«Где нет зимы». Инсценировка Я. Туминой и Е. Покорской по мотивам повести Д. Сабитовой.
Малый драматический театр — Театр Европы.
Режиссер Яна Тумина, художник Эмиль Капелюш, костюмы Анис Кронидовой.

Д. Ленда (Гуль), Я. Дяченко (Павел).
Фото — архив театра.

Эмиль Капелюш построил дом. Нет-нет, не настоящий, схематичный, художественный и многофункциональный. Перед началом действия три стропильные пары из массивных и длинных брусьев, низко висящие над сценой, вызвали недоумение: что еще за абрамовы-пряслины? К чему это напоминание-ассоциация? Но уже в первой сцене стропила взмыли вверх, «переломились» в точках соединения балок и оказались крыльями. Дом оказался летучим. Эти взмахи стропильных крыльев будут не раз повторяться по ходу спектакля. А ближе к его концу нам откроют-покажут и рабочих сцены, целую бригаду, азартно дергающих за веревки-канаты, как звонари на колокольне. В финале же разновысотные стропильные углы образуют схематическое изображение рождественской елки, на ветви-брусья которой исполнители развесят серебристо-белые силуэтные фигурки ангелов и расставят свечи.

В повести Дины Сабитовой «живой» столетний дом звучит: скрипит и горбатится неровными половицами, постреливает дровами в печи. В спектакле Туминой-Капелюша его живая сущность открывается глазу, как и положено в зрелищном искусстве. А в глубине сумрачной сцены время от времени распахивается широкое яркое голубое «окно» с красными маками, стеклянными кубами, с героинями в длинных белых рубахах, мамой и бабушкой, уже ушедшими из этой жизни. Это не «тот свет» и не «рай». Это просто «свет». Красочный свет, которого не хватает в реальной жизни. Как не бывает, но как мечтается, как должно быть… Как алтарь дома… Как видится в повести Паше-художнику… «И когда я вырос, то однажды поймал себя на мысли, что теперь окном в другой мир мне кажется готовый к работе холст. Я представлял, как протягиваю к холсту руку и она проваливается сквозь него в другой мир. И я могу разбежаться и прыгнуть туда. А там…»

Я. Дяченко (Павел), Н. Акимова (Шура).
Фото — архив театра.

Мария Никифорова «построила» куклу Ляльку. Построила из себя. С лаконичной и неуклюжей кукольной пластикой, грузной фигурой, плотно упакованной в платье-колокол, с малоподвижной, как бы фиксированной мимикой и «выпученными» глазами. Кукла Лялька с нежной, чувствительной и беспокойной душой, о которой и сама пока не знает, — главная актерская удача спектакля и один из оберегов волшебного дома. Второй, почти человеческий и не менее человечный, но «из другого века» и «мистической» природы, — домовой Аристарх Модестович (Михаил Самочко). Этой бы паре, сочувствующей человеческим обитателям дома и комментирующей совершающиеся события, и вести все действие, организуя драматургию спектакля. Но получается не всегда. Домовой то появляется на сцене, то надолго исчезает. Не всегда хватает и Ляльки. «Ведет» больше Павел (Ярослав Дяченко). А драматургия оказывается самым проблематичным, самым уязвимым «компонентом», то рассыпающимся необязательными событиями и именами, то проскакивающим важные драматические моменты и переломные точки в судьбах героев. Персонажам-людям, исполняющим их актерам, порой не за что и некогда зацепиться в их «характерах». Особенно если учесть, что актеры эти, хоть и молодые, привержены исполнительскому методу Малого драматического с его опорой на внутреннее проживание образа и убедительно «обозначать» или «представлять» не склонны, не обучены…

Д. Ленда (Гуль), Я. Дяченко (Павел).
Фото — архив театра.

Вот взять хотя бы бабушку Шуру в исполнении Натальи Акимовой. И Акимова замечательная актриса, и Шура — самый колоритный персонаж повести. А не срастается. И дело не только в том, что спектакль является «очень свободной интерпретацией» повести, как настаивала на встрече со зрителями режиссер Яна Тумина. А в том, что в «мультяшной», «кукольной» стилистике Акимова существовать не может. Для создания же своего «наполненного» образа времени и материала на сцене ей явно не хватает… Что уж говорить о молодежи. Еще только готовясь к премьере, начитывая прозу Сабитовой, насматривая видео интервью и встреч Туминой, я записал: «Проще всего быть домовым. Эка невидаль, домовой. Кто же не знает домовых? Куклой, пожалуй, тоже быть проще. А как быть 8-летним или 13-летним мальчиком или девочкой?» Правда, на встрече со зрителями в «Буквоеде» Яна Тумина «успокоила», что «взрослые люди расскажут эту историю, не играя детей». Но получается далеко не всегда. Хуже всего получается у Александра Быковского, слишком «играющего» 8-летнего Мишу. Да и «история» в спектакле далека от повествовательности. Скачет, рвется, прыгает, не выстраивается даже внутри многих коротких эпизодов. Хотя отдельные сцены, не требующие выстраивания, великолепны…

Заболела сестра Павла, Гуль (Дарья Ленда), и надо помочь, предупредить приемную маму Миру (Екатерина Клеопина). Беспокойство куклы Ляльки достигает последнего предела, и она открывает в себе, что такое «душа». Белый снег сыпется с колосников, метель сбивает с ног, но Лялька осуществляет самоотверженный подвиг воодушевления, неуклюже пробивается через сугробы и спасает свою маленькую хозяйку…

М. Самочко (Аристарх Модестович), Я. Дяченко (Павел).
Фото — архив театра.

В финале же Лялька и вовсе оживет. Теперь ее слышит не одна только Гуль, но и все остальные обитатели дома. И кукла поет совсем не кукольным голосом, включаясь в общий счастливый танец. Спектакль заканчивается как рождественская сказка. Только у пытливого зрителя возникает вопрос: зачем так долго плутали перед этим на путях человеческой недовоплощенности? А театроведу-историку неизбежно приходит на память «Сверчок на печи» Ч. Диккенса, поставленный больше ста лет назад в Первой студии МХТ. Спектакль-легенда, спектакль-манифест, в котором все получилось, хотя и играли его тогда «по Станиславскому». Здесь же заявленные темы сиротства, одиночества, смерти остались недопроявленными. И безличный «казенный» голос представительницы «Центра временного содержания», отвечающий откуда-то «из пространства» на вопросы живых исполнителей, задаваемые со сцены, представляется формальным компромиссом в спектакле, ничуть не претендующем ни на документальность, ни на публицистичность…

Прочитав повесть Д. Сабитовой и предпремьерные интервью, я записывал для себя: «Свои мироздания Я. Тумина творит без оглядки на их физический размер. Вернее, микромир дома для нее и является главным измерением, мерой вещей. Космос жизни вполне умещается в пределах комнаты или дома. Потому что он волшебный и в своем волшебстве самодостаточный. Главное, чтобы это мироздание было дружественным маленькому человеку. А что может быть дружественнее родного дома? По крайней мере он должен быть таковым». Я готовился писать об удивительных, чудесных возможностях театра Я. Туминой, где игра с вещью, кукла и «живой» актер взаимодействуют, фантастически дополняя и обогащая друг друга собственными оригинальными свойствами… Увы, не в этот раз…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В спектакле «Где нет зимы» есть все. Есть графическая и качественная компьютерная анимация (Михаил Сафронов), есть собственно графика (Евгения Исаева), есть почти кинематографическая игра световым занавесом (Василий Ковалев), есть саунд-дизайн с музыкой разных авторов (Анатолий Гонье), есть тряпичная кукла Киры Камалидиновой, есть отдельные актерские находки, есть уже названные художники, режиссер и автор повести, есть удачные и даже очень удачные сцены, есть сумма всех этих выразительных средств и сил, а синтез их не осуществлен. Все бусины ссыпаны в коробочку сцены, но не нанизаны на единую нить драматургии спектакля.

Когда-то давно я увидел, наконец, спектакль Э. Някрошюса «Пиросмани, Пиросмани…», которому было больше 10 лет и он уже «выдохся». Все коллеги, смотревшие премьеру, говорили, что это уже не тот спектакль. А я видел и «тот», мог его представить, потому что было ясно, как он сделан, была очевидной и сохранившейся его «конструкция». В спектакле «Где нет зимы» самой уязвимой представляется мне его конструкция…

Э. Капелюш построил дом. М. Никифорова вместе с Я. Туминой поселили в нем свою Ляльку. Получился кукольный дом. Люди обжить его не сумели…