«Август Хиросимы, пепел Нагасаки».
Центр современного искусства «Винзавод», ГАЦТК им. С. В. Образцова.
Автор идеи и режиссер Максим Кустов.

В программе IV Биеннале уличного искусства «Атмосфера» в одном из пространств «Винзавода» театр Образцова представил перформанс «Август Хиросимы, пепел Нагасаки». И эта коллаборация неожиданна только на первый взгляд. Сегодня кукольники органично обращаются к перформативным практикам.

Свой первый спектакль в технике японского уличного театра камисибай — «Журавль» — Максим Кустов и Екатерина Малетина выпустили год назад. Картинки в деревянной рамке на багажнике велосипеда стали особенно популярны в 1930–50-е годы. 6 и 9 августа 1945 года произошли атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Это и стало темой второго опыта кукольников, где один из ключевых приемов — театр плоских изображений.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Перформанс начинается с инструктажа, как действовать при ядерном ударе, с традиционной преамбулой от диктора, что «все перечисленное вам вряд ли пригодится». Впрочем, не пригодится это знание еще и потому, что в привычных нам реалиях выполнить рекомендации невозможно: на взрыв нельзя смотреть, а до бомбоубежища необходимо добраться за 10 минут. Повезет, если катастрофа настигнет нас максимально быстро: ближайшее место спасения — за кирпичной стеной. Рядом с Акцизным залом «Винзавода» был подходящий подвал.

Следующая сцена — экскурсия по мирной Хиросиме. Она решена непосредственно сменяемыми картинами. Это знакомство с городом делает его не то чтобы родным — зрители так и останутся туристами, — но понятным, обиходным. Повседневность бывает скучна, но это и есть жизнь. А монотонный голос с шуршанием в громкоговорителе делает окружающие локации вечными, как это бывает на среднестатистических экскурсиях. Вот набережная с причалом, который здесь был и есть, а значит и будет. Но нет.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Человеческий голос здесь — носитель информации, а не эмоции. Эмоции вызывает плотный саунд-дизайн, его в нижних кирпичных сводах создают Алиса Мандрик и Николай Шамшин. Актеры Екатерина Малетина и Максим Кустов существуют на площадке перформативно остраненно. Даже когда читают страницы воспоминаний очевидцев. Эта остраненность убедительна и заразительна. Когда они передают листки для чтения зрителям (известный прием здесь к месту), те верно подхватывают интонацию. Каждый зритель может запомнить что-то свое. Например, тот факт, что 165 человек из числа выживших в Нагасаки оказались там, бежав из Хиросимы.

Картины бомбежек в рамке на багажнике сменяет белый лист — простой, но точный в ситуации бумажного театра символ. Современная европейская культура так говорит о возможности начать с начала, а в Японии белый цвет означает траур. На контрасте — плотные черные пакеты, в которые упаковывают плоские монохромные фотофигуры с красными следами баллончика для граффити. И красный — это третий цвет, появляющийся на черном, словно заплатки. Красный таз с водой, кувшин, вставки на костюмах исполнителей (художники Александра Громова, Надежда Балыбердина и Егор Тухмачев, художник по костюмам Надежда Козлова).

Есть еще глинистый, это цвет лиц. Два сильных образа — это головы, которые рядом с телами актеров и реквизитом словно обретают плоть двух персонажей. Первый старается умыться и вылечить ожог. Стекающая вода, а потом наматываемый на все лицо бинт фактурны и выразительны. Присутствие воды и бинта как представителей экстремально-бытового мира буквально сбивает, перекрывает и прерывает дыхание театральной куклы. Вторая фигура состоит из головы в черном парике-каре и инвалидной коляски с туловищем-корзиной. Двенадцатилетняя Садако Сасаки двигается, как взрослый человек. В реальной истории ей приносили в больницу бумажных журавликов, приближающих исполнение желания, таких приносят к разным мемориалам и сегодня. В пространстве перформанса бумажные журавли из корзины на сидении коляски приземляются на ладони зрителей.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

И снова белый траурный цвет чистого листа. В руках зрителей по окончании перформанса остается дар — бумажный журавлик. Он — тело не Христово, но человеческое.

Жанр перформанса позволил спектаклю пройти всего три раза в течение лета. Подобное мимолетное существование близко теме постановки. «Август Хиросимы, пепел Нагасаки» — не спектакль репертуарного театра, и поэтому стал возможен разрыв еще одного театрального шаблона в работе со временем. Форма перформанса разрешила авторам не стесняться получасовой продолжительности действия. Миниатюра для взрослых в европейском театре кукол — явление нередкое. Максим Кустов воспользовался шансом, данным Биеннале, на соразмерное высказывание.