«Ничто. Nihil». На основе трех текстов В. Маяковского.
Театр FULCRO.
Режиссер Дарья Шамина.

FULCRO — это команда молодых актеров, выпускников мастерской В. М. Фильштинского. Год назад они создали свой театр, дав ему интересное название, которое переводится как «точка опоры» и «связующее звено». В конце сентября FULCRO сыграл премьеру «Ничто. Nihil».

Режиссер спектакля Дарья Шамина вместе с артистами Сергеем Горошко и Анастасией Гордымановой обратилась к трем дореволюционным произведениям Владимира Маяковского: поэмам «Облако в штанах» (1915), «Человек» (1917) и трагедии «Владимир Маяковский» (1913). В аннотации сказано, что создатели спектакля ставили перед собой две основные цели: погружение в тему жестокости и желание зафиксировать «момент перехода художника из субъекта в объект».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Театр FULCRO находится в здании бывшего пивоваренного завода им. Степана Разина, и уже само это пространство служит декорацией, соединяя в себе современное и разрушенное временем. В зале с самого начала приглушен свет и пущен дым, который рваными лоскутами парит в воздухе. Пол застелен черным, и за счет лучей света и цветных бликов, которые блуждают сквозь круглое отверстие в потолке, создается впечатление водной глади — или опрокинутого темного неба. На полу справа лежит зажженная старинная люстра. Больше — ничего. Темная бездна, галактика — ничем не ограниченное надмирное пространство. Между небом и землей. Когда зрители входят в зал, актеры уже находятся на сцене, кажется, будто очень давно. Сергей Горошко сидит на стуле спиной к залу, положив ногу на ногу. Анастасия Гордыманова стоит в глубине сцены, ее силуэт едва различим во тьме. Зал наполняют шелестящие, рокочущие звуки, которые вбирают в себя перешептывающиеся голоса, гудки, скрежет и гул.

Администраторы перед началом предупреждают, чтобы зрители не нарушали разговорами и громкими звуками эту «медитативную» хрупкую атмосферу, в которую уже погружено пространство спектакля. Вместо традиционного звонка, приглашающего в зал, о начале действия оповещает только протяжный звук. В программке нет распределения ролей, но очевидно, что Сергей Горошко воплощает образ Владимира Маяковского. Непосредственно, а временами — отстраненно, женский образ здесь скорее собирательный, но можно предположить, что он восходит к Деве Марии и Марии Магдалине. Мария «говорит» с поэтом его стихами из поэмы «Человек», но мы не видим актрису почти до самого финала, свет все время выхватывает только ее руки. Религиозный смысл женского образа подчеркнут тем, что образ этот присутствует в спектакле в основном только посредством голоса, гулкого церковного пения.

«Христианская» тема, которая нашла отражение в ранних произведениях Маяковского, становится в спектакле главной. Земное — в лице Маяковского, небесное — в лице Марии, и — душа поэта, застрявшая где-то между. Мятущаяся, корчащаяся от боли. Здесь нет противостояния. Только разочарование — в Боге, а значит — в себе самом. Здесь начинает звучать заявленная авторами спектакля тема жестокости. На наших глазах стихи буквально раздирают сердце поэта, хватают за горло, душат, заставляют выворачивать себя наизнанку, оборотная сторона куртки — конечно, желтая, в черную полоску — становится для героя смирительной рубашкой. Любовь, вытянутая из сердца шелковой лентой, убаюкана, скомкана и брошена в стену. Противостояние героя этому миру, желание кроить его по-своему, превознося красоту и подсвечивая его грязь и уродство, неминуемо сменяется расплатой за инаковость и дерзость. (Славьте меня! Я великим не чета. Я над всем, что сделано, ставлю «nihil».)

Сергей Горошко начинает с яркого актерского этюда, почти иллюстративно воплощая поэтические образы, но постепенно эта выразительность сходит на нет. Герой все время идет на женский голос, оборачивается к нему, движется вглубь сценического пространства.

В «Ничто. Nihil» отсутствует хрестоматийный образ Маяковского, который «все переживал с гиперболической силой», был весь — восклицание, воля, призыв, говорил только «во весь голос». В спектакле находит отражение теневая сторона этого «забронзовевшего» образа. Остается невостребованным и узнаваемый четкий ритм поэзии Владимира Маяковского. Сергей Горошко меняет регистры голоса от шепота, шутовского смеха — до крика, но изначальная поэтическая форма, вероятно, вполне сознательно игнорируется. По мере приближения к финалу звучание стихов становится монотонным. Исчезает поэт, исчезает человек, остается только слово. Голос актера, как и глаза, и раскинутые руки, обращены вверх, к Небу. Мы, наконец, видим женскую фигуру, которая приближается к поэту. Мария надевает черный платок на голову, и Маяковский уходит с ней, бесшумно поглощенный этой черной бездной. Так заканчивается предельно тихий спектакль об одном из самых «громких» поэтов XX века.