«Трехгоршковая опера».
Театральная компания Bontom (Сидней, Австралия) на фестивале «Точка доступа».
Режиссер Клеменс Уильямс, драматург Томас де Анджелис.
В Петербурге проходит уже IV Фестиваль театра в нетрадиционных пространствах «Точка доступа». Форты, парнасская промзона, гипермаркет, прогулочный корабль, библиотека, музей — все это локации, в которых предстоит оказаться зрителям. Действие «Трехгоршковой оперы» разворачивается, конечно, в туалете.
«Трехгоршковая опера» австралийской театральной компании Bontom хоть и называется оперой, в чистом виде спектакль драматический. Просто вместо обычных (а есть ли они?) текстов артисты поют арии. Причем арии собраны из широко известных опер — здесь и «Женитьба Фигаро», и «Кармен», и «Дидона и Эней», и много другого. Но манера игры, взаимодействие на сцене, законы, по которым выстраивается сценическая ткань, — все из мира драматического. Хоть и приправленное какой-то легкостью, скольжением по поверхности, обозначением, а не погружением. Одним словом, возникает ощущение, что тебя на 50 минут поместили внутрь голливудского мюзикла. Того самого, старого покроя: светлого, наивного, мелодраматичного и обязательно с хеппи-эндом.
В интервью накануне петербургской премьеры режиссер Клеменс Уильямс рассказала, что идея и история каждой героини — это неудачное свидание и долгожданное повышение. Впрочем, несмотря на то что перевод текста транслировался на одну из стен, никакого повышения мне в нем обнаружить не удалось. Другая тема, заданная первой же героиней, разворачивалась и высвечивалась с разных сторон: любовь во всех ее проявлениях. Счастливая, несчастная, только начинающаяся, отсутствие любви как стиль жизни. Буду опираться на то, что увидела сама, — возможно, разница менталитетов и визуальных образов помешала мне увидеть «австралийский» сюжет. По-моему, все было так…
В натуральном женском туалете шикарного отеля (при входе можно встретить мужчин в белых банных халатах, неторопливо направляющихся в spa) разворачивается довольно типичная история. Первая из героинь (Салли Алрич-Смит) поет арию Дидоны. Вырванная из контекста оперы, она звучит как признание в нежелании жить и получает новый контекст, когда героиня рассматривает в зеркала свои синяки, оставленные, видимо, партнером-абьюзером. К финалу арии девушка решается выпить таблетки, но в этот момент кто-то входит, и та прячется в кабинке туалета. Помешавшая самоубийству героиня Джессики Уэсткотт, свободная и счастливая, игривая и жизнелюбивая, распивает шампанское и распевает «Хабанеру» из оперы Бизе. Исполняя арию, актриса время от времени прикладывается к бутылке, иногда из-за этого пропуская слова. Аккомпаниатор Дарси Гейфорд в такие моменты не может удержаться от смеха, и этот театр в театре, отношения внутри отношений работают удивительным образом, провоцируя чувство сопричастности происходящему.
Женщина Два тоже прячется в кабинке, когда Третья — Бритт Льюис, одетая в брючный костюм, врывается в туалет под арию Керубино («Женитьба Фигаро»), не отрывая взгляд от телефона: бизнес-леди, потерявшая голову. Переписка 24/7 сегодня признак как деловых людей, так и современных влюбленных. В какой-то момент героини Два и Три встречаются, и последняя демонстрирует на телефоне фото девушки. По задумке драматурга Томаса де Анджелиса, как выяснилось, — начальницы, которая то ли предлагает, то ли не предлагает повышение. Мне же показалось, что это история только-только начинающихся отношений, пол в которых вообще не важен.
Нетрудно догадаться, что в какой-то момент Женщина Один выйдет все же из кабинки, две ее случайные «попутчицы» станут ей сочувствовать и поддерживать, и в конце концов она сорвет с себя кофту с длинными рукавами, не желая больше скрывать, что является жертвой насилия, наденет на голову венок, сплетенный из туалетной бумаги, и сольется в счастливом трио с обретенными подругами.
Авторы «Оперы» пишут, что их произведение — не только игра с женскими клишированными образами (witches, bitches and breeches), но и политическое, злободневное высказывание. Надо отдать должное создателям, их феминизм оказался именно таким, которого не хватает России: неагрессивным, не конфликтующим, а наполненным любовью и принятием ко всему, что составляет Женщину. Творческая группа не погружает во мрак тяжелой женской доли, а с улыбкой обозначает живучие стереотипы. Пространство туалета, несмотря на присутствие фортепиано, работает на убедительность истории, превращаясь из «неприличного» места в замкнутый мир, где происходят превращения и чудеса. А близость исполнительниц, немыслимая на традиционной оперной сцене, дарит чистый восторг как от заполняющего всю комнату звука, так и от наблюдения за погружением актрис в предлагаемые обстоятельства. И даже иллюстративность и очевидность сопровождающих пение действий не опускает планку исполнительского искусства, а как будто отсылает к эстетике наивности. В общем, получилось коротко, легкомысленно, радостно и в буквальном смысле близко зрителю.
Верь в себя, и тебя не побьют
Верь в себя, и выйдешь замуж
Странный какой-то феминизм
А девушки правда милые
И поют хорошо
Зрителю, кажется, даны две возможности диалога с этим зрелищем.
Одна — искать «человеческий» план, проблемы женской солидарности в действии, где оперные арии то ли ритмизуют, то ли эмоционально удваивают двигательность обаятельных певиц. Гоголь-моголь здесь явно не сбивается.
Интереснее, по-моему, предположить провокацию постановщиков, словно сопоставляющих оперные условности — и условные рефлексы критики. Ведь наша готовность приписать феминистский смысл любому соприсутствию дам числом 2+ искусственна не меньше, чем терцет, где чудные голоса пять минут кряду на разные лады распевают одну духоподъемную фразу.