«Герой нашего времени». По М. Ю. Лермонтову.
Компания HUNCH theatre (Лондон, Великобритания) на XX Международном фестивале «Радуга».
Режиссер Владимир Щербань.

Владимир Щербань — молодой режиссер, живущий в Лондоне и основавший там HUNCH theatre, театральную компанию, стремящуюся к «разрушению культурных и социальных барьеров» и поиску новых театральных форм. Роман Лермонтова «Герой нашего времени», рискну предположить, не особенно знаком молодым британцам, поэтому сценическую версию части романа, сочиненную Щербанем, можно считать благим начинанием русскоязычного режиссера — просветительство ломает барьеры эффективнее всего.

На ХХ Международный фестиваль «Радуга» в Санкт-Петербургском ТЮЗе им. А. А. Брянцева камерную работу лондонцев пригласил Адольф Шапиро, благодаря чему зрители смогли увидеть русскую классику в английской оптике. Инсценирована «Княжна Мери» так, что укладывается буквально в чемодан: три актера, из обстановки — рыжий диван, зеркало над ним, напротив — высокий табурет вроде барного и микрофонная стойка, сзади — занавес. Если нужно изобразить бал — на этот занавес проецируется фото золоченой люстры, если драка или секс — герои скрываются за ним и колышут ткань невидимыми ударами. Одеты герои привычно условно: джинсы и майки; нашитые на пальто эполеты обозначают русскую армию и XIX век, дешевые карнавальные маски в сцене бала — светские личины и, возможно, косвенную отсылку к лермонтовскому «Маскараду». Смущает разве что наряд актрисы, играющей оба женских образа. В роли Мери на ней столь же мало уместен шелковый комбинезон, сверкающая в любое время суток бижутерия, несуразная обувь вроде открытых лаптей и пелеринка из искусственного меха, сколь все то же самое, но скрываемое безразмерной шубой, темными очками, платком и сигаретным дымом — в роли Веры. Получились не женщины высшего общества, а провинциальные дамы полусвета. История приехавшего на кавказские воды молодого офицера, скомпрометировавшего девушку и убившего на дуэли приятеля, рассказана кратко и энергично. В Петербурге давали почти премьеру, в недавнем спектакле уже сделаны две замены на трех актеров.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Оливер Беннетт в роли Печорина начинает с легкостью стендапа: присаживается на табурет перед микрофоном, в руках — томик романа с портретом автора на обложке. Порой он поднимает его, закрывая себе пол-лица — скоро становится понятно, что таким образом он говорит от лица доктора Вернера, друга и как бы внутреннего голоса Печорина. Хрупкий, всклокоченный, нервный, порой доходящий до ярости, — почему он таков? В спектакле он отчаянно влюблен в Веру, ее лицо, возникающее на экране — в его памяти, перебивает, словно удар кулаком, монолог про скуку и разочарование. Отношения с Верой полны драмы и трещат искрами — от драки до поцелуев проходит менее минуты, а в конце, потеряв ее окончательно, он рыдает ничком в ковер, как дитя.

С досады на судьбу Печорин и творит негодные вещи с людьми, случайно попавшими под руку. В нем есть что-то от злого подростка: он дразнит Грушницкого; едва встретясь, они будто бы шутя наскакивают друг на друга — как два щегла, тесня друг друга грудью и закинув головы — кто громче выдаст трели полоскаемой в горле воды.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Тимоти Делап в роли Грушницкого — симпатичный увалень, доверчивый простак, которому идут солдатская шинель, костыль и обритая голова. Крепкий, улыбчивый, наивно уверенный, что Печорин ему друг, он детски радуется эполетам, хлопая себя по плечам, в восторге скачет орангутангом, поверив в чувство Мери, а увидев ее охлаждение, обиженно швыряет ее в танце, как куклу, и за сценой схватывается с Печориным в драке, от которой колышется занавес. Он взрослеет в финале, ненависть к другу-предателю толкает его на смерть. Отказываясь примириться с Печориным на дуэли, Грушницкий забирается на табуретку и балансирует на одной ноге, постукивая микрофоном в грудь и молча смотря в глаза врагу. Дым его сигареты становится дымом выстрела, в клубах которого он и исчезает за занавесом.

С Мери Печорин особенно не утруждается — небрежно подает ей припасенную за пазухой ромашку, накидывает на нее пелерину, как сачок на бабочку, а то и вовсе молча «трусит» рядом, выслушивая ее все горячеющие признания. Мери и Печорин сидят рядом на диване, слегка покачиваясь в такт, — это прогулка на лошадях, так не похожая на его поездку к Вере, когда на том же диване его колотили, швыряли и ухабы дороги, и собственная лихорадка нетерпения.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Флоренс Робертс в ролях обеих героинь меняет регистр совсем чуть-чуть: для Мери чуть больше порывистости, для Веры — томной порочности. Пародийность есть в подаче обеих: пока Мери на экране заливается «I will always love you» под Уитни Хьюстон, Вера деловито удовлетворяет Печорина рукой, накрыв широкой полою шубы и не глядя на него. Сам себе Печорин становится в конце концов противен, и это показано с помощью ярко светящегося в его руке лимона — в него он вгрызается до оскомины, желтым соком его тошнит на собственное отражение в зеркале, этот лимон он заливает водой в стакане, предлагая Мери мерзкий лимонад вместе со своим отказом, и его же она выплескивает ему в лицо. В целом, это краткое, шумное, несмотря на камерность, немного шаржированное и хулиганское прочтение классики напоминает концертное исполнение или постановку школьного драмкружка — с полагающимся упрощением, взвинченностью и крепкими выражениями, «от себя» добавленными к авторскому тексту. Лондонцам немного не хватило дыхания, к концу представления они выдохлись, но это не помешало публике разделиться на два лагеря — приветствовавших и отвергших английского «Героя».