«Опера нищих». По мотивам пьесы Джона Гея «Опера нищего»
Московский академический театр сатиры на фестивале «Балтийский Дом»
Автор сценической версии и режиссер Андрей Прикотенко, художник Ольга Шаишмелашвили

В этом году у XXVIII фестиваля «Балтийский Дом» подзаголовок «Элементарный театр». Имеется в виду не простота, а таблица элементов Менделеева, современный театр как расклад базовых явлений в их чистом, беспримесном виде.

Когда выйдет этот текст, зрители уже увидят «Цинк» Эймунтаса Някрошюса. На очереди спектакли Дамира Салимзянова, Оскараса Коршуноваса, Иво ван Хове и др. А открыл фестиваль спектакль московского Театра Сатиры «Опера нищих». Есть повод пошутить, что первый элемент таблицы оказался самым элементарным, однако народный театр не всегда примитивен, а вульгарность какой-нибудь оперы буффа возведена в эстетический канон. «Опера нищих», поставленная когда-то петербуржцем, а теперь главным режиссером новосибирского театра «Старый дом» Андреем Прикотенко, который сам переписал текст комедии Джона Гея (тот же прием режиссером использован в новосибирском «Гамлете/Социопате»), приспособив его к сегодняшним реалиям, так что Мэкхит стал Максом, Полли — Полиной, а Пичем — авторитетом по кличке Топор. Впрочем, кем бы ни были жители современной Москвы, ментами или бандитами, говорят они на узнаваемой уголовной фене.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Сюжет предельно отжат, никаких нищих и проституток, только главные герои, только интрига. Криминальный авторитет Макс задумал соскочить, однако запутался в своих женщинах, с одной стороны, женившись на дочери Топора, у которого свой нищенский бизнес в Москве, с другой, оставив в интересном положении Люську, дочь своего лучшего друга, начальника отделения полиции Бориса. Топор рвет, мечет и угрожает Борису сорвать инаугурацию президента (дело происходит как раз в канун), выведя на улицы армию нищих, если тот не примет меры. Макс оказывается в предвариловке, где к нему пристают обе женщины. Подельники Макса устраивают ему вооруженный побег, по ходу которого они еще и насилуют жену Топора. Макс же собирается сбежать за границу с деньгами и Полиной, для чего отправляет ту на конспиративную квартиру, а сам прячется в другой квартире — своей бывшей любовницы Маши. Однако Маша сдает Макса: у нее свой интерес — она, оказывается, бывшая жена Бориса и мать Люськи, сбежавшая когда-то в стриптиз, теперь хочет видеть дочь и нянчить внука. Макс снова оказывается в камере. А Полина изнасилована и убита шофером Топора, укравшим деньги Макса, но задержанным в аэропорту при попытке пересечь государственную границу.

То, что все немногочисленные действующие лица оказываются повязаны кровнородственными и постельными связями, будто в мыльной опере, — тоже очень смешной момент этого либретто. И вообще спектакль оставляет ощущение, что ты слетала на машине времени куда-то назад в 90-е с их фильмами про «аварий» и «ментов» категории B и с жестокими латиноамериканскими романсами.

Ю. Воробьев (Топор), А. Чевычелов (Боря).
Фото — архив театра.

Персонажи и сцены довольно энергично сменяют друг друга на практически пустой сцене. Все убийства и изнасилования остаются строго «за кадром». Оркестр в яме (музыка Ивана Кушнира) поддерживает должный эмоциональный градус. Хотя артисты Сатиры и без его помощи весь этот замес криминальной комедии и мыльной оперы играют с большим удовольствием и самоотдачей. Например, здесь есть дико смешная сцена, где на сцену грузно вползает вульгарная блондинка Маша, в чьей крапчатой пластиковой сумке на колесах заботливо предуготовлен термос со щавелевым супом для Макса. И тут же начинает деловито совершать фрикции перед монитором — ее немолодое и уже непривлекательное тело оцифровывает некий айтишник, рисуя с него 3D порно-мультики при участии кентавров, орков и эльфов. Вот такой маленький бизнес у Макса.

Вообще старшие персонажи «Оперы нищих» — Борис, Маша, Топор с их милыми помятыми лицами, с их непутевыми жизнями, с их детьми и заботами, с их секретаршами и мелкими стычками, — оставляют какое то щемящее чувство узнавания. Словно знала их когда то, но много моложе. А может, и правда, встречала, и Александра Чевычелова (Боря), и Светлану Рябову (Маша), — в 90 е, в тех самых криминалах категории В. Например, Топор (Юрий Воробьев) влюблен в свою нимфоманку-жену и от своего лица читает чувствительные стишки Улюкаева. У начальника полиции, отца-одиночки Бори такое простое советское лицо, что, кажется, лет тридцать назад он бы мог вести следствие с какими-нибудь «знатоками». Но собачится с секретаршей (по ходу сожительницей), оря рефреном «уволю из органов нахер», завяз в вечном ремонте и безумно любит дылду-дочь в косухе (Любовь Козий). Или абсолютно аутентичная Маша, непутевая «русская красавица» из бывших (на месте такой опустившейся дивы легко представить любую Мисс Москва" из 90 х), с покорным лицом и вялым телом, не имевшая в жизни ничего, кроме своей красоты, и всю себя поставившая «на любовь». Сцена между двумя этими персонажами с судьбой и вовсе маленький шедевр: встречаясь спустя много лет, они все равно стесняются назвать Макса по имени.

С. Рябова (Маша).
Фото — архив театра.

Впрочем, несмотря на актуальные приметы времени и острый злой текст («Оказывал сопротивление при задержании? Нет? Так отхерачьте, словно оказывал», «лозунг о борьбе с коррупцией был признан экстремистским») , действие происходит не сейчас, а лет пятнадцать назад как минимум, когда веселый криминал царил по всем фронтам и не было еще чувства, что удавка сжалась на горле. Может быть, потому, что расклад сил не полный и в криминализированном сверху до самого дна обществе отсутствуют силовики, росгвардия, казачество и прочая шваль. Может быть, потому, что, несмотря на безнадежный финал, человечность представленных спектаклем лиц оставляет какую то надежду. Может быть, потому, что Макс и Борис слегка путаются в показаниях, какая война их свела — афганская или чеченские.

В центре — Максим Аверин, звезда. Его Макс — альфа-самец и обаяшка с белозубым оскалом. Все «Зонги», во время исполнения которых сцены становятся немыми, замирают, в спектакле — его. Впрочем, это не зонги, а внутренние монологи про «любовь», «свободу», «совесть», «Христа и Будду» и «вырваться из этого говна», по ходу которых текст спектакля стремительно, на глазах, глупеет. Макс, предавший и поимевший здесь буквально всех и во всех видах, Бориса, Машу, Топора, жену Топора, Люську и Полину, не заслужил права ни на то, чтобы судить их, ни на Рио-де-Жанейро и белые штаны. Романтического противостояния личности системе не случилось. Здесь и Макс — не герой, и система — не система, потому что представлена усталыми запутавшимися людьми с человеческими лицами.