Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

30 августа 2021

НЕ ВЕСЬ МИР — ТЕАТР

«Смерть Тарелкина». А. В. Сухово-Кобылин.
Театр-фестиваль «Балтийский дом».
Режиссер Оскарас Коршуновас, сценография Гинтараса Макарявичюса.

И чего только нет в этом представлении! Чем только ни пестрит оно со сцены! «Экстравагантности» начинаются уже в афише: жанр — «футуристическая кибертрагикомедия»; Тарелкина и частного пристава Оха играют женщины (Анна Щетинина и Елена Карпова), кухарку Маврушу, напротив, мужчина (Станислав Шапкин)… Сухово-Кобылин и сам допускал, что роль Брандахлыстовой в его пьесе «при необходимости» может играть актер, а в постановке Мейерхольда 1922 года, к которой апеллируют в анонсе и на сцене создатели спектакля, «колоссальную бабу» Брандахлыстову изображал Михаил Жаров. Впрочем, в спектакле Балтдома мать прижитых от Копылова детей играет актриса Мария Лысюк. И где Брандахлыстова, а где Тарелкин? К тому же Мейерхольд в своем спектакле решал задачу циркизации театра, используя выразительные средства балагана. К представлению О. Коршуноваса задача эта никакого отношения не имеет…

Сцена из спектакля.
Фото — Стас Левшин.

Варравин-Полутатаринов (Егор Лесников), в сцене разоблачения Тарелкина-Копылова выступающий в маске-шлеме мультяшного киборга-трансформера с горящими глазами, говорит с грузинским акцентом. Наверное, потому что по пьесе мнимый капитан Полутатаринов — «кавказский герой». А Унмеглихкейт (Алексей Кормилкин) — с американским. Потому что как же еще говорить ученому доктору с такой корявой, пусть и немецкой, фамилией? Хор кредиторов Тарелкина и дворник Пахомов (Игорь Гоппиков) изъясняются при помощи рэпа, звучащего и при выходе актеров на поклоны. Модные (почему-то) в сегодняшнем театре восточные орнаменты обнаруживаются в оформлении дверного портала. А битва на воображаемых самурайских мечах «украшает» словесную перепалку Тарелкина и Варравина. Прачка Брандахлыстова щеголяет в мини-юбке-колокольчике. Дети ее, числом пятеро, бегают с головами-мячиками желтого цвета, напоминающими интернет-смайлики. Чиновники все в строгих черных костюмах с подчеркнутой белой строчкой общей деталью — большими накладными карманами. Художник по костюмам Юлия Скуратова по сути повторяет здесь мотив В. Степановой: карманы были выделены и подчеркнуты и в ее эскизах костюмов мейерхольдовского «Тарелкина». Полицмейстерша Антиоха Ох тоже в мини, красных шпильках-лодочках, в современной форме российской полиции, тоже с карманами. Квартальный надзиратель Расплюев (Александр Передков) — в современном камуфляже, с карманами, разумеется. Полицейские Качала (Далер Газибеков) и Шатала (Василий Башмаков) в экипировке игроков в американский футбол время от времени берут в руки еще и хоккейные клюшки. Костюм доктора напоминает о плотной упаковке профессиональных борцов с ковидом. Пестрым калейдоскопом мелькают утрированные костюмы и толщинки допрашиваемых свидетелей-подельников вурдалака-Копылова: помещика Чванкина (Станислав Шапкин), купца Попугайчикова (он же), дворника Пахомова в современной спецодежде. Сама Тарелкин (так), появляющаяся в начале из зрительного зала в спортивных брюках, футболке и кроссовках, переоблачается в Копылова при помощи двустороннего просторного халата с капюшоном, а финальный «танец абсолютной свободы» исполняет разоблачившись, в длинной легкой рубахе с разрезами…

Сцена из спектакля.
Фото — Стас Левшин.

Если бы накануне я не перечитал все предпремьерные интервью с режиссером Коршуновасом, то смысл этого финала не понял бы ни за что. На сцене скачет и порхает босоногой женщиной Тарелкин в развевающемся белом хитоне, а на задник крупно проецируется тиражируемое изображение ее танцующего двойника, обозначенного в программке как Женщина (Юлия Мен). Не траги-, не комедия. Разве что футуристический апофеоз. И то не от «футуризм», а от future, т. е. «будущее», поскольку режиссер обещал спектакль и про будущее тоже. Много чего не понял бы я в замысле режиссера Коршуноваса, рассуждающего о новейших тенденциях не столько в театре, сколько в жизни, постоянно возвращающегося к социо-философским теориям французов Жиля Делëза и Феликса Гваттари. К их идеям о повороте от централизованной, иерархичной, неподвижной, деревянной-глиняной вертикальной структуры общества к структуре горизонтальной, пластичной, открытой, децентрализованной, молекулярной. Последняя, конечно же, связана с женским началом, противостоящим изжитому «патриархальному миру белого мужчины». «Творческий путь Делёз видит в том, чтобы из мужчины становиться женщиной, из женщины — животным, а из животного — чем-то непознаваемым… Таков путь в свободу. Если вглядеться в отрезок жизни Тарелкина — он проходит весь этот путь…». «Обновленный, очищенный Тарелкин улизнул из застывшей косной системы и оказался там, где любовь».

Сцена из спектакля.
Фото — Стас Левшин.

Что и говорить, концепция Тарелкина как будущей «мировой души» чрезвычайно умозрительна. А для ее сценического воплощения возможно было выбрать и менее сомнительного персонажа, и более соответствующую идеям режиссера пьесу. Если это вообще режиссерские идеи. Будучи историком театра, я знаю как часто и далеко режиссерские замыслы и концепции отстоят от их сценического воплощения. Но дело-то в том, что на этот раз замысел оказался воплощенным, и получилась полная абракадабра. Жизнь и театр, философия и театр не встретились. Театру в этом симбиозе просто не осталось места. И стоит ли удивляться очевидным противоречиям. Тому, например, что и один из столпов «системы» Ох тоже оказался женщиной, но уже с полицейской дубинкой, напомнившей некоторым моим коллегам героиню недавней постановки Коршуноваса «Человек из Подольска» Д. Данилова. А «танец свободы» начинает танцевать с Тарелкиным(ой) еще и Варравин, попутно обнажающий торс, но утаскиваемый со сцены киборгами-трансформерами. Тому, что начинается спектакль прологом, в котором (зачем-то) исполнительница роли Тарелкина Анна Щетинина мечется на авансцене, как бы вкратце и в лицах, но не очень коротко и только обозначая, пересказывает историю двух предыдущих пьес трилогии Сухово-Кобылина. Стоит ли сокрушаться по поводу того, что и по ходу спектакля исполнители «Тарелкина» в Балтдоме не играют персонажей ни «по Станиславскому», ни «по Мейерхольду», а только грубо, карикатурно, с нажимом обозначают свое сценическое существование и заданные режиссером схематичные положения и перемены. Условный театр нравится мне куда больше театра жизненных соответствий, но и он призван обладать качествами художественной и содержательной выразительности, убедительности и внятности. А иначе рассыпается эффектами и приемами, как горох из корзинки, оборачиваясь бесформенным и бессмысленным хаосом, который мудрено объяснить «молекулярной» формулой общественного устройства.

Сцена из спектакля.
Фото — Стас Левшин.

Обозначают «перекличку» со спектаклем Мейерхольда-Степановой и режиссер, и художник, расставляющие на планшете многочисленные клетки-трансформеры, клетки-складни, клетки-матрешки, вставляемые друг в друга, устанавливаемые друг на друга, дооснащенные еще и передвигаемыми лестницами, но не предполагающие никакой связи с идеями театрального конструктивизма и биомеханики. Клетки эти осуществляют формально-механическую функцию какого-либо заполнения-освоения сценического пространства. Фоновые видеопроекции (видеохудожник Артис Дзерве) снова отсылают нас к полосатой черно-белой раскраске костюмов мейерхольдовского спектакля. Время от времени эти вертикальные полосы закручиваются спиралью. Потом вдруг задник разукрашивается в яркие и пестрые тона неких абстрактных панно. А порой на нем разворачиваются укрупненные движущиеся картины параллельного теневого представления, вторящие происходящему на сцене, но не совпадающие с ним буквально. Монструозности действию они не добавляют, но выглядят эффектно. Строго говоря, вся эта декоративная «мейерхольдовщина» в спектакле Коршуноваса работает против Мейерхольда, поскольку противоречит принципам театрального функционализма и действия, бывшим для Мастера основополагающими в противовес именно декоративности.

Помимо сцен в полицейском участке, костюмов, рэпа и трансформеров современные «актуальные» мотивы даны и как дополнительные эпизоды с вводными персонажами — Философом (Михаил Брискин) и Актером (Александр Чередник), как бы документально напоминающими в своих вставных монологах об унылой действительности. А грубый эротизм манипулирования полицейской дубинкой-фаллосом, надевания (в качестве взятки) алых кружевных трусиков и бюстгальтера купцом Попугайчиковым на полицмейстершу Ох, засовывания купюр ей в чулки и прочие подобные пошлости ни пронзительности и ни комизму действа не способствуют…

Сцена из спектакля.
Фото — Стас Левшин.

В интервью для «Экрана и сцены» Мария Хализева спрашивала Коршуноваса: «Вы к философии давно интерес питаете?» «Всегда питал», — отвечал режиссер. Так бывает. Вот и мой пожизненный герой М. Чехов в молодости до болезненности увлекался Шопенгауэром, а потом антропософией Штейнера. Но в театр приносил лишь годное его природе, перерабатывая «сырье» собственных впечатлений и увлечений… Перерабатывал для театра «сырье» жизнестроительных идей символизма и его старший современник Мейерхольд. Как до этого искал театральные аналоги выразительных возможностей живописи и скульптуры, а после этого — цирка, кино, музыки… Сегодняшние «искатели» часто излишне торопливы, а в театре можно часто встретить «сырье» жизни, быта, политических тенденций, выдаваемое за «новейший театр» не переработанным. Как выясняется, годится для этого и «сырье» философских идей… Особенно обидно, когда этим грешат опытные художники, многократно доказавшие свои профессионализм и талантливость. Не вся жизнь — театр. И обилие форм и примет театральности, рассыпанных в окружающем бытии, убеждает меня в этом тем более.

P. S. Пока сочинял текст, вышла программа очередного фестиваля «Балтийский дом» под общим слоганом «Бесы ХХ-21», на который театр выдвигает «Смерть Тарелкина». Не знаю, какими будут другие рогатые, но эти вышли не слишком убедительными. О. Коршуновас обещает привезти на фестиваль свою новую вильнюсскую постановку: «Отелло» с темнокожей исполнительницей в главной роли… Посмотрим…

Комментарии (1)

  1. НадеждаТаршис

    Как раз зачин спектакля вчера был хорош — пластическое и выразительно артикулированное соло Анны Щетининой на авансцене с дайджестом первых двух частей трилогии, предваряющих «Смерть Тарелкина», Градус отчаяния, существенный здесь, заявлен со всей отчётливостью. Дальше действие (на мой взгляд, скорее европейски стильное, чем «пёстрое»!) страдает от неуёмного, становящегося монотонным форсажа — при том, что фигуры обрисованы с артистическим драйвом. Форсаж этот противопоказан. думается, и стильности облика спектакля, и поэтике драматурга. Те ожидаемые переклички с нашими двадцатыми годами, что наблюдены в рецензии, можно дополнить: обэриутская поэтика не могла не сказаться в постановке Коршуноваса. Но тем более плакатность — точно не самый лучший ключ к этому материалу. Актуальность темы ада полицейского беспредела, поданная прямым ходом, всё же проигрывает Сухово-Кобылинскому экзистенциальному ужасу российских реалий. Чувствуя это, борясь с плоскостной трактовкой, режиссёр выпускает на сцену «философа». Но и этот ещё один слой, и чудесный пластический финал не придают искомый объём целому.

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.

 

 

Предыдущие записи блога