«Полярка» в Норильске

Как выяснилось, веселое слово «полярка» имеет множество самых неожиданных смыслов. Это и летная куртка для жизни в условиях вечной мерзлоты, и состав капельницы для поддержания работы сердечной мышцы. А еще это северная надбавка к зарплате. Из-за нее многие и ехали на Крайний Север, да и сейчас едут, чтобы заработать на квартиру, например. Я тоже поехала в Норильск за «Поляркой». Потому что есть еще один смысл у этого слова: это лаборатория, которую проводит Олег Лоевский в Норильском Заполярном театре драмы им. Вл. Маяковского. Об этой лаборатории писали не раз. Напишу и я о том, что увидела, побывав на ней впервые. Тема в первый момент удивила, чтобы не сказать больше: «Русское зарубежье ХХ века — Возвращение на Родину». Казалось бы, где Норильск и где русское зарубежье…

В финале лаборатории был показан спектакль «Жди меня… и я вернусь», поставленный Анной Бабановой, главным режиссером театра, по пьесе Владимира Зуева, написанной специально для этого театра. Лаборатория началась с показа трех эскизов писателей русской эмиграции и закончилась спектаклем о том, как в нечеловеческих условиях Норильлага люди остаются верны своему дару, своим принципам, своим идеям. И никакие вертухаи, никакие гэбэшники, никакие опричники из любых времен не способны уничтожить творчество и мысль. Об этом и был спектакль, рассказывающий о «праздничном концерте», посвященном созданию в Норильске профессионального театра. Спектакль явился и премьерой пьесы, первой ее постановкой в России.

В течение этих ярких дней театральные события, плавно и незаметно переходившие друг в друга, напоминали ленту Мёбиуса. Это и была идея Анны Бабановой: к 100-летию Октябрьской революции, выгнавшей, кстати сказать, цвет русской мысли, русской литературы, русской культуры в это самое зарубежье, показать прошлое, настоящее и будущее. Это читалось и в спектакле, и в обращении к именам писателей, выдавленных из России в разные времена. Собственно, выдавлены были Сергей Довлатов и Василий Аксенов. Владимир Набоков покинул Россию еще подростком, вырос и стал всемирно известным писателем вне России. И приходится только радоваться тому, что вне. Потому что, не покинь его родители родину, скорее всего, все они сгинули бы в ГУЛАГе, если бы не были расстреляны сразу. «Не будем проклинать изгнанье», — сказал когда-то Набоков, переживая первое 10-летие Октябрьской революции. В чем-то он был прав. Благодаря изгнанию, многие писатели смогли не просто выжить, но и написать свои важные вещи.

«Автобус 116 маршрута».
Фото — архив театра.

Во время проведения лаборатории на ней выступил эстонский театр R. A. A. M со спектаклем по пьесе А. Кицберга «Оборотень» и были прочитаны лекции: «Тотальный театр» в исполнении Олега Лоевского и «Волны русской эмиграции» в исполнении вашей покорной слуги.

Но главным, конечно, были эскизы. Началось все с того, что приглашенные режиссеры двое суток просидели в аэропорту. Погода на полуострове Таймыр разбушевалась, мело, мело во все концы, и это означало, что ни летать, ни даже доехать до аэропорта невозможно. Что происходило с режиссерами, страшно представить: ведь вместо четырех дней репетиций у них осталось двое суток. Так что счет уже шел на часы, которых оставалось всего 48. И репетировали, судя по всему, большую часть этих двух суток. За что всем артистам низкий поклон.

Николай Русский, выпускник РГИСИ (мастерская В. М. Фильштинского), взял в работу рассказ Василия Аксенова «Автобус 116 маршрута», создав из него «Блюз» того же маршрута. Да, получился действительно блюз… любимый джазовым поколением Аксенова, да и людьми помоложе. В роли главного героя на сцену вышел Сергей Ребрий. Для тех, кто видел этого артиста хоть однажды, дальше можно было бы и не продолжать. Застегнутый перед сквозняками Родины на все пуговицы плаща, в глубоко надвинутой шляпе, герой Ребрия изо всех сил дистанцировался от российского сумасшествия, уже подзабытого в эмиграции. Но оно догоняло его, то в виде распахнувшего телефонные объятия приятеля-стукача, то в виде бывшей первой любви — Любки, завлекательно покачивающей в ритме «Чатануги» попышневшими за десятилетие бедрами, то в его безуспешной попытке применить законы цивилизации в языческой стране, которая в 90-е годы совершенно с ума сошла, мечась между православием, идолопоклонничеством и африканскими ритуалами. Сумасшедший шофер автобуса, Апломб Кашамов, сын Хардибабеда, по закону долженствующий бы отбывать хоть какое-нибудь наказание за свое хулиганское поведение с пассажирами, становится Великим Кашамом после своей нелепой и совершенно справедливой гибели. И «дети» Апломба Кашама пели ему славу на мосту…

Сергей Ребрий с его абсолютным сценическим обаянием, которое заставляет доверять любому его герою с первой же фразы, великолепно держал дистанцию между временами. Был одновременно и артистом Ребрием, который сию минуту произносит этот текст, и лирическим героем Аксенова, который вернулся в «дорогую мою столицу, золотую мою Москву» и не узнает ее, а когда узнает, то ему становится горько и сладко. И пугается, отвыкши от формы легкого сумасшествия, и радуется, принимая в нем посильное участие. И вместе с музыкантами, одетыми в зеленые комбинезоны «Норильского никеля», вместе с Сергеем Игольниковым и Ларисой Потехиной исполнили они этот печально-насмешливый блюз о конце прошлой цивилизации. Об этой ушедшей Атлантиде, в которой партия боролась с антипартией, танец маленьких лебедей до сих пор вызывает не всем понятный издевательский смех, и слезы закипают при первых тактах глубоко советской песни «Я по свету немало хаживал». И потонули вместе с этой цивилизацией уже почти все: и те, кто уезжал, и те, кто выдавливал. Остались те, кто славит на мосту непонятно кого, неизвестно за что, под глухие звуки унылого гимна, напоминающего кислое лицо автора-гимнюка. Удивило только одно: откуда молодой режиссер Николай Русский это все знает? Генетическая память, видимо.

«Камера обскура».
Фото — архив театра.

Режиссер Георгий Цнобиладзе, выпускник того же учебного заведения (мастерская Л. А. Додина), показал эскиз по роману «Камера обскура» Владимира Набокова в инсценировке А. Гетмана. Освоив за два дня пространство большой сцены, применив в показе и театр теней на огромном экране, и боковые сценические площадки в зале, и сцену, и сам большой зал, участники совершили большой актерский и режиссерский подвиг. И главное, что удалось в эскизе, — Цнобиладзе не просто рассказал историю, но, как и Набоков, поиграл с кинематографом, с разными эстетическими стилями, с театральными жанрами — от низких, мелодраматических, дешево-развлекательных до экзистенциальной драмы. В эскизе были намечены почти все важные линии романа. И главное — в театре нашлась молодая актриса, которая смогла почувствовать сложную природу Магды: оторвы, циничной хищницы и вместе с тем наивной до глупости девчонки. Героиню сыграла недавно пришедшая в театр с институтской скамьи Полина Белянина. Кречмана, пережившего все стадии любовного романа — от пошлой сексуальной интрижки до глубокого любовного потрясения и гибели, — сыграл Сергей Назимов, который сумел показать кризис мужчины, пытающегося балансировать между порядочностью среднего буржуа и жаждой мужской авантюрной жизни, и при этом баланс выдержал.

Очень интересен был прием одновременного существования. Во многих эпизодах артисты играли на боковых сценических площадках, установленных в зале. На экране, затягивающем сцену, параллельно проходила молчаливая жизнь теней (в которые можно было вглядываться, как бывает, когда ты смотришь в окна домов, где идет чужая безмолвная жизнь). А когда экран поднимался, распахивалось пространство сцены, и эти молчаливые фигуры обретали цвет и объем. Эффектен был финал: когда мир на экране переворачивался вверх ногами и люстры светили снизу, а люди ходили по потолку.

«Дорога на новую квартиру».
Фото — архив театра.

В третьем эскизе, поставленном по рассказу Сергея Довлатова «Дорога на новую квартиру», режиссера Андрея Гончарова, тоже выпускника РГИСИ (мастерская В. М. Фильштинского, 2016 год), действие происходит в Ленинграде, который, как и теперешний Петербург, объят почти постоянным мороком, природа которого неизвестна. То ли постоянные тучи над городом, то ли мрачные фигуры его создателя на коне и его покорителя на броневике охраняют это легкое безумие, но факт его наличия — не оспорить. Эти два мифологических героя и в эскизе периодически возникают на сцене, вызывая нервный хохоток у зрителей. Героиня в исполнении Маргариты Ильичевой, собирающаяся переезжать на новую квартиру, явно из тех, кто сразу влюбляется в мужчину, способного без запинки произнести слово «экзистенциализм». Мужчины, помогающие ее переезду, составляют какое-то абсурдное трио, потому что в жизни они вряд ли могли бы встретиться, разве что в анекдоте: майор, режиссер и студент (Степан Мамойкин, Денис Ганин и Иван Розинкин). Их разговоры — это и есть довлатовские анекдоты, плавно переходящие в комедию абсурда.

И параллельно — поток сознания театральной гримерши, замученной культурой, которая жадно выхвачена из разных мест, из чьих-то подслушанных реплик, из чьих-то непрочитанных книг… все женщины тогда были помешаны на культуре. Как было жить без Акутагавы, без Зигмунда Фрейда, без альбомов по живописи. Все это заменяло настоящую жизнь, которая никак не складывалась. Как точно насмешник Довлатов ухватил этот типаж, состоящий из банальностей: «…мы беседовали о пустяках, о книгах, об экзистенциализме… случилось то, чего мы так опасались, случилось то, чего мы так надеялись избежать». Она и трое мужчин, совершенно не подозревающих о сложных умственных переживаниях дамы, от которой каждый из них и хотел-то известно чего, то есть всего ничего, составили умопомрачительно смешной, почти джазовый квадрат.

Ну и в финале — непременно развевающиеся длинные волосы героини, с вентилятором позади и Лениным, устало присевшим на скамейку рядом.

Первый и третий эскизы невольно срифмовались в один спектакль, который, я надеюсь, расскажет о потонувшей Атлантиде советской цивилизации. Невозможно не сказать о том, что поразила сама идея Анны Бабановой и Олега Лоевского — посвятить очередную «Полярку» такой важной сегодня теме: возвращению прекрасных писателей на свою неблагодарную Родину. Теперь-то отчизна готова гордиться своими сыновьями, правда, они об этом уже не узнают.