«Озор». По мотивам рассказа Д. Н. Мамина-Сибиряка «Озорник».
Мирнинский театр (Якутия).
Режиссер и художник Елизавета Бондарь, драматург Екатерина Августеняк, композитор Николай Попов.

Спектакль «Озор» родился из двух источников: инсценировки рассказа Мамина-Сибиряка и лабораторной работы по тексту с жителями Мирного. И потому эта постановка, недлинная — чуть больше часа, естественно разделяется на две части. Вначале артисты в стилизованных костюмах с помощью сложных интонационных и пластических масок разыгрывают историю неудалой сибирской любви, — а затем, переодевшись в повседневное, озвучивают слова горожан. Прошлое заглядывает в настоящее и задает вопросы о будущем.

Сцена из спектакля.
Фото — Влада Обласова.

«Озорник» Мамина-Сибиряка (1896) — история неудалого сибирского мужичка, шалого бобыля Спирьки, который полюбил замужнюю соседку, не зная самого слова «любовь», и стал причиной конфликтов в чужой семье, а затем и сам погиб от побоев. Постановка Елизаветы Бондарь по текстовой версии Екатерины Августеняк говорит о принципиальном конфликте между свободой и законом. Улыбчивый, дерзкий старожил Спирька (Михаил Гончаров) социально не укоренен и оттого волнующе свободен: он может спать посреди дня, пить, сорвать платок с бабы, — но может и помочь целой семье найти землю или в одиночку отвоевать у конокрадов трех лошадей. Против него встает семья новожилов, пришедших из центральной России: они приносят с собой суровость домостроя, насилие как бытийное основание миропорядка. «Срамота да ересь», — говорит свекровь о вольных сибирских людях.

Спектакль довольно сложно аналитически рассоединять, потому что создан он как впечатляющее единство, прежде всего единство звука, и выстроен по законам музыкального театра. Давний соратник Елизаветы Бондарь композитор Николай Попов создал с группой «Комонь» музыку, опирающуюся на традиционные русский и сибирский звуковые миры: здесь и струнные, и духовые, и варган, и напевы; страшноватый рефрен — растяжное «аааа-у!» с подъемом тона. Словно отчаянная женщина ищет пути в темном лесу. У каждого артиста в первой части своя интонационная «маска», они работают как инструменты в оркестре: хрипловато говорит Дунька (Мария Заманкова), низко звучит свекровь (Елена Сафронова), блаженной невозмутимой скороговоркой — Степан (Антон Бебин), высокий срывающийся голос у Лукерьи (Надежда Скоробогатова). Музыка работает в точном ансамбле со светом, который прорывается сквозь тьму мгновенными тревожными лучами (художник по свету Андрей Чадин).

Сцена из спектакля.
Фото — Влада Обласова.

Пространство заселяемой Сибири представлено темно-серыми пластинами с неровными краями — то ли растрескавшаяся дорога, то ли расползающиеся грязные льдины, то ли лоскуты огромных валенок, — которые плавно спускаются с задней стены на пол (художник-технолог спектакля Вячеслав Гордин). Тут все серое, сероватое (художник по костюмам Елена Турчанинова): справные валяные кафтаны новожилов, идущих с Рязани, расхристанный тонкий зипун Спирьки, одеялко младенца; краснеет только платок высокой Дуньки — платок, который, как у Шекспира, станет главной уликой.

Артистам заданы не только голосовые маски, но и пластические. Полусогбенная свекровь с длинными жесткими руками, застывающими в привычной угрозе, олицетворяет власть старого закона. Свекр дед Антон (Владимир Заманков), неподвижный, с суровым желчным лицом, вторит суровой жене. Молодая Лукерья бесконечно трясется, как осина. Озорник Спирька — перекошенный, босой, с дерзкой улыбкой. Здесь вообще улыбаются только два человека — неугомонный Спирька и юродивая рассказчица (Ольга Сидорова). И тем страшнее ее улыбка, когда бьют (без всякого натурализма, все символично, но очень ясно) Дуньку и Спирьку.

В этом мире нет особенного места вере, христианство — довольно позднее достижение цивилизации. В новых сибирских местах, далеко от центральной власти, когда надо выживать, противостоять и старожилам, и башкирам, главенствуют род и простое, ветхозаветное насилие. Одна из самых сильных сцен спектакля — повторение всей семьей домостроевских заветов, как мантр или молитв. «Дом стоять должон. Свое, чужое место знать должны все. Сам блюди, других учи. Особливо жану. Род храните. Работать и блюсти порядок». Молебен силе.

Сцена из спектакля.
Фото — Влада Обласова.

Сила — кажется, единственный способ сохранить небольшое общество в новых сложных условиях. Насилие передается по наследству. Выгнутая дугой вперед, словно вечно беременная, Дунька после побоев слабосильного мужа, введенного родными в ярость, сгибается навсегда, становясь молодым двойником суровой свекрови. Сыну своему она шепчет, что он вырастет и тоже будет жену учить: жертва предчувствует реванш в отложенном садизме. Но перед смертью Спирьки, ненужного бобыля в справном обществе, Дунька приносит к нему сына, чтобы тот перекрестил мальчика: у озорника есть личная сила, смелость и удаль — то, что пропадает, выхолощенное, в обществе домостроя.

Вторая часть спектакля гораздо короче. Большинство артистов выходят в повседневной одежде, только Дунька и Спирька остаются в «старинном». Сбросив маски, артисты ошеломительно меняются. Встав в шахматном порядке, они, чуть покачиваясь (как переселенцы на повозке), постепенно выходят из мира Мамина-Сибиряка к современности — через проклятые, безответные вопросы: «Где мой воздух? Где моя воля? Где мои права?.. Кто таков теперь? Где моя душа? Кто я?»

Затем артисты произносят слова мирнинцев, собранные драматургом в лабораторном процессе: противоречивые, разные, живые. Текст Мамина-Сибиряка преломлен через современность городка. Из калейдоскопа реплик становится понятно, что главные конфликты рассказа — сила против свободы, мужчины против женщин, любовь против порядка, местные против приезжих — ничуть не потеряли актуальности. Отзывается колонизаторская суть рассказа: действие происходит на землях башкир, которые даже не появляются на страницах и ощущаются как дикие аборигены. На обсуждении премьерного спектакля зрительница сказала, что увидела в этой истории общее с захватом русскими якутских земель.

Сцена из спектакля.
Фото — Влада Обласова.

В морозном Мирном, выстроенном в советские времена у алмазного карьера, чувствуется ностальгия по сильной руке, стабильному и понятному миру: памятник Сталину здесь, от ветеранов и благодарных потомков, воздвигли в 2005 году. И становится понятно, что дискурс о нужности силы, о воспитательной и градообразующей роли принуждения здесь очень актуален.