«ЧВЗК, или Как Аня папу в РАЙцентр везла». По мотивам пьесы Т. Загдай «Человек в закрытой комнате».
Социально-Художественный театр.
Режиссеры Дмитрий Хохлов и Костя Соя, художник Валентина Спевак.

…но на пути появился Костик (Андрей Анкудинов).

Аня (или в москвичестве Жанна) — Алина Король приезжает в родной провинциальный город N к отцу (Павел Панков), который находится при смерти, но не успевает буквально на пару часов — батя откинулся. Из-за, хм, несовершенства работы региональной «скорой помощи» и наступления выходных смерть отца оформить не могут, поэтому везти его тело приходится в райцентр. Помогает Ане в этом сын соседки ее папы, знакомый с раннего детства Костик. Втроем с ним и с говорящим трупом Аня преодолевает отпуск патологоанатома, ментовку, коррумпированных врачей и, наконец, крематорий. А после всего случившегося они преодолевают и Анино желание умереть (еще чуть-чуть — и девушка бы вышла из окна…)! Но побеждают ли психологическую травмированность, приобретенную от отца-сухаря?

Сцена из спектакля.
Фото — Ольга Матюшевская.

Стильная минималистичная сценография соответствует эстетике постсоветского абъюзивно-равнодушного пространства. Задник — паркетно-коричневая лаковая дверь в лифт, окруженная порванной металлической сеткой. Из нее, как «боги из машины», будут выходить второстепенные персонажи (играют Александр Цицкун и Ангелина Селезнева), которые повстречаются главным героям на пути до крематория. И будут появляться вещи отца как воспоминания. С правого края стоит бутылочка водочки на тумбе и два стульчика, напротив — старинный пузатый телевизор, из которого несколько раз будут доноситься звуки «первороссийной» программы. Посередине игрового пространства стоит черная тумба, на которой в начале спектакля лежит бездыханный труп, накрытый белой простынкой.

Спектакль строится через совмещение двух миров — реальности и воспоминаний. В первой развиваются отношения Жанны и Кости, во второй — Ани и отца. Первая реальность — попытка возрождения души, вторая — исток ее умертвления.

Воспоминания, связанные с отцом, — детские травмы Ани. В тянущихся событиях прошлого эмоции отца резонируют с эмоциями беззащитной девочки: если отец радовался чему-то, то Аня непременно от этого горевала. И наоборот.

Сцена из спектакля.
Фото — Ольга Матюшевская.

Настоящее же, в свою очередь, делится еще на две линии: психически нездоровую (отцы и дети) и неразумную (линия любовная). Аня в поездке до райцентра влюбляется в уголовника, который грабит ее после близости (достает из трусов Ани деньги, которые были ею там надежно спрятаны), но она откупает его от полиции. Параллельно Аня периодически разговаривает с отцом (который, напомню, уже мертв).

Спектакль — плод театра условно-иллюстративного. Черная тумба становится если не всем, то большей частью пространства: машина, остановка, больница, крематорий и так далее. Иллюстративность и музыкальная: с каждым травмирующим воспоминанием у Ани связана какая-то песня, отсюда после почти каждой истории появляются Гарик Кричевский, Pink Floyd, Линда и даже православная молитва.

Вообще, спектакль строится на стереотипном типажировании как приеме комического: каждый из образов вполне узнаваем. Старая соседка, грубые полицейские с леденцом во рту, таксист с разговорами о прогнившей России, хирурги с трясущимися руками. И три ключевые образа: москвичка-веганка в розовой шубе; седой батя в трениках, клетчатой рубашке, майке-алкоголичке и тапках; быдловатый вор в белом худи и джинсовке. Актеры играют комически, давая эти русские маски. Наиболее точный уровень узнаваемости у Павла Панкова (нелепо-смешной отцовский мат, ироническое обращение к дочери, такие же абсолютно искренние оценки ситуаций).

В основе спектакля — этюдный метод. Но каждый этюд состоит из закономерности: события реальности — воспоминание — иллюстрация к нему — возвращение к реальности. Часто в иллюстрировании возникает какая-то хохма: вальяжно курящий мертвец, рэп-баттл, табличка «Константина поколотили», задорные танцы и так далее. Повествование о прошлом часто высвечивается одним лучом, оно происходит в полной тишине и лицом к зрителю: к нему как бы обращаются, исповедуются.

Сцена из спектакля.
Фото — Ольга Матюшевская.

Спектакль заставляет зрителя существовать на грани смеха и сочувствия героям. В этой комичности и типизированности скрывается горький и безысходный путь: истории с воровством, изнасилованием, сокращением на работе, увы, весьма обыденны. И весьма обыденным, но объединяющим всех становится… алкоголизм. Как попытка убежать от реальности, черной, мутной, жестокой и совсем без любви.

Аня и все вокруг нее существуют в противоречии: с одной стороны — ненависть, спровоцированная отсутствием слова «люблю» в прошлом, с другой — искренняя родственная любовь. И арка персонажа такова, что Аня к любви-то приходит и с Костей, и с отцом. В случае с отцом — это принятие его смерти и, как следствие, возможность отпустить и смириться с прошлым.

Пол-России детским обидчивым голосом в кольце жизни спрашивает: «Папа, где же ты? Я не могу тебя найти. Мне грустно, мне холодно» (так начинается и заканчивается спектакль). Пол-России обнадеженно, обнимая пальто умершего родителя, шепчет: «Ты мне нужен». А в ответ лишь сухое: «Меня больше нет, есть только ты».

Отсюда у России только два пути: суицид или стоицизм… ну, или какая-никакая любовь…