Сэмюэль Беккет. «В ожидании Годо». «Такой Театр».
Режиссер Адриан Джурджиа, сценограф Вера Мартынова

Спектакль «В ожидании Годо», что называется, чистый. Все здесь «на месте»: и два дуэта (Баргман — Бызгу и Агеев — Вартаньян), и сценография Веры Мартыновой, и режиссерское решение Адриана Джурджиа, который придумал контрастные отношения между первым и вторым дуэтами.

Эстрагон и Владимир сделаны Александром Баргманом и Сергеем Бызгу в уже ставшей «классической» манере: это два неудачника, чьи ближайшие родственники — Чаплин, Питер Пень (из «Сна в летнюю ночь») и бесчисленные комические босяки. Несмотря на открыто-комический подход к героям, актеры находят в них и «глубины» драматического: сквозь маски неудачников просвечивают трагические образы, достойные персонажей Пиранделло.

Джурджиа отсекает многие подтексты пьесы, разворачивая смысл постановки в русло межличностных отношений Эстрагона и Владимира. Пьеса Беккета, таким образом, оказывается чуть ли не бытовой. Конечно, в вязком диалоге, лишенном смысла и потому обретающем массу смыслов, можно найти и мучительное «выяснение отношений».

С парочкой Поццо и Лаки дело обстоит по-другому — они (по)решены режиссером с «особым цинизмом». Поццо (Роман Агеев) предстает борцом сумо — огромный накладной живот, безразмерный пиджак и обувь пятидесятого размера. Чем-то он похож на циркового клоуна — ярко нарумяненные щеки, диковато-дебиловатая улыбочка. Этакий веселый садист с хлыстом. На его широком фоне Анна Вартаньян (Лаки) выглядит совсем хрупкой. Она вот-вот переломится под тяжестью чемоданов с песком.

Цирковые ужимки Поццо, утрированные жесты и походка Лаки, в буквальном смысле прибитого к земле, — все это какой-то жутковатый гиньоль, который смотрится еще более устрашающим на фоне «задушевных» Владимира и Эстрагона.

Сцена из спектакля «В ожидании Годо».
Фото — Дарья Пичугина

Лаки в исполнении Вартаньян вызывает много вопросов. Лирической актрисе, в творчестве которой преобладают мягкие тона (Гермия из «Сна в летнюю ночь»), даже тонкий мистицизм пополам с детскостью (Люцифер в «Каине»), актрисе, обаяние которой в тихом вкрадчивом голосе, аналитических акцентах в речи, сложно играть престарелого Арлекина, которым оказывается Лаки. Женственность актрисы не позволяет играть мужчин.

Взрыв безумия, неконтролируемой шизофазии Лаки, исполнены Вартаньян в неизбежно лирическом мягком ключе. Безумие превращается в истерику, распад сознания — в усталость.

С другой стороны, может, так и надо. Пространство спектакля требует полутонов, «тихих взрывов», а не трагических котурн. Художник Вера Мартынова придумывает маленькую комнату с множеством дверей, оклеенную пошленькими обоями. Это, вкупе с ползающими по стенке тараканами (конечно, не настоящими), вызывает у зрителя полагающуюся клаустрофобию и тошноту. Дерево, открытое пространство дороги в «никуда» — все это остается за дверями, персонажи заперты в клетке вместе со зрителями, сидящими вдоль стен. Придумывается ход, обратный Беккету. У него — открытые театральные подмостки, в «Таком театре» — камерное, запертое пространство.

Режиссер и художник агрессивно сталкивают актеров со зрителем. Персонажи поданы сверхкрупными планами, актеры играют чуть ли не на коленях у зрителя, что вызывает желание максимально дистанцироваться от них, сбежать из маленькой душной комнаты.

Хотя ловушка захлопывается чрезвычайно элегантно — у входа в комнату встречает до противоестественности любезный Конферансье, подающий руку дамам. От подобного обращения некоторые шарахаются, но театр делает свое дело — зайдя в эту комнату, уже нельзя выйти, отказаться видеть этот устрашающий балаган, в котором живые люди перемешиваются с гротескными масками.

Повторение. Пауза. Повторение. Пауза. «У попа была собака». Вот ритм и темп спектакля. Все вновь повторяется уже не первый десяток раз. Один, заданный повседневностью, маршрут движения.

Например, второй акт начинается с того, что Владимир (Сергей Бызгу), как заведенная кукла, вновь и вновь твердит детскую песенку «У попа была собака», наворачивая круги вокруг «буржуйки», нагло торчащей прямо посреди комнаты. Эстрагон (Александр Баргман), как и полагается, наутро не помнит, что было вчера. И вновь все повторяется, как и было, — снова разговоры, разговоры, беготня, страдания, сомнения, приходят Лаки и Поццо (слепой Поццо или нет, в конце концов, не важно).

Может показаться, что это спектакль, в котором «быт заел» героев, а может, это гиньоль и балаган со страшными масками. Может казаться многое. Спектакль предлагает эти трактовки, но предлагает и другие.