«Дальше».
Томский театр юного зрителя.
Режиссер Дмитрий Гомзяков, художник Евгений Лемешонок.

Что будет с театром, что будет с человечеством, что будет с планетой и что будет конкретно со мной? Такими вопросами задаешься во время и после спектакля Томского ТЮЗа «Дальше», который поставил Дмитрий Гомзяков. Хотя «поставил», наверное, не слишком точное слово. Скорее он создал среду, в которой актерам и зрителям комфортно размышлять над своим прошлым и искать в нем ответы на вопрос, что будет дальше.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Дударев.

Зрители заходят в небольшое пространство Малой сцены и рассаживаются по трем сторонам прямоугольника, который очерчен светодиодной лентой. Внутри прямоугольника — шесть артистов и микрофон, свисающий с потолка. Актеры сначала существуют молча, внимательно вглядываясь в глаза каждого, кто попал в круг их внимания. Создается ощущение, что зритель сидит перед огромным аквариумом, в котором медленно проплывают мимо друг друга актеры. Вместе с артистами мы погружаемся в медитацию, из которой через вспышки эпизодов будем выплывать к новому взгляду на современность. Этому же соответствует и аудиовизуальная составляющая спектакля: черный куб, расчерченный светодиодной лентой с плавно меняющимися цветами, бульканье шагов по воде, световые пятна от дискошара, которые иногда появляются на полу, словно солнечные блики на речке, — все приглашает нас расслабиться и погрузиться в поток ассоциаций и воспоминаний. В одной из стен (той, что зрителями не занята) обнаруживается дверь, а над ней черное табло, на котором из красных лампочек возникает текст: «Третий звонок». На стену вокруг проецируются фотографии множества людей. Мое внимание выхватило три фигуры — Тарковский, Линч и Путин. Почему именно они, станет ясно дальше.

Бегущая строка над дверью — это монолог невидимого перформера, самого режиссера. Текст, который появляется на ней, создает канву происходящего, очерчивает рамку зрительских размышлений и внедряет в личные переживания различные цитаты. Мы читаем: «Городишко наш дыра… Только сейчас это дыра в будущее». Это цитата из «Пикника на обочине» братьев Стругацких, и вот уже призрак Тарковского начинает все более проявляться. Строка рассказывает нам историю о герое, который появился, чтобы излечить человечество от проблем с коммуникацией, после чего эти проблемы начинают решаться непосредственно на сцене — артисты в различных формах пытаются рассказать зрителям о личном, чтобы в итоге получить от них столь же открытую реакцию и вывести на содержательный разговор. Направление их действиям дает не только строчка режиссерского текста, но и то, что скрывается за дверью. Дверь в этом спектакле похожа на дверь из «Сталкера» — после того, как ты ее открываешь, может быть исполнено самое сокровенное желание. Но кто знает, к чему оно может привести дальше?

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Дударев.

Первым высказывается Вячеслав Оствальд — опытный артист, для которого участие в перформативном спектакле личный вызов и большой шаг в будущее. Он подходит к двери, открывает и находит за ней телевизор с подключенным DVD-проигрывателем. Включает видео, отходит к центру площадки, садится на стул и молча взирает на экран, призывая всех остальных последовать его примеру. На экране появляется сам актер. Со сцены он оценивающе смотрит на себя в совсем недавнем прошлом (монолог записан перед началом спектакля) и накапливает эмоции, чтобы в финале произнести единственное живое слово в микрофон. Кажется, что такая мизансцена подчеркивает, через какое внутреннее сопротивление прошел артист в этой работе, как от него буквально не осталось живого слова. Его монолог — рассказанная через жизнь актера краткая история ТЮЗа до последнего трагического события — недавнего пожара, который до сих пор не позволяет артистам выходить на Большую сцену. Финал жизнеутверждающий: «Когда я все-таки попал в театр в день пожара, то оказалось, что Малая сцена и репзал в порядке. Значит, это не конец. Значит, можно работать дальше».

Следом наступает время Ольги Райх. Ее за волшебной дверью ждет шредер, но в ход он идет не сразу. Она подходит к висящему микрофону и читает с листочков отрывки из собственного дневника. На каждом спектакле отрывки разные, остается только суть: раньше были одни мечты, потом случилось много неудач, и теперь мечты изменились. Шредер нужен для отказа от прошлого — актриса уничтожает странички из дневника, а затем пишет новую здесь и сейчас. Среди множества «хочу» самым сокровенным оказывается желание выпить чашечку кофе, и оно немедленно исполняется — за той самой дверью, где был шредер, оказывается фарфоровая кофейная пара. Вместе с чашкой актриса вновь подходит к микрофону и передает эстафету дальше.

Режиссерская строка включается приступом иронии: «Следующая сцена будет про любовь. Должно же быть про любовь», «А теперь идет очень смешная сцена. Прямо до коликов в животе». На экране в течение всех монологов появляются то зацикленные кадры из «Сталкера», то танцующие в пустыне африканские дети, словно напоминание о тщетности театра в отрыве от политической составляющей. Красные буквы вещают: «Не хочу быть очевидным, но понятным быть хочу» — это уже крик большей части молодых художников в этом мире. Потом описывается «Сцена про доверие», которое должно сдвинуть все человечество дальше.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Дударев.

После режиссерского включения бегущая строка вновь обозначает название эпизода, которое равно имени его исполнителя. «Роман Колбин, 27 лет» получает за дверью bluetooth-колонку и рассказывает историю о том, как всегда боялся станцевать на публике. Постепенно монолог превращается в собрание фактов на тему «Я боюсь», и сама структура эпизодов подталкивает зрителей к тому, чтобы тоже начать составлять списки наших «хочу», «боюсь» и прочего. «Я боюсь заводить детей. Я боюсь, что не заведу детей» — парадоксы, которыми наполнена наша жизнь. В финале эпизода — ожидаемый танец под музыку из колонки: слегка нелепый, совсем не выстроенный, так что веришь, что актер реально преодолевает страх здесь и сейчас. Неизвестно, как этот эпизод будет складываться в следующих показах — ведь очевидно, что конкретная боязнь танцевать скоро будет побеждена, но наверняка найдется какой-то новый страх, с которым актер будет справляться дальше.

Строка объявляет кульминацию спектакля, а затем мы видим робкое «Блин, я не знаю, что дальше». В центр площадки, не заглядывая в дверь, выходит Ольга Никитина. Сразу обращает на себя внимание то, что около ее имени на табло нет возраста, в отличие от предыдущих актеров. Она подходит к микрофону и начинает считать: «Один, два, три…» Каждая цифра произносится по-своему: где-то есть драматичная пауза, где-то, наоборот, быстрое перелистывание чисел. Кажется, что актриса называет каждое числительное, подкладывая под него воспоминание об очередном прожитом годе. Когда она доходит до 58, настает очередное время для исполнения желания. Дверь открывается. Перед нами зеркало. Никитина долго вглядывается в свое отражение, наносит на себя несколькими полосами состаривающий грим. В колонке включается песня Ротару «Вот и лето прошло, словно и не бывало», а нам остается только догадываться о желании, которое исполняется у нас на глазах. Стихи Арсения Тарковского, на которые написана эта песня, звучат в «Сталкере» от лица главного героя, и это очередная отсылка к легендарному фильму, в котором герои отказываются от того, чтобы заранее определить свое будущее благополучие. Может быть, основной смысл в том, что актриса хочет просто увидеть себя в будущем, лично узнать о том, что будет дальше?

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Дударев.

Небольшое пространство Малой сцены ТЮЗа превращается в линчевскую красную комнату — здесь тоже сталкиваются прошлое, настоящее и будущее, все перемешивается и электризуется. После погружения в прошлое нескольких перформеров нам предстоит подключение к опыту, который актриса переживает в настоящий момент. Евгения Алексеева читает дневник, который она пишет своему будущему ребенку. Имени у него пока еще нет, есть только обращение «Бусинка», которое частенько появляется на страницах. Это трогательный, интимный и немного жутковатый эпизод, в котором актриса подпускает зрителя максимально близко к личным границам. И далеко не у каждого в этой комнате был человек, к которому он мог бы относиться с той же степенью доверия. За дверью актрису ждет большая корзина со множеством пластиковых шариков, и остальные актеры нежно и аккуратно катят эти бусинки по всему периметру площадки так, чтобы у каждого зрителя была возможность до них дотянуться. Приходить на этот спектакль можно уже хотя бы ради этого эпизода, чтобы постепенно узнавать о том, что происходит с новым человеком дальше.

Строка от имени режиссера «сказала», что в 2131 году его уже не будет. А еще проговорилась о желании: «Круто было бы, если бы спектакль закончился просто разговором со зрителями». Но пока дверь открывает Владимир Бутаков и достает из-за нее небольшую вешалку. На ней шесть масок. Нет, не для лица, и даже не для комедии дель арте. Это маски для сна. Каждый перформер, надевая ее, делает шаг в неизвестность. С закрытыми глазами актеры плавно ходят по площадке, стараясь не задеть друг друга и не поскользнуться на бусинках. У зрителя снова есть возможность погружения в медитативное наблюдение за аквариумом. Владимир Бутаков медленно проходит все пространство в поисках висящего микрофона. Обнаружив его, он, не снимая маски с глаз, начинает придумывать (а может, воспроизводить?) диалог с кем-либо в будущем. На одном показе это была дочка через двадцать лет, на другом — отец года через четыре. Это единственная в спектакле явная попытка предсказать будущее, но говорит она вновь о человеке, которого мы видим сейчас. Для него быть в будущем, иметь возможность общаться — и есть главное желание, несмотря на то что неизвестность — главная характеристика того, что ожидает дальше.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Дударев.

Строка вновь цитирует Стругацких, на сей раз монологом: «Пусть исполнится то, что задумано… Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит». Последняя фраза, собранная из красных лампочек, как-то слишком сильно ложится на последние события в стране. Черствость и сила — главные ассоциации с третьим персонажем, которого сознание выделило в череде фотографий из начала спектакля. В финале исполняется и режиссерское желание. Актеры берут раскиданные по полу бусинки, приглашая тем самым к диалогу зрителей. Как и в течение всего спектакля, каждое выступление заканчивается словом «дальше», одновременно настраивая на размышление о будущем и отделяя мысли друг от друга. Эта открытая коммуникация, когда у зрителей есть возможность не только высказать мысли об увиденном в глаза создателям, но и подумать о своем личном опыте, — важнейшая и неотъемлемая часть спектакля. Именно она окончательно превращает его из только художественного произведения в опыт. Опыт, с которым каждый зритель уходит жить дальше.