«Одиссей». Эпическая история для взрослых по поэме Гомера.
Театр «Кarlsson Haus».
Режиссер Алексей Лелявский, художник Александр Вахрамеев.

Жанр, название которого пока еще не запрещено выносить в заголовок, безусловно, эпический. Недаром практикующие сторителлинг постановщики так охотно выбирают своими героями мифологических Эдипа, Зигфрида, Беовульфа и т. п. Вот и парни в черной прозодежде с рэперскими колпачками на головах — рассказчики адаптированной к кукольной сцене «Одиссеи» — совершенно законные наследники легендарного древнегреческого слепца, в незапамятные времена певшего о приключениях хитроумного царя Итаки. Наследники, заметим, обогатившиеся всем опытом истории театра и достижениями театральной техники и вернувшиеся к архаическим темам в обманчиво простых формах.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Маститый белорусский режиссер Алексей Лелявский, знакомый петербургскому зрителю как автор многофигурных долгоиграющих кукольных полотен, в сотрудничестве с театром «Кarlsson-haus» предстал художником почти афористичным. То, что происходит на застеленной глянцевитым белым половиком сцене, поначалу кажется игрой в бедный театр: четыре металлические бочки (самый что ни на есть атрибут уличной субкультуры — если бы их не выкрасили такой же глянцевой белой краской), двое парней в черном выбивают на них неровный ритм, звук нарастает от почти шепота до яростного грома. «Море», догадываешься, и со сцены словно откликаются: «Была темная бурная ночь». Спектакль начинается почти с конца «стори», с появления Одиссея на Итаке после двадцатилетнего странствия, а затем несколько раз возвращается «назад иголкой», чтобы с помощью многочисленных кукол поведать о предшествовавших событиях.

Одних только Одиссеев здесь трое: Одиссей длинноносый, бородатый, сухощавый, с большими ступнями (ему в пару — такая же Пенелопа — длинношеяя, большеногая с двумя недлинными косичками); Одиссей-воин в красном шлеме и тунике, ростом поменьше; Одиссей-маска с курчавой бородой и взлохмаченной шевелюрой. А кроме того: два Телемаха (малыш и юноша); жители Итаки (женихи) — как с примитивных фресок сошедшие, почти совсем плоские фигурки со свободно болтающимися ручками-ножками; циклоп Полифем (лопоухая голова-маппет с единственным глазом на веревочке) и его овцы; прожорливое чудовище Сцилла (две круглоглазые «инопланетянские» головы с открывающимися зубастыми пастями); чаровница Цирцея с преувеличенно карикатурными атрибутами соблазна (миндалевидные глазищи, пронзительно красные губы, фигура «песочные часы»); боги-маски Зевс и Афина, Менелай в красном шлеме, лодка с гребцами в полном вооружении, пешие воины-греки, пятнистый пес Аргус и пятнистые же священные быки и т. д., и т. д.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Несмотря на то что пространство организуется и трансформируется посредством перемещения все тех же бочек (они «играют» и за комнаты в царском доме, и за острова в море, и за пастушью хижину, и за троянского коня, и за гигантский водоворот Харибду, и проч.), этот театр уже на пятой-десятой минуте действия перестает восприниматься как «бедный», демонстрируя вполне изобильную матчасть, к тому же поддержанную тщательной световой партитурой и оригинальной музыкой (поистине, зрителю предложен не только «telling», но и «showing»). Пожалуй, единственным существенно спорным моментом можно признать чересчур утилитарный способ появления большинства кукол: их просто достают из-за белых бортиков, ограничивающих сцену справа и слева (а потом, за ненадобностью, складывают туда же). А в целом сценический текст организован со вкусом и мастерством (единичные «косяки» не хочется принимать в расчет, учитывая свежий возраст спектакля).

Два состава актеров-рассказчиков (Алексей Шишигин —Михаил Шеломенцев и Михаил Шеломенцев — Илья Лисицын) весьма схожи по стилю и темпераменту исполнения. Способ их существования так и хочется назвать «интеллигентным»: несмотря на вполне драматические перипетии, природные катаклизмы и кровавые события, продиктованные мифологическим первоисточником, сценическая история звучит этак вполголоса, без резких нот и движений — зато с мягким юмором и очевидно нежным, искренним вниманием к героям и зрителям (непосредственно в зал артисты обращаются разве что пару-тройку раз, интерактивом не злоупотребляя).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Решение спектакля подчеркнуто графично (визуальный колорит ограничен белым и черным, с редкими вкраплениями красного) и, судя по всему, намеренно не балует откровенно яркими красками, отводя исполнителям скорее функцию «операторов» действия, чем его персонажей. На их долю приходится не только текст (авторская версия античного сюжета, созданная самим режиссером), но и великое множество иных работ, требующих силы и сноровки. И с куклами играть приходится (причем, способ игры зачастую «детский»: куклу-Одиссея, заложивши ручки за спину соображающего, как бы «закосить» от Троянской войны, носят по сцене кругами), и статуей замирать, и воздвигать из бочек стены илионские, и от имени масок-богов решать судьбу героя. Приемы, посредством которых создаются «картинки» к вербальному тексту, разнообразны, изобретательны в стилизации этакого постановочного наива: буря, затеянная разгневанным Посейдоном, — это катающиеся от края до края сцены бочки; фигурка птицы с расправленными крыльями, подстреленная Телемахом из воображаемого лука, на глазах у зрителей смело заменяется на птичку с лапками вверх; кукольных Одиссея и Пенелопу складывают в «миссионерскую позу» и отправляют праздновать брачную ночь за бочку, а эротические игры с Цирцеей поспешно заслоняют белой простынкой (из-за нее немедленно доносится ритмичный стук, но вскоре оказывается, что это стучат деревянными веслами деревянные гребцы, увозя Одиссея с колдовского острова). Прибывшие к Итаке корабли-триеры (целая стая плоских, заштрихованных черным фигурок-силуэтов) крепятся к бочке на магнитах, и так же, на магнитах, повисают вожделеющие царицы и трона Итаки женихи (одна бочка водружается на другую, и кукольная Пенелопа восседает наверху, пока к ней безуспешно карабкаются претенденты).

За час с небольшим эпическая «стори» приходит к домашне-уютному завершению, обустроенному в канонической логике девчачьей игры в куклы: членов воссоединившейся семьи просто укладывают спать (на одной бочке — мама с папой, на другой — их подросший сын). Тут возникает мимолетная угроза идиллически наивному финалу, Пенелопа спрашивает: «Был ли ты верен мне все эти годы?» Но царственный супруг решительно пресекает такой поворот сюжета универсальным «давай спать», сопровождая это таким аппетитным зевком, что рассказчикам ничего не остается, кроме как резюмировать: «Жили они долго и счастливо. Вместе». Вот и вся эпическая история со стильными картинками для публики «12+».