Весь апрель по субботам и воскресеньям на территории Драматического театра Балтийского флота проходили показы спектаклей молодых режиссеров (выпускников мастерской Ю. М. Красовского).

Диапазон материала для сценического прочтения, на первый взгляд, отличался эпической широтой: от детского спектакля 5+ до документального вербатима о русских подводниках. Причина такого вовсе не тематического способа формирования афиши оказалась до очевидного проста: желание театра оставить как можно больше спектаклей в своем репертуаре и при этом закрыть возникающие жанровые пустоты. Поэтому с документальным экспериментом Юлии Каландаришвили мирно соседствовал «Медный всадник» Игоря Хонина, а современная драматургия, представленная сказкой для детей и взрослых Анны Богачевой «Не ежик» в постановке Валентина Зорко, шла плечом к плечу с моноспектаклем «Я жду тебя, любимый» Олега Христолюбского. И самое интересное, что в результате такого многопланового микста на сцене за два месяца работы родилось четыре самостоятельных спектакля, по градусу молодой горячности не уступающих зрелым театральным экспериментам.

«Погружение».
Фото — архив театра.

Свой проект «Погружение», рассказывающий зрителям/читателям об атомной подлодке «Акула», Юлия Каландаришвили задумывала вместе с Анной Сафроновой, выпускницей драматургической мастерской Н. С. Скороход. Итогом полугодовой работы драматурга и режиссера должна была стать готовая пьеса. На протяжении нескольких месяцев командой собирался документальный материал о сотрудниках подлодки, в числе которых был дедушка Юлии. После чего Анна Сафронова перекладывала текст на драматургическую матрицу спектакля. Но, как ни странно, самой интересной в этой работе оказалась вовсе не она. Жестко смонтированная композиция, удивительно похожая на текст Беккета «В ожидании Годо», — три человека ждут прихода капитана, но уже на двадцатой минуте спектакля мы понимаем, что не дождутся, — отвлекала от чрезвычайно ценного документального материала: историй трех совершенно непохожих друг на друга подводников, парадоксальным образом оказавшихся на глубине тысячи метров — Леонида, Ивана и Арсена. Каждый из них в определенный момент жизни (об этом много и подробно говорится в монологах героев) сделал для себя именно этот выбор: уйти от семьи на усталую подлодку и видеть близких три месяца в году. Леонид (Николай Иштаев), специалист по безопасности, словно для поддержания психического здоровья своих подчиненных постоянно рассказывает несмешные анекдоты про Штирлица, пытаясь разрядить звенящую пустоту замкнутого пространства. И будто бы рефреном повторяет один и тот же сон: «Вы знаете, сегодня я снова летал на самолете». И мы понимаем, что для него подлодка — это такое «импортозамещение» неба. В которое он по каким-то неведомым нам причинам так и не поднялся. Помощник капитана (Владимир Филиппов), перенося сон в реальную жизнь, везде видит жену Марину (Зоя Миндолина), ждущую его на берегу. И только ближе к финалу спектакля мы понимаем, что она тоже «не придет», поскольку давно бросила его, а подлодка — мучительная попытка Ивана скрыться от настигающих его повсюду воспоминаний. Но самым загадочным персонажем в этой истории оказывается старший инженер Арсен (Борис Хасанов), исправно стоящий на своем посту возле вполне натуралистичного люка (художник Екатерина Угленко). Наконец, в финале, в крутом драматургическом пике мы узнаем о том, что все герои спектакля — живые экспонаты военно-морского музея, а призрак Марины — юный экскурсовод, готовящийся к началу приема посетителей.

«Я жду тебя, любимый».
Фото — архив театра.

Ходом от обратного — выбором репертуарной пьесы на актрису средних лет — стала работа Олега Христолюбского «Я жду тебя, любимый» Дарио Фо и Франки Раме. Но, в отличие от хорошо известного фильма с Анной Маньяни, где главная героиня существует по законам все поглотившего на тот момент в Италии неореализма, Олег предлагает прием монодрамы. В центре внимания вовсе не история женщины (Светлана Соловьева), а история женщины, показанная ее глазами, в ее, не побоюсь этого слова, воспаленной голове. От того-то все мужские персонажи (а таковых в тексте немало) — муж, деверь, молодой любовник, телефонный террорист (Алексей Ермолаев) — кажутся размазанными по тарелке «нечтами» с нарочито витальной пластикой и невнятной речью. Ведь в самом деле, какая разница, что говорит мужское «нечто» в дредах, рваных штанах и гриндерах? Главное, что это «нечто» отлично иллюстрирует вполне себе вульфовскую идею грубого, насильственного отношения мужчины к женщине как к предмету пользования. И, что не менее удивительно, именно эту идею прекрасно разовьет спустя шестьдесят лет в своей пьесе «Монологи вагины» Ив Энслер. Важно заметить, что эта работа не только рифмуется с этим текстом, но и преломляется сквозь него, словно читаясь заново и актуализируясь согласно законам драматургии ХХI века. Перед нами актриса, которая собирается сыграть отчаянную домохозяйку на глазах у удивленной кронштадтской публики. И эта пиранделловская пограничность позволяет работе собрать 3D-модель театра на сцене с безусловным включением зрителя в действие (художник Егор Пшеничный).

Еще одним важным открытием лаборатории стал спектакль «Не ёжик» Валентина Зорко. Очень простая история маленьких зверей: зайца — Артур Федынко, белки — Зоя Миндолина, ежика — Наталия Ермолаева, ежихи — Галина Ткач, вороны — Гульназ Насырова, и волшебного пня — Алексей Милков, о поиске самоидентификации и утверждении собственного «я», пускай колючего, но родного и любимого. В стилизованных костюмах животных (художник Полина Полуновская), отдельными деталями напоминающих зверей, но не бросающихся в глаза примитивной правдоподобностью, вполне себе взрослые люди рассказывают малышам довольно неприятную историю о том, как заяц подговорил белку не водиться с ежом, потому что он колючий. Последующие перевоплощения ежа и разнообразные реакции близких на это смешат и будоражат молодую публику, но в финале без лишнего назидания и жесткого догматизма наталкивают на очевидные выводы: будь самим собой и береги дружбу.

А.  Федынко (Заяц), Н.  Ермолаева (Ежик). «Не ежик».
Фото — архив театра.

Завершил серию режиссерских дебютов «Медный всадник» в постановке Игоря Хонина. Трудно инсценируемая поэма была прочитана двумя актерами-исполнителями.

Полем сценических баталий Евгения и Медного всадника стала шахматная доска, вернее множество досок и серо-черных шахмат, расставленных по комнате-коробке с картографической точностью (художник Мария Рыкова). Вот здесь доска — Коломна, где погибнет бедная Параша. А на этом сундуке-возвышении — доска Адмиралтейства со скульптурой Петра и маленькой фигуркой-пешкой главного героя. Неподалеку ломберный столик, он же здание с колоннами, среди которых будет скрываться Евгений. А в дальнем углу — панцирная кровать: то ли лодка, то ли хижина главного героя. Попытка работы с текстом как с живой фактурой, нотной партитурой — еще одна отличительная черта режиссерского эскиза. Цитатность поэмы, проросшей в культуре ХХ— ХХI веков, приумножается цитатами из спектаклей Някрошюса, Бутусова, Жолдака. Открытый способ прочтения классического текста как набора лекций для последующей интерпретации развивается режиссером в набор разнообразных этюдов на заданную тему.