«И дольше века длится день». По роману Ч. Айтматова.
В московском Музее истории ГУЛАГа.
Режиссеры Антон Калипанов и Ольга Шайдуллина, художник Виктор Никоненко.

Обыкновенно театр приходит в музей на правах бедного родственника, квартиранта, играющего свои камерные спектакли, скромно не принимая во внимание тему окружающей его экспозиции. Спектакль «И дольше века длится день» по прозе Чингиза Айтматова родился по инициативе Музея истории ГУЛАГа, его директор Роман Романов выступил продюсером постановки, которая идет в оснащенном театральном зале современного развивающегося комплекса. В спектакле заняты не только актеры и куклы, но и подлинные музейные предметы. Документальное искусство, которое стало привычным для драматического театра и с которым так разнообразно работает анимация, наверное, впервые говорит языком театра кукол.

В мире, где песок превращается в воду и наоборот, кукла Зарипа стирает нехитрую одежду в металлической кружке, а один из персонажей приезжает из центра в кожаном портфеле. Здесь лампа на допросе не менее важное, состоящее на службе действующее лицо, чем задающий вопросы и отвечающий, — так строится мизансцена. Свет тоже играет свою роль: одинокая лампа откликается в паре фар паровоза, чьи огоньки аукаются с сигналами взлетающей с космодрома ракеты. И только вспышки фотоаппаратов будут сыграны всплесками рук актеров — остроумный ход, заставляющий задуматься о том, насколько можно верить официальной фотофиксации событий.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Художник Виктор Никоненко любит кукол, похожих на человека. Здесь они шарнирные, своей системой напоминающие персонажей спектакля «Когда я снова стану маленьким» (художник Наталья Мишина), поставленного Евгением Ибрагимовым в БДТ имени Г. А. Товстоногова. В спектакле режиссеров Антона Калипанова и Ольги Шайдуллиной (она же и композитор) рассказчики держатся больше в тени. Куклы драматичны в своей статике, убедительны в своих длинных репликах и сосредоточенны в молитвах. Даже верблюд в диалоге с человеком предстает его кентавром-двойником с такой же человеческой головой, как у хозяина, и с поникшими горбами, как у пустынных барханов, в долгом соседстве мимикрировавших под этих животных. Они — преданные друг другу существа — одного роста, а вот покойник, которого они сопровождают в последний путь, несоразмерно мал рядом с ними. Кукольники ценят игру масштабов, а в постановке, действие которой происходит в 1953 году, это повод зримо ощутить и другой масштаб — разницу значений исторического преобразования и человеческой жизни. Тут на первый план выходят актеры.

Олег Шапков, известный по ярким ролям в театрах драмы Нижнего Новгорода и Перми, играет в спектакле две роли, не меняя универсальной для всех четырех исполнителей униформы. Первую — тактично выходя на сцену из затемненного угла с куклой в руках, вторую — в живом плане на ярко освещенной авансцене. Халат на нем выглядит то как одежда бедного старика или роба лагерного заключенного, то как форма счастливого чекиста, досрочно повышенного в звании. И если второй персонаж для актера — повод для короткой карикатуры, то Едигей и его верблюд дают возможность погружения во внутренний мир героя, именно глубоким голосом Шапкова размышляет старик.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Последние слова останутся не за исполнителями. Зрители увидят их в проекции на черной стене. В пространстве музея текст важен как демонстрируемый документ. Но в это же время театр предъявляет свое право на прочтение: двое детей, потерявших отца, двое младших Куттыбаевых едут в поезде, который все так же, как и в начале, движется, игрушечно поскрипывая, с востока на запад и с запада на восток. Персонажи ходят по кругу, верблюдов сменят поезда, поезда доставят на место старта ракету, а ее срезанный металлический остов, в свою очередь, станет замкнутым пространством, где будет сосредоточено действие.

«И дольше века длится день» — не детский спектакль, не претендует он и на полемическую актуальность. Но вечером 10 мая слова Тансыкбаева в уверенном исполнении Вячеслава Ямбора о том, что писать на домашнем уроке сочинение «Наш дом» неправильно, потому что темой должна стать «Наша победа», приобретали особый смысл, как бы кто из зрителей ни относился к возможному выбору.