«Мертвые души. Часть первая. Начало». Н. В. Гоголь.
Краснодарский Молодежный театр.
Режиссер Даниил Безносов, художник Настя Васильева.
Новая постановка Даниила Безносова в краснодарской «Молодежке» ребром ставит вопрос: а можно ли ставить Гоголя, да и вообще прозу XIX века, «как написано»?
«Можно, конечно», — воскликнет зритель, который видел лесосибирские «Мертвые души» с их удивительной актерской птицей-тройкой. «Нельзя», — возразят Ася Волошина и Денис Хуснияров, подготовившие деконструкцию романа для постановки «Мертвые души Гоголя» в «Театре на Васильевском».
Трудно сказать, выиграл или проиграл режиссер Даниил Безносов, не взяв в помощь драматурга. Показана линейная последовательность романа Гоголя: от рождения Чичикова до самого его триумфа. Это «похождение» включает становление Чичикова, череду встреч с помещиками и оканчивается зарисовкой о «живых» мертвых мужицких душах. Продолжение (город, чиновники, разоблачение), как обещает театр, следует.
История разыгрывается в неуютном пространстве серого цвета: три стены, полные дверей и окошек. Стенка-задник вначале стоит очень близко, выталкивая Чичикова на авансцену и заставляя его униженно бегать за чиновником (Алексей Замко), но затем будет отъезжать назад, открывая жилье очередного помещика.
Значимым приемом стал парадоксальный кастинг. Чичикова играет статный, подвижный, бритоголовый Александр Киселев (замечательный слуга Антуан в «Беге»). В своем брусничном фраке он смотрится отчасти нелепо — долговязым «маленьким человеком», зависимым от прихотей окружающих. Нет в нем ни самодовольства, ни важничанья. Напротив, что-то детское: так в начале снаряжает его в школу отец (Иван Чиров), надевая и шинельку с висящими варежками на резинке, и круглую меховую шапку.
Отец, пригорюнившись, без конца повторяет: «Совсем не такой родился, как я думал». Чичиков, нелюбимый и нежеланный сын, крепко запоминает последний совет отца: «Береги копеечку». Да, он порочен, но пороки его человечны: «Я взял там, где всякий взял бы», «А что потом скажут мои дети?»
Главная идея спектакля — власть капитала. Наше время заставляет сопереживать Чичикову как человеку, вынужденному всю жизнь добывать деньги. Не тем же ли принуждены заниматься и мы? Да, он нечестен. Но как изобретателен! Как Одиссей многомудрый, он пускается в плавание — «как барка какая-нибудь среди свирепых волн», — встречаясь с чудовищами.
«Чудовища»-помещики разнообразны. Чета Маниловых (Илья Сердюков и Юлия Макарова) не столько мечтательны, сколько чувственны. Они оба, одетые в пастельные тона, пожирают Чичикова глазами; впадают в длинные статичные поцелуи; после каждой реплики Манилова отвечает с придыханием: «Да! Да!» (Так и страстный Ноздрев Яна Новикова смачно целует Чичикова.)
Здесь же, у Маниловых, впервые появляется чета «дзанни», сшивающих спектакль воедино как комедию. Евгений Парафилов и Александр Теханович смешно, характерно играют и невоспитанных детей Маниловых, и лихих слуг Ноздрева, и даже гордых девок Коробочки.
Парадоксальный кастинг продолжается: Собакевича играет тонкий, изысканный Дмитрий Морщаков. В его устах правдолюбивое брюзжание Собакевича выглядит оправданным: это своего рода старый диссидент. Он главный скаред, он торгуется до последнего. Пара молодой Чичиков и интеллигент-Собакевич странно напоминает Бендера и Воробьянинова.
Роль Плюшкина, столь же неожиданно, исполняет мощный, уютный Анатолий Дробязко. Здесь старый помещик — вовсе не прореха на человечестве. Он лежит в белой рубашке и чепчике на белой же кровати и в складках матраса хранит свои сокровища: от самовара до клочка бумаги. Его скупость выглядит скорее милым чудачеством: по сути, он такой же, как Чичиков, да и как все мы, кажется. Центральной сценой спектакля становится момент, когда помещик неспешно пересчитывает те 96 копеечек, что передал ему заезжий скупщик душ. Чичиков успел уже и походить, и поприседать, и в изнеможении валится на кровать сзади, — а Плюшкин все считает добрым надтреснутым голоском: «Девяносто два, девяносто три, девяносто четыре… Сбился! Пересчитаю!» И все это время несчастный Прошка (замечательный Александр Теханович) пытается донести до них лучину, и лучина раз за разом гаснет. И кажется — все это будет вечно. Вечен любовный пересчет денег, и вечно гаснет огонь.
Но нет, Одиссей выныривает и едет к Коробочке: в исполнении Олеси Никифоровой это прекрасная, уверенная в себе кустодиевская купчиха. Как только она понимает, что Чичиков может покупать товары, — раскрываются все двери, и в них стоят многочисленные банки, сияя в контровом свете, как драгоценности: мед, варенье, компоты. Эта комната-шкатулка с великолепными закрутками — метафора процветания, призрачный образ счастья.
Мертвые души, мужички в телогрейках и ушанках, раз за разом проходят по сцене в каждой локации. В финале они окружают Чичикова. Выскакивает из-за кровати с частушками и Елизаветъ Воробей — неузнаваемая в усах и ушанке Людмила Дорошева. И Чичиков соединяется с крестьянами в общем лирическом настроении…
Есть ощущение, что в спектакле, который подробно, порой слишком подробно, сохраняет букву первой части романа, отчасти не хватает гоголевского духа — от «особенного воздуха» Петрушки до авторских лирических высот. Но история Чичикова — как человека нашего времени, мелкого предпринимателя — вызывает и сочувствие, и понимание.
Комментарии (0)