«Оборотень». А. Кицберг.
Театр R. A. A. A. M. (Таллинн, Эстония).
Режиссер Сергей Потапов, Эрвин Ыунапуу.

«Оборотень», этот эстонско-якутский внеконкурсный подарок «Новосибирского транзита», дома играется у моря, прямо на открытом воздухе. Представить такое и трудно — в глубоком пространстве «Красного факела» было в спектакле что-то абсолютно завершенное, что не оставляло места живому ветру, крику чаек, другим природным случайностям. И в то же время внутри этой завершенности гуляли такие вольные потоки движений, звуков, превращений (каменного, деревянного, тканевого, водного…), что сама мысль еще и о морском фоне, окружении, контексте кажется совершенно точной, закономерной.

На почти пустой сцене — справа простая скамья, слева глубоко прижались друг к другу табуретка у вертикальной доски с простым крестом наверху и прялка (художник Эрвин Ыунапуу) — творится мир как будто еще «сырой», еще не обработанный, «парной» (дым-пар окутывает время от времени все пространство). Даже актеры здесь как будто «не знают», что маленьких принято играть, меняясь и как-то обозначая детство, а их персонажи как будто не видели прежде, как люди обнимаются, гладят, толкаются, как касаются друг друга сестры, родители, влюбленные. Они все делают как будто впервые. Четкие траектории притяжения-отталкивания двигающихся, бегающих, ползающих, дергающихся, пляшущих, сцепляющихся тел и образуют маленький этнический космос спектакля.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В семью (пьеса эстонского классика Аугуста Кицберга) с отцом (Иво Ууккиви), матерью (Пирет Симсон), бабушкой (Мари Лилл), сыном, приемной дочкой, работником (Мартин Кыив) попадает маленькая девочка — дочь ведьмы, волка-оборотня, которую насмерть забивают плетью в самом начале действия. Ребенок — ровесница детей из этой семьи — как маленький волчонок, грязная, напряженно-зажатая, со спутанными волосами и колючими черными глазами. Мать принесет миску с похлебкой и ладошкой, как ложкой, покормит ее. Работник ляжет на пол, затрясет поднятыми кверху руками-ногами — и получится костер, у которого она согреется…

И вот, почти сразу, без отчетливых переходов, Тийна, героиня Кристины Хортензии Порт, скроется — выбежит из-за кулис на десять лет старше и окажется черноволосой красавицей, свободной, заполняющей своими летающими, танцующими движениями все сценическое пространство. Здесь и станут происходить их дивные танцы-игры-дуэты с сестрой Мари (Лиза Пулк), легкой, ладненькой, светленькой милашкой. Они что-то говорят, кричат, визжат, воют, таскают друг друга, лижутся и кусаются, как зверьки. Здесь и близость, и любовь, и неприязнь, ревность — статный ловкий брат Маргус (Кристо Видинг), предназначенный семьей одной неродной сестре, сгорает от желанья быть с другой. «У них у всех, — талдычит, опираясь на погнутую деревянную клюку, как на незыблемые семейные устои, бабушка, — всегда были светлые волосы и голубые глаза, и иначе быть не может».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Во всех последующих событиях — праздниках с народными эстонскими песнями-плясками, прыганьем через уже известно как возникающие на сцене костры, с банями, где камни оказываются мочалками (а банные маленькие корытца потом обернутся родительскими гробами), простыми семейными делами, где водой будет горох, а длинное полотно то обычной простыней, то занавеской на ветру, то фатой из бабушкиных воспоминаний, то саваном — мы станем свидетелями, как творится образ «другого». Он будет возникать не только из слов и прямых обвинений, из разделяющих «мы — она» мизансцен, из телесных столкновений и отталкиваний, из звуков. Все чаще будет раздаваться волчий вой и постепенно меняться ее пластика, девушка опять закроется, зажмется, завоет, закусается, и когда начнут пропадать телята из стада, а она убежит в лес, то уже не очень отчетливо понятно — кто она на самом деле. Может, и вправду оборотень?

И постепенно, как будто из самого сгущающегося воздуха, возникает тема «другого», страшного, опасного. Тема, пронизывающая сегодня едва ли не все социальные уровни — от общенациональных до микро-интернет-сообществ, рождающихся сиюминутно (например, в ленте комментариев к полемичному посту). Но, может быть, самым замечательным оказывается то, что сам этот воздух, сам эстетический строй спектакля оказывается свидетельством-доказательством прямо противоположного. Автор спектакля — якут Сергей Потапов, и в движениях худых, высоких, стройных эстонских актеров с четко прорисованными чертами слегка удлиненных лиц, и в рисунках коллективных мизансцен проступает вдруг что-то совсем не эстонское — якутское, а в мимике молодых героев, особенно главной из них (поднятая удивленно бровь, легкая ироничная полуулыбка) — вдруг и современно-европейское, российское, близкое всем сидящим в зале. Так спектакль самой своей бытийностью показывает/доказывает/утверждает, что «другое» может быть не только проявлением «чужого» и враждебного, но и просто проявлением «разного», и благодаря этой разнице — замечательно интересного, притягивающего, раздвигающего границы.