«Александр Николаевич Островский. Внеклассное чтение».
Ижевский муниципальный театр «Молодой человек».
Режиссер Андрей Опарин, художник Елена Микулинская.

Пьесы Островского сейчас ставят многие театры — к 200-летнему юбилею. Но в Ижевске появился спектакль не по Островскому, а про него. Вернее, про театр и про его автора. Режиссер Андрей Опарин сочинил свой спектакль на основе дневников драматурга.

Странные это дневники, их Островский вел в Щелыково, своем любимом имении, где жил только летом, как на даче. Из них понять про внутренний мир автора нельзя ничего, по крайней мере, на первый взгляд. «Встал в 7 утра. 15 градусов, ненастье. Пошел рыбу ловить. Жарко. Ловил мелочь»; «Встал в 7 утра. Ясно и жарко. В 9 ловил рыбу на омуте, 3 окуней (щука ушла)»; «Встал в 8 часов. (Северный ветер всю ночь.) 10 градусов, ясно. Переводил комедию итальянскую»; «Встал в 8 часов. Ловил рыбу. Поймал двух окуней…» — и все в таком духе.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Про погоду понятно — жителю переменчивой российской средней полосы она до сих пор почему-то важнее, чем в других местах Земли, — но предельный лаконизм записок удивителен, если учесть, что их делает не обычный ленивый помещик, а всемирно известный драматург. С этого удивления и зарождается спектакль, в котором участвует почти вся труппа небольшого театра — 12 человек. Артисты сидят на сцене в театральных креслах, точно таких же, как и в зрительном зале, откуда их удобно разглядывать: обычные мужчины и женщины, помоложе и постарше, современно одетые, они тоже всматриваются в зал.

Фразы из дневника Островского артисты начинают произносить наперебой, с напором, вызовом или утверждением, хотя и недоумение пробивается сквозь эффектную актерскую подачу. Вот кто-то один пытается говорить о своем, но его затыкают, дружно наваливаясь. Через некоторое время другой выкрикивает нечто, волнующее его, и снова другие заставляют замолчать. И в конце концов одна из актрис выходит из ряда, за ней следует другая, с которой первая разговаривает, как с увязавшейся собачкой: зачем за мной идешь, иди отсюда, не ходи за мной. Когда первая восходит на стоящую в отдалении бочку, как на сцену или эшафот, вторая не отстает, обнимает за ноги. Первая спрашивает: «Так ты, стало быть, любишь меня?» Тут наиболее начитанные зрители узнают начало сцены из «Грозы», в которой Катерина открывает свои мечты Варваре, а с первыми словами хрестоматийного монолога «Отчего люди не летают!» и все остальные понимают, что актриса примеряет к себе роль героини пьесы.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Собственно, дальше так и будет перемешано: герои Островского, сцены из пьес, актеры театра «Молодой человек», рассказывающие истории о себе, поющие знакомые песни, в том числе и романс на стихи Островского, танцующие под музыку разных эпох. Не сразу, но постепенно проявляется замысел: театр — это место, в котором люди говорят о себе, но в основном чужими словами, с помощью чужих образов, и классические персонажи им оказываются близки и понятны, но в то же время и удивительны.

Вот молодой артист рассказывает, что всегда играет детей в детских спектаклях, а однажды он встретился с шестилетней своей зрительницей на улице, и она его узнала. И что хотел бы сыграть, например, Паратова — и он даже переодевается в белый пиджак и начинает сцену с Ларисой, но с ним рядом кандидатками на роль выстраиваются все шесть актрис и этим хором из разных Ларис поют старинный романс…

Текст написан драматургом Маргаритой Кадацкой в процессе репетиций, поэтому все истории реальные, случившиеся лично с каждым. Одна актриса вспоминает про то, как в школе играла — и неудачно — сваху в «Банкроте», другая — про свое поступление в театральный, когда ее попросили танцевать мазурку в образе Катерины… Театр тотальный и индивидуальный. Игра с личинами, персонажами, предметами. Добавь деталь (шляпу, шаль) и превратись в другого, попробуй чужую судьбу.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Герои Островского, которых он придумал, сидя с удочкой подле омута, давно зажили своей жизнью в театральном мире. Стали частью личной памяти. Но до сих пор поражают, например, имена персонажей. Диковинно для сегодняшнего уха, но и во времена Островского заковыристые Сысой Псоич, Лазарь Елизарыч, Аграфена Кондратьевна звучали сгущенней принятой нормы. Поэтому, когда актеры с азартом зачитывают экзотический список, само перечисление сообщает нам нечто новое про Островского, проверявшего свои пьесы на слух, как стихи. Как будто мостик перекидывается в будущее, к обэриутам, про которых, кстати, у Кадацкой тоже сочинена пьеса. А режиссер спектакля Андрей Опарин в тех самых дневниках Островского увидел связь с театром абсурда — через прием нагромождения однотипных подробностей, за которыми все время ждешь и так и не дожидаешься каких-то важных, осмысленных слов: «Беккет, это же текст Беккета», — подумал начитанный режиссер.

Замысел спектакля по Островскому у Опарина родился этим летом в арт-резиденции в Щелыково. Маргарита Кадацкая годом ранее тоже была в Щелыково, на лаборатории Дмитрия Егорова и Ярославы Пулинович, где молодые режиссеры и драматурги искали современные методы в работе с пьесами Островского. А художник спектакля Елена Микульская участвовала в проекте молодых сценографов для выставки КЛИН 2020, состоявшейся в Щелыково зимой пандемийного года. Так что атмосфера заповедной усадьбы основным авторам проекта была знакома. А для Островского, который нежно любил свое Щелыково, это важно. Не случайно, приехав туда впервые двадцатипятилетним молодым человеком, он так прикипел к этим местам, что потом до самого конца, до своей смерти в июне 1886 года, каждый год проводил лето в отеческом костромском раю с его тишиной, «тихой охотой» любимой рыбалки.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Рыбалка стала и визуальным образом спектакля. Удочка, закинутая в волшебный театральный пруд, возникающий из положенного на пол сцены зеркала, — емкий образ. Что выловит сегодня рыбак: двух окуней? Щуку? Удачную фразу? Сюжетный поворот? По длинному экрану, размещенному в глубине сцены над рядами с креслами, медленно, как большая рыба, проплывает лицо Островского рыжей бородой вбок. А действительно, почему люди не летают?

На вопрос, зачем нужен такой спектакль, в котором нет внятной истории — например, какого-то эпизода из биографии Островского, или интерпретации его драматургии, или, на худой конец, образовательной части, — у меня есть догадка. Это спектакль театра в Удмуртии, его режиссер Андрей Опарин наполовину удмурт и, как многие нынче представители финно-угорских народов, заинтересован поиском новой национальной культурной идентичности. И не случайно нынешние ищущие удмурты оказались очень хорошо адаптированы к методам современного искусства с его перформативностью, горизонтальностью, отзывчивостью на коммуникацию.

Именно состояние тихой гармонии без агрессии Опарин почувствовал и в Островском, который не случайно так полюбил костромскую землю, что никуда с тех пор больше и не путешествовал, осев в Щелыково, в краю высокой травы, глубоких оврагов и рек с причудливыми названиями — Сендега, Куекша, Мера, угро-финскими, оставшимися нам на память об исчезнувших в давние времена коренных обитателях этих мест. Отсюда, с высоких берегов можно было смотреть на тревожно ранящий мир более отстраненно. И страдания людей казались выносимыми — конечно, если их вынести на сцену, в театр, в особый мир игры и трансформации, где все возможно начать сначала, где никто не умирает по-настоящему, а вместо крови проливается клюквенный сок.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Спектакль уже сложился как целое. Пока актерам еще сложновато существовать в быстрой игре со множеством сменяющихся масок, в разных регистрах, им бы хорошенько обкатать его на публике, чтобы появились уверенность и свобода. Но сейчас — пора новогодних представлений, театру нужно выживать, у него свой долг перед городом, поэтому в ближайшие два месяца спектакль об Островском в афише не появится.

Очень бы хотелось, чтобы этот спектакль жил, смешил цитатами из школьных сочинений про «Грозу» и перемигивался с улыбающимся с экрана лицом Островского зелеными фонариками светляков на концах удочек.