Сегодня мир прощается с Резо. Похороны.
Я пишу эти странные слова в небе. Реально — в небе, в самолете. В тот самый час, когда на земле, в Тбилиси, начинается отпевание и погребение. И, словно Христофор из «Чудаков», пролетая на своем «неболете» над землей, как будто вижу и эту прекрасную маленькую площадь перед театром, и башню, и сделанный Резо Пасхальный родник, и кусок паросского мрамора, лежащий у кафе, и древнюю церковь Анчисхати, куда он чаще всего ходил ставить свечки и где уже сейчас стоит гроб и все готово к отпеванию. Мир прощается с Резо, начинаются панихиды в Петербурге и Москве. А в Пантеоне на горе Мтацминда вырыта свежая могила. И, как Христофор, бросавший — пролетая — цветок на могилу Тамунии, я бросаю воображаемый первый цветок на дно этой еще пустой могилы. Пусть лежит, ждет…
Главное ведь — вообразить, вторая реальность всегда была для Резо важнее.
В первой, кстати, можно сойти с ума, понимая, что его больше нет, но вот в небе — легче, в небе мы теряем гравитацию, как его марионетки, в небе все утрачивает вес, в том числе легчает горе. Резо любил отсутствие гравитации, любил небо, а небо любило его.
Я пишу это в небе. Там летают его птички, самая крупная — Боря Гадай, тут пьют чай бабушка Домна и дедушка Варлам, тут всегда рулит самолетом Мимино — потомок «чудаков» Христофора и Эртаоза, я уже не говорю о многочисленных бабочках. Я пишу это в небе, и понимаю, что слова «мир прощается с Резо» — это «чепуха и ерунда», как говорил перед смертью старик Пилхас в «Песне о Волге». Потому что мир за окном моего иллюминатора не может попрощаться с миром Резо: это все равно, что попрощаться с самим собой. Резо был частью этой Вселенной, которой он подчинял свое искусство, подчинял весь созданный и оставленный нам огромный художественный мир. Мы пропитаны им. А он сам всегда чувствовал себя подмастерьем под небом Бога.
Резо жил в отчетливом романтическом двоемирии, и проводить его хочется именно во второй реальности.
В творчества Резо Габриадзе было много смертей и похорон. Но проводить его хочу — его же сценой похорон могучего паровоза Эрмона из спектакля «Эрмон и Рамона» (или «Локомотив», или «Когда локомотивы встречаются», название этого недолго прожившего спектакля так и не успело устояться). Это был романтический реквием ушедшей эпохе больших чувств, страстей, большого стиля, влюбленный паровоз Эрмон несся через всю страну, сгорая от ревности и, как Отелло, вырывал свое сердце — взрывал паровой котел.
Его хоронил весь божий мир: горы, отражавшие эхом его гудки, и бактерии, самое большое и самое маленькое. Приходили люди, звери и клоуны. Ведь мир един и вечен.
Б Е Г Л А Р. Прощай, товарищ И 135 — Эрмон! Прощай друг! Прощай брат! (стреляет 7 раз в небо)
Е Г О Р. Прощай, фронтовой друг.
Р А М О Н А (в черной шали, обращается к Цире). Иди ко мне, Цира…. Вместе поплачем. Со мной случилась то же, что и с тобой…
Ж Е Л Е З Н О Д О Р О Ж Н Ы Е З Н А К И. Примите от нас лично и от всего коллектива железнодорожной станции Риони искренние соболезнования (знаки склоняются).
К Е Т О (курочка). Ну, что тебе сказать Рамона, чем утешить?! Где мне найти слова? Я так тебя понимаю (шепчет на ухо Рамоне). Виктор извиняется, он очень тебе сочувствует…
К А К А У Р И Д З Е. Дайте дорогу, товарищи. Пропустите горы! Дайте им выразить соболезнования!
Появляются горы с букетами черных роз. Многоголосие приближается и заполняет все вокруг.
Неподалеку лежат два придорожных камня.
П Е Р В Ы Й К А М Е Н Ь — Ж Е Н А (второму). Поправься! Застегнись…
В Т О Р О Й К А М Е Н Ь — М У Ж (Рамоне). Он нас привез из Кахети. Мы вечно будем его помнить.
Б А Б А Х И Д И. Ученые говорят, что мы в основном сумма молекул из периодической таблицы веществ мироздания… Но почему в одних, как в тебе, мой друг Эрмон, это сочетание так благородно и красиво, а в других так незначительно и ничтожно?..
К О Н Ф Е Р А Н С Ь Е. Прощай Эрмон! Будьте снисходительны и великодушны!
Кажется, в конечном варианте были еще травы, впитывавшие запах его белого дыма…
Сегодня божий мир принимает к себе Резо. Будем молиться.
Прекрасно написано! Прекрасно! Сегодня в Берлине, в Кафедральном соборе Воскресения Христова, мы отслужили панихиду по Резо. Сразу после праздничной службы, ведь сегодня праздник Вознесения. Было очень тихо и светло… Но огоньки свечей плясали в это время как-то необычно бурно. Быть может, это Резо попросил их станцевать? Как мне кажется, это было бы в его духе… А ещё мне кажется, что сегодня Резо облетел всю нашу планету — по своим любимым местам, по близким ему людям… Везде что-то сделал — где-то свечи заставил танцевать, у кого-то боль забрал… Не удивлюсь, если где-то ещё и нарисовал что-нибудь. Может быть, мы ещё увидим.
Светлый путь вам, мастер Резо!
Лёгкого полёта!
Думаю, как странно, как несправедливо, что Резо не увидит, не прочитает эти строки, написанные о нём в Небе в то время, как на Земле идёт прощание с ним.
Что-то таинственное и даже мистическое видится в этой истории. И одновременно простое и ясное, каким был сам Резо. Марина написала замечательный текст. Наверно, Резо остался бы доволен.
А вдруг он сейчас читает этот текст?!
Мы же ничего не знаем о той жизни!!
Четверть века назад, в апреле 1996 г., состоялась премьера спектакля Резо Габриадзе «Песня о Волге», поставленного в Театре на Васильевском. В легендарном спектакле участвовал артист театра Владислав Лобанов. Для книги о театре я записала его воспоминания о том, как это было. Вышли другие книги, эта не состоялась. А воспоминания в сокращенном виде — вот они.
-«Песня о Волге» только брезжила в проекте, даже пьеса еще не была завершена. У меня состоялся разговор с Габриадзе, я ссылался на неумение водить кукол. И вдруг после этого разговора — бабах!- я, человек вовсе не самоуверенный, в одночасье начал работать с куклами, для чего брал их домой.
А до отъезда в Дижон, где должна была состояться премьера, оставалось буквально несколько дней, и за эти дни мне нужно было дать ответ — да или нет. Основными участниками этого спектакля были художники – Витя Платонов, Светлана Павлова, Аня Викторова, которая теперь худрук театра «Кукольный формат», и Аня Битова, дочка писателя Андрея Битова. (Кстати, одна кукла по имени Андрей имела портретное сходство с Битовым, который и был прототипом этого персонажа). И среди них один я – драматический актер. Ну вот, я провел несколько дней у зеркала, пытаясь водить кукол, и в результате дал положительный ответ. И мы с колоссальным успехом сыграли премьеру в Дижоне, предварительно наглотавшись валидола и всяких успокоительных снадобий, потому что все было очень сложно, нервно и ответственно. Трудно описать словами, наш внутренний восторг и трепет, а когда мы видели, как отзывается зритель на все происходящее на авансцене, это придавало дополнительного адреналина.
С того времени начались продолжительные гастроли по Европе, мы выступали во Франции, Италии, не единожды в Германии, в Польше на фестивале «Контакт».
«Песню о Волге» приглашали то на один, то на другой фестиваль, спектакль получил все мыслимые театральные премии в Европе, «Золотую маску» и «Золотой софит» в России. В Петербурге было сыграно спектаклей пятьдесят, попасть на них было крайне сложно – площадка маленькая, спектакль совсем камерный, действие происходило на столе, а зрители сидели чуть ли не под столом, или почти висели на люстрах.
Поскольку я родом тоже с Кавказа, из Баку, мне темперамент Резо был понятен и близок. По-человечески сложностей не было, я внимал всем его словам, меня завораживал сам процесс работы с куклами. В этом смысле я ему очень благодарен, какие-то трудности перекрывались невероятным эмоциональным подъемом. Я получил огромный спектр впечатлений, среди которых и общение с Питером Бруком. Резо, как истинный кавказец, очень гостеприимен, большой знаток вина, он часто приглашал нас всех в гости.
Если говорить о разнице восприятия спектакля, то, например, поначалу Резо опасался ехать в Берлин. Сталинградская битва – больная тема для немцев, предполагалась какая-то иная реакция, но явной разницы я не видел ни в одной из стран. Жизнь человека в экстремальных условиях, таких как война, боль, страх, утрата – эти понятия близки любому человеку, поэтому везде зрители адекватно реагировали, смеялись, плакали навзрыд в любой стране. Я сам внутренне переживал, это, может, мешало в чем-то, но я пропускал через себя все, что происходило на сцене, поэтому и слезы появлялись на глазах, и некоторое время тремоло звучало в голосе после спектакля. «Песня о Волге» – это, действительно, был такой спектакль, который не мог никого оставить равнодушным.