотивом проходит «Лили Марлен» через «Точки.. невозвращения», звучит то как бодрый марш, то как лирическая песенка; то как старая шипящая пластинка, то как музыкальная шкатулка. Поется то хрипловатым тягучим голосом Дитрих, то молодцеватым мужским хором. Песня стягивает эпизоды-кадры тугой нитью — любовь и жизнь, о которой мечтают солдаты, останется для них недостижимой мечтой, навсегда потерянным раем. Пришедшие на войну на ней и останутся.

Наверное, это самый страшный вывод, который делает театр. Герой, от имени которого ведется повествование романа, убитый в самом финале, на сцене убит не будет. Потеряв всех однополчан-одноклассников и самым последним — старшего друга, Станислава Катчинского, Пауль Боймер Ремарка, думая о возможной в будущем мирной жизни, горестно утверждает: «Мы вернемся усталыми, в разладе с собой, опустошенными, вырванными из почвы и растерявшими надежды. Мы уже не сможем прижиться». Боймер в спектакле добавляет к сказанному: «Я остаюсь!»

На самом деле, герой так же мертв, как и его убитые пулей, газом, гранатой, снарядом товарищи (в спектакле их шестеро, а не трое, как в другом романе Ремарка, описывающем ту странную призрачную жизнь, которую ведут в мирное время «вернувшиеся»). На сцене действуют все — и павшие, и живые. Убитые появляются, когда происходит очередная смерть, переодевают мертвого в другую форму (у них, убитых, своя), переговариваются с ним («Да как же?..» — спрашивает о своей гибели еще недоумевающий новичок, — «Да вот так же», — отвечают ему бывалые). Каждая сцена — смерти друзей, прощание с иллюзиями, надеждами — это и есть точки невозвращения, этапы, всё более крепкой спайки с войной. Одна из последних точек — отпуск, попытка вернуться домой. Разумеется, неудачная, ведь здесь уже нет для него места. У растерявшейся, взволнованной и почему-то жалкой матери — новая любовь, взрослого сына она не понимает, не знает, как с ним обращаться — пытается подтянуть ему штаны, как малышу. Одна из лучших актрис труппы Юлия Уткина играет эпизод сильно: ее героиня танцует страстное танго с возлюбленным (Александр Дубровский) и никак не может услышать сына, понять, о чем он говорит, хотя и пытается — судорожно мечется, суетится, переспрашивает… Комната, в которой герой войны жил, думал, читал, обозначена огромными книжными стеллажами, выстроенными у порталов. И в тот момент, когда все — и Пауль, и его убитые товарищи — просят: «О, жизнь, жизнь, которая была прежде, беззаботная, прекрасная, прими меня снова…» — книги падают, обрушиваются, забивают проходы — спуски со сцены в зал, отрезая героям путь назад. Жизнь не принимает. Возвращения не будет.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Матийченко жертвует индивидуальностями персонажей ради коллективного образа — 2-я рота, бывшие одноклассники, всем 19 лет. «Железная молодежь», как писала пропагандистская пресса. Старики, как они себя сами называют. Кто есть кто — в первом действии разобраться трудно, в какой-то момент понимаешь: а, вот тот мальчишка в очках, убитый в самой первой пластической сцене боя — это Йозеф Бем (Владимир Лисьих), а тот, что подорвался на мине, — Мюллер Пятый (Павел Касьян), а этот, который так страшно кричит, лежа на операционном столе, — Киммерих (Семен Жугарь). Во втором действии Паулю Боймеру дается индивидуальная партия, и, надо сказать, актер Дмитрий Кожин пытается справиться с ней героически, хотя и не всегда успешно (у молодого артиста с хореографическим образованием это первая серьезная драматическая роль). Тяжело произносить тексты Ремарка, переполненные жестокостью, кровавыми подробностями, но Кожин это делает. У всех шестерых товарищей есть хотя бы маленькая, но сольная сцена, крупный план персонажа перед гибелью. Из тех, что врезаются в память, — мучительная смерть лишившегося ноги Киммериха, поставленная как хореографический этюд «Стойкий оловянный солдатик»: равнодушный хирург в клеенчатом фартуке мясника (Александр Дубровский) вбивает деревянные колья в стол, словно распиная солдата, которому ампутируют ногу, сестра милосердия безжалостно втыкает в стол, как в мясо, — огромный шприц, балерина — та самая танцовщица, в которую влюблен одноногий оловянный солдатик, — как последняя грёза, кружится в его голове (балетмейстер Елена Дудникова)… Из таких сложновербализуемых образов ткется спектакль. Их много, они насыщают пластической поэзией пустое гулкое пространство, в котором только свежесколоченные ящики-гробы (они могут играть и роль солдатских сортиров, и роль окопов, из них можно строить укрепления, а если налить несколько ведер воды в ящик — вот и готова река, которую надо переплыть, чтобы добраться до французских девушек).

Рефреном возникает пластическая композиция в рапиде: дым, солдаты идут в атаку, падают, товарищи их уволакивают с поля боя, снова они ползут и, пригибаясь под ураганным огнем, идут, снова падают, снова их уносят… Взрыв — безжизненные тела висят, покачиваясь, над сценой. Опять атака… И так до бесконечности. Ведь на фронте вечной войны по-прежнему — без перемен.