«Дядя Ваня». А. П. Чехов.
Московский художественный театр им. А. П. Чехова.
Режиссер Денис Азаров, сценография Николая Симонова.

18 марта 2023 года состоялась премьера «Дяди Вани» — первая постановка режиссера Дениса Азарова на большой сцене МХТ. Выбор чеховской пьесы для дебюта в этих прославленных стенах — решение смелое и отчасти претенциозное, обрекающее молодого, но уже вполне опытного режиссера на неизбежное пристальное внимание и разбор его спектакля «под лупой» как со стороны критики, так и со стороны театралов и преданных поклонников МХТ.

Сцена из спектакля.
Фото — Медиацентр МХТ имени А.П. Чехова / Александра Торгушникова.

Для своего «Дяди Вани» Азаров собирает «звездный состав» из труппы и приглашенного на заглавную роль Сергея Епишева. Его дядя Ваня — это долговязый и оттого вечно немного сгорбленный, как будто старающийся занять как можно меньше места и одновременно неловко чувствующий себя в этом теле великана человек. В паре с Авангардом Леонтьевым, играющим профессора Серебрякова, Епишев смотрится откровенно комично — этакая визуализация фразы «великаны и козявки», где семантическая игра с этими понятиями усиливается драматической коллизией.

«Козявкой» физически, по росту, и визуально, со сцены рядом с «великаном» Епишевым смотрится Серебряков — уважаемый, заслуженный профессор, великий человек, светило русской науки и патриарх петербургской интеллигенции, а на деле мелочный, капризный, сварливый старикашка, которого Леонтьев играет с присущей ему виртуозностью. В старчески-противный характер пожилого профессора веришь на сто процентов, притом что Леонтьев пользуется достаточно скупой актерской палитрой, играя сдержанно и с внутренним достоинством, не переходя на сильные эмоции, даже в сцене с покушением на него выдерживая статус хладнокровного аристократа.

С. Епишев (Войницкий), А. Леонтьев (Серебряков).
Фото — Медиацентр МХТ имени А.П. Чехова / Александра Торгушникова.

Дядя Ваня Епишева же наоборот — жалкий и «ничтожный» сельский обыватель, благородный по крови, но занимающийся всю жизнь скучной монотонной работой, управляющий всем хозяйством в имении сестры. Он, как никто другой, заслуживает почет и уважение за свою многолетнюю верную службу, на деле же вынужден влачить жалкое существование, получая нищенское жалованье от профессора («За все эти годы ты ни рубля мне не прибавил!»). Его верность, преданность делу, безукоризненная честность как в денежных делах, так и в личных отношениях делают его поистине «великаном духа», которому пристало бы ходить с гордо поднятой головой и расправленными плечами. Блестящий режиссерский ход — игра с понятием «маленький человек» дважды смыслово и визуально так мастерски еще не опрокидывалась со сцены.

Николай Симонов помещает героев Чехова в застроенное деревом пространство, причем отбивает такт частей пьесы опущенный занавес с реалистичной проекцией хвойного леса то при ярком солнечном свете, то в ночной тиши, а существуют персонажи в деревянном дощатом доме, конфигурация которого несущественно меняется от сцены к сцене. Огромный деревянный верстак с рубанком на авансцене, как будто бы намертво вросший в пол, по ходу действия превращается в длинный стол для чаепития с самоваром. Дощатые стены и козырьки усадьбы, спускающиеся со штанкетов, исчезают в какой-то момент, обнажая пустеющее пространство благородного дворянского гнезда, из которого ушла настоящая жизнь, та самая, в которой жили люди, у которых «все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…».

Вся сцена усеяна деревянной стружкой и мелкими опилками, и эта деревянная пыль-взвесь, постоянно поднимаемая ногами ходящих, бегающих по сцене актеров, вполне зрима в лучах света, как будто бы придает дополнительное физическое измерение ощущению затхлости, спертости воздуха и атмосферы в доме Войницких-Серебряковых. Все герои одеты в условно-исторические костюмы эпохи в преобладающих серо-пыльных и песочных приглушенных тонах. Никаких ярких пятен здесь нет и не будет, за исключением букета алых роз, который так не вовремя принесет Елене Андреевне окрыленный надеждой дядя Ваня.

Пространство дома помимо стружки на полу и дощатых стен — это еще и типичные гнутые венские стулья, самовар с неимоверно длинной трубой, стаканы в металлических подстаканниках, плетеная садовая мебель и кресло-качалка для вечно брюзжащего профессора. Азаров как будто иронизирует нам нашими представлениями и стереотипами о «классической постановке по пьесе Чехова». В этом блеклом и стереотипном предметном мире царят такие же типичные представления о «должном и приличном» образе жизни в усадьбе.

Сцена из спектакля.
Фото — Медиацентр МХТ имени А.П. Чехова / Александра Торгушникова.

Мать сорокасемилетнего дяди Вани, Мария Васильевна, в неожиданном исполнении актрисы Дарьи Юрской — не по годам молодо выглядящая барыня, усердно занимается самообразованием и искусством: то рисует за мольбертом, то читает и подробно штудирует все имеющиеся у нее книги, брошюры и статьи зятя, посвященные искусству. Кроме того, она заставляет дворовых и слуг заниматься классическим балетом, что выходит у них неуклюже: крестьянки в бальных газовых юбочках и намотанных сверху по самые брови платках смотрятся нелепо и комично, бравые парни в кирзовых сапогах и картузах косолапят и то и дело роняют «балерин» в поддержках или сами падают на усыпанный опилками пол, цепляясь ногами друг за друга или предметы мебели.

Все эти «претензии» на высокое искусство и «притянутые за уши» высокие эстетические потребности — лишь ширма, за которой люди вроде Марии Васильевны прячут убогость и серость своего существования в деревне, где нужно много времени отдавать грубому тяжелому физическому труду, без которого не будет денег на «приличную» жизнь в городе для обожаемого профессора.

Чеховский конфликт доводится здесь до предела визуальности, сценография Симонова как будто бы кричит о невозможности жить, как жили: ближе к финалу дощатые стены рассоединяются на отдельные доски, как редеющий со временем забор-частокол, где досточек уже через одну, через две, через три… «Все враздробь», как сказал бы другой чеховский герой. Дядя Ваня раскачивает на качелях Елену Андреевну и через секунду же специально пылит ей в лицо стружкой и опилками с пола, нарочито шаркая ногами, демонстративно вытягивает вверх свой длинный мизинец, призывая Елену Андреевну мириться детской считалочкой «мирись-мирись-мирись и больше не дерись…», и тут же начинает повышать голос.

С. Епишев (Войницкий), С. Колпакова (Елена Андреевна).
Фото — Медиацентр МХТ имени А.П. Чехова / Александра Торгушникова.

Отношения дяди Вани и Елены Андреевны — это те самые качели, где он пытается догнать, схватить и убедить, являясь по сути источником энергии и движения всей линии этих взаимоотношений, а она то приближается, то отдаляется, умело играя в «ближе-дальше». Искренность и простота дяди Вани в отношениях с другими почему-то не срабатывает с Еленой Андреевной. В то время как та же простота, приправленная откровенной развязностью и грубостью, в исполнении доктора Астрова (Павел Чинарев) работает на ура.

Астров Чинарева — это вечно пьяный, циничный и уставший от жизни доктор, мотающийся без сна и отдыха по губернии. Чувства Астрова настолько притупились, что ему уже ничего не интересно, ничего не радует, даже про свое некогда страстное хобби и душевную боль в одном флаконе — лесопосадки и охрану окружающих лесов — он рассказывает Елене Андреевне вяло, устало, через губу, как будто больше по принуждению, чем из собственного желания. Доктор устал от всего и вся, устал притворяться. Его жесткий ход притянуть к себе, и далее страстный поцелуй с Еленой Андреевной, и последующая бьющая на отмашь своей откровенностью фраза про встречи в лесничестве — не позерство, не игра в развязность, а результат безумной усталости и нежелания больше играть по правилам светского общества, тихий бунт против фальши и лицемерия окружающего мира.

Сам того не желая, Астров становится катализатором трагической развязки туго затянутого клубка конфликтов в доме Войницких-Серебряковых. Дядя Ваня, войдя не вовремя с тем самым букетом алых роз, видит сцену поцелуя, и это становится последней каплей для него. Великан наконец-то расправляет плечи, начинает неистовствовать — размахивает руками, крушит мебель, у него настоящая истерика, переходящая в следующих сценах из внутреннего сопротивления в настоящий бунт. Известие от том, что профессор Серебряков хочет продать имение, для этого великана звучит громом среди ясного неба, срабатывая как спусковой крючок: дядя Ваня убегает за кулисы и появляется вновь с ружьем, направленным в зал. И лишь жалкая маленькая фигура профессора стоит на авансцене между дулом ружья, направленным на зрителей, и неминуемой катастрофой.

П. Чинарёв (Астров), Д. Трухина (Соня).
Фото — Медиацентр МХТ имени А.П. Чехова / Александра Торгушникова.

Два выстрела, один за другим, и оба выше линии голов зрителей — аттракцион не для слабонервных, хоть и понятно, что ружье скорее всего бутафорское, а патроны холостые. Неудавшееся покушение на убийство виновника всех его бед еще больше разъяряет Войницкого, он впадает в такой раж, что крушит уже все на своем пути — сбрасывает книги с полок, поджигает почтовый ящик, рвет и мечет, швыряя все, что попадается ему под руку. Елена Андреевна спешно уводит мужа со сцены.

Любое новое прочтение классической пьесы режиссером расставляет акценты заново. Азаров, с таким азартом заставляя зрителя следить за линией взаимоотношений Серебряков — Елена Андреевна — Войницкий — Астров, оставляет несколько в стороне и в тени линию Сони и Астрова, сводя ее, по сути, к одной яркой сцене, где Соня предпринимает отчаянную попытку завладеть вниманием Астрова — насильно притягивает его к себе и целует. Поцелуй повторяется дважды, причем второй раз уже по инициативе самого доктора, но не получает дальнейшего развития.

Соня (Дарья Трухина) у Азарова — персонаж второстепенный, эта история совсем не о ней с ее юношеским максимализмом и нелепыми патетичными фразами вроде «нужно быть милосердными», которые она всегда произносит невпопад, в контрапункт с происходящим на сцене. И поэтому финальный монолог актриса произносит, стоя где-то в глубине сцены, в тени, так, что зрителям ее вообще практически не видно, а яркий луч света в этот момент освещает лицо дяди Вани, сидящего за столом.

Сцена из спектакля.
Фото — Медиацентр МХТ имени А.П. Чехова / Александра Торгушникова.

«Дядя Ваня» Азарова получился о поколении сорокалетних, уже не юных, но еще и не старых. Как раз о тех, кто успел набраться опыта, успел «упахаться на дядю» и устать, но не успел просто пожить, испытать счастье и удовольствие от этой жизни, получить от нее что-то «для себя». Дядя Ваня у Азарова — это герой сегодняшнего дня, чья жизнь оказалась отобранной теми самыми уважаемыми «номенклатурными» стариками, которые продолжают и сейчас держать весь мир в своих руках и подчинять его своей воле.

В мире, где время неумолимо убыстряет свой темп, нельзя жить по законам столетней давности и уважать старость только за сам ее факт. В обществе модерна «возраст» не равно «опыт», да и опыт, накопленный с годами, чаще всего оказывается нерелевантен тем задачам, которые ставит перед нами современность. Тем больнее ощущается этим поколением разочаровывающий финал — Войницкий понимает, что его бунт и жажда сбросить со своих плеч власть этих стариков, жить свободно, обречены на провал, он тихо соглашается «жить как прежде» и обещает все так же безропотно работать на профессора и высылать ему деньги. Свобода жить не по указке дедов — недостижимая в России вещь.