«Калека с острова Инишмаан». М. Макдонах.
Драматический театр Балтийского флота (Кронштадт).
Режиссер Михаил Смирнов, художник Валерий Полуновский.
Накануне шторма Святого Иуды любой выход из дома — путешествие. В Кронштадт едешь как с Инишмаана на Инишмор: в дождь, по дороге, с обеих сторон которой — море. Не совсем, конечно, ирландское, но мрачные волны Финского залива, наверняка, треплют страницы библий, украденных братом у брата. По крайней мере, приятно тешить себя такими мыслями, отправляясь на премьеру в Театр Балтийского флота.
Спектакль идет в фойе театра. Советско-помпезные стены с лепниной, вдоль них — стулья для зрителей. В глубине зала небольшая сцена, на ней — экран-парус. Перед сценой выстроен прилавок магазина сестер Осборн: неизбежный горошек, висит сушеная рыба… Из-за прилавка, как из скудной преисподней, в которую не завозят чупа-чупсы, будут появляться герои. Погреб за прилавком становится и чем-то вроде оркестровой ямы перед сценой-эстрадой, на которой выступает местный комик — Джонни Пустозвон.
Действие, в основном, происходит прямо перед зрителями. Возникает огороженный зрительскими рядами остров — заваленный зелеными водорослями, с огромной перевернутой лодкой Малыша Бобби. Отмель времен, на которую из-за спин зрителей взирают с черно-белых фотографий незаметные козы и коровы.
Спектакль строится на сочетании разных жанров кино — от мелодрамы до комедии гэгов, с примесью триллера. Начинается все с немой комедии: на экране под задорную музыку высвечивается место действия (в основном, это магазин сестер Осборн), эпизоды дробятся музыкальными вставками. Размечтавшийся о карьере актера Билли надевает пластиковую маску Чаплина, и его хромота превращается в знаменитую походку…
Но стилистические рамки, заданные в начале, постепенно размываются. Вкрапления «кинематографизма» становятся не такими узнаваемыми и конкретными, как в первых сценах. Мамаша Пустозвона (Зоя Миндолина и Дарья Худякова) — сумасшедшая старуха с всклокоченными волосами, выбеленным лицом и ярким гримом — хватается то за бутылку, то за… скрипку, и напоминает не то персонажа «Шапито-шоу», не то галлюцинацию Дэвида Линча. Билли-Чаплина внезапно окружают его тетушки в жутких масках. Многочисленные потасовки — смешные, жутковатые, эффектные — похожи, скорее, на цирковые номера. Пустозвон и Доктор — это клоуны. Малыш Бобби (Артур Федынко и Борис Хасанов) — непревзойденный силач. Кино перестает быть формальным ходом: все эти номера — тот сумбур из отрывков фильмов о «другой жизни», который царит в головах героев, их грезы. Все играют — нарочно или неосознанно, но как всегда у Макдонаха — жестоко, всерьез. В «Калеке» Макдонах иронизирует над голливудскими клише: над героем, стремящимся к «американской мечте», над хеппи-эндом, который драматург старательно оттягивает, предлагая один за другим ложные финалы, чтобы оборвать пьесу кровавым кашлем Билли.
В спектакле Михаила Смирнова кино как «важнейшее из всех искусств» вбирает в себя и цирк, и театр, становится самой яркой, жизнестойкой и доступной для заброшенного острова иллюзией. Жители Инишмаана развлекаются, как умеют. Джонни-Пустозвон Александра Козлова (второй состав — Владимир Филиппов), надевая клоунский нос, взбирается на эстраду и в лицах изображает свои новости. Обласканный публикой провинциальный актер за неимением конкуренции держится гордо. Тетушки Билли (Эйлин — Зинаида Терехова и Елена Чижова, Кейт — Надежда Перевозчикова и Ольга Бережная) с деланной неохотой подыгрывают Пустозвону, но на самом деле ценят его талант. Бартли (Алексей Милков и Алексей Ермолаев) в обтягивающих коротких брючках, красных носках — жестокий подросток, влюбленный в Америку (его стильный пиджачок с изнаночной стороны украшен звездно-полосатым флагом), выныривает из погреба с ангельскими крыльями за спиной и «освящает» любовь Хелен и Билли.
В условно-метафорическом пространстве спектакля минимум вещей, бутафории. Но возникающие в руках героев предметы становятся значимыми и открывают нам характер персонажей. Какие-то — иллюстративно, как колокольчик Джонни Патинмайка: он пустозвон, колокольчик звенит. Какие-то символически: так Билли передвигается с помощью самодельной конструкции — роликовый конек снизу, зонтик сверху.
Билли — Александр Ленин — ранимый, чуткий, тонко чувствующий подросток, он изящен, амбициозен, при этом ловко манипулирует людьми, как больной ребенок, привыкший к повышенной опеке. Он может быть жестким, когда это потребуется. Режиссер и актер наделяют Билли умением любить и жестокостью настоящего романтика, который ради мечты готов принести в жертву и себя, и окружающих. Билли с трудом ходит, но в спектакле он остается пластичным, хромота не уродует его. Желание Билли уехать — это и подростковый бунт — вырваться из плена привычной жизни, из платков, в которые его кутают тетушки, и одновременно — более сущностная цель: найти себя, понять своих родителей. Идея Билли стать актером не выглядит абсурдной — он талантлив, умеет притвориться, привлечь внимание, Шекспира читает, в конце концов.
Любовная линия заявлена сразу: Хелен и Билли буквально притягивает друг к другу, они в порыве страсти падают в ворох водорослей, с искренним трепетом становятся на колени перед кощунствующим Бартли, который рад новому развлечению — импровизированному венчанию. Хелен почти не скрывает своего чувства к Калеке, точнее, пытается скрывать, но очень часто забывается. Героиня Натальи Ермолаевой (второй состав — Гульназ Насырова) впервые появляется на сцене в наряде «кинодивы» — шляпка на глаза, платье. Она не столько готовится к американским съемкам, сколько пользуется поводом покрасоваться перед Билли. Если Билли по уровню развития подросток, то Хелен внутренне гораздо взрослее, это любящая женщина. Она играет в сорванца, в грубую «Чуму-Хелен», остервенело дерется с тетушками Билли, но только потому, что слишком похожа на них. Оплакивая Билли, Хелен появляется «черной вдовой», в платке, с серым от слез лицом, от горя она почти теряет разум, как и несчастные тетушки. Кажется, что в спектакле именно с Хелен связан основной драматизм. Актриса переживает со своей героиней историю не подростковой влюбленности, а настоящего чувства, принять которое — ответственность, к нему нужно прийти, выстрадать его.
Спектакль дробится на эпизоды-номера — комедийные, гротескные, мелодраматические, серьезные. Такая композиция должна спасать его от затянутости, обосновывать несколько макдонаховских финалов. Вот романтический хеппи-энд — на балконе, как и подобает Джульетте, появляется Хелен и сквозь смех и слезы, счастливая возможностью наконец-то не скрывать свое чувство, отвечает согласием на предложение Билли. За экраном — положенный голливудской лав-стори поцелуй в диафрагму. Но вместо титров — тень Билли, скрючившегося от кашля, черно-белое наивное кино обретает цвет — красная кровь растекается изысканными пятнами. Возможно, спектаклю пока не хватает собранности, и из суммы драматичных и комичных сцен не образуется жанр трагикомедии, заявленной в программке. Не всегда оправдываются и задействуются нестандартное пространство и рассадка зрителей прямо перед актерами. Но кажется, что молодой режиссер все-таки уловил главное в этой сложной пьесе Макдонаха, почувствовал зыбкость границ между правдой и вымыслом (во всех его проявлениях), которая определяет жизнь персонажей.
У каждого из героев есть своя маска, и они отыгрывают их друг перед другом. Но маска здесь — не способ существования актера, а инструмент героев, от скуки вживающихся в образы. Капризный ребенок Билли, клоун-аниматор Пустозвон, гроза-всех-мужчин неприступная Хелен, жестокий тинейджер Бартли… Доктор (Владимир Филиппов и Николай Сонин) в безумных попытках привести все в порядок становится ожесточенным военным в форме, напоминающей фашистскую. Он был бы самым серьезным и трезво глядящим на вещи человеком на всем Инишмаане, не заиграйся сам в бравого вояку, строящего старух и клоунов…
Внимание зрителей держит не только сюжет (судя по реакциям зала, мало кому знакомый), но и взаимодействие героев со своими масками. Они словно живут в двух параллельных мирах.
В калейдоскопе трюков, кадров, сцен герои стараются сохранить ощущение реальности — Пустозвон снимает клоунский нос, сообщая действительно важные вещи. Но долгие игры не проходят даром, жанр жизни на Инишмаане неизбежно преображается. Кадры с Билли, «снятые в Америке», на которых он проникновенно проживает всю свою боль (в лучших традициях мелодрамы, с элементами сюрреализма и триллера, скоро во всех кинотеатрах Ирландии!) невольно вызывают большее сочувствие, чем кровавые разводы в конце спектакля.
Комментарии (0)