«Отцы и сыновья». По Б. Фрилу и И. Тургеневу.
Театр «На Литейном».
Режиссер Сергей Морозов, художник Олег Головко.
Черно-белая программка, на обложке — чуть расплывчатый негатив портрета, скорее даже абрис Ивана Тургенева, при этом писатель представлен в черных очках. Сверху, над портретом, прописью «Отцы», внизу — несколько нарочито коряво — «и сыновья». Логотип и название театра — совершенно иным, третьим типом шрифта, главный режиссер — четвертым. Если открыть программку, то внутри — разношрифтность и разностильность еще более усугубляются.
И оно бы ничего, и не стоило бы уделять столько времени описанию программки, да только все, что представлено в ней, воплощается и на сцене. Та же эстетика ч/б, та же жанровая разноголосица.
Попав в зал еще до начала показа, публика видит черную площадку, в глубине — черный рояль и черный же круглый обеденный стол, несколько стульев. Слева — черная кровать, справа — несколько с нахлестом на зал — возвышается какая-то конструкция, которая, по-видимому, служит верандой в доме Кирсановых (у драматурга, по крайней мере, в ремарках она фигурирует). По диагонали — из глубины к авансцене — протянута белая штора с условно прописанным, точно тушью выполненным, пейзажем — церковь, беседка, деревья, дорога.
Сцена из спектакля.
Фото — Д. Пичугина.
По одну сторону занавеса Евгений Базаров мечется в агонии, по другую — под страшную музыку — наступают все остальные будущие участники действа. Когда выйдут они из-за этой хлипкой перегородки, легко устранимой преграды, отделяющей «отцов» от «сыновей», станет заметно: принцип ч/б соблюдается и в оформлении костюмов (художник по костюмам Михаил Воробейчик). Единственное, что удивляет — разностильность нарядов: кто-то из дам в платьях с завышенной талией, кто-то, как Катя, в сарафане по лодыжку; Павел Петрович и Николай Петрович вроде бы в костюмах XIX века, Аркадий и Евгений — в одежде явно современной. И вроде понятно: старшее поколение осталось в прошлом, очередь за молодыми, опережающими время. Все так — да не так. Вот Одинцова — в каком-то условном вечернем туалете, подходящем и туда, и сюда.
Но и это было бы полбеды, если бы не разные способы существования артистов: Аркадий (Григорий Некрасов) чрезмерно суетлив; Базаров (Иван Рябенко) излишне нервен; дамы, кого ни возьми, за исключением, пожалуй Фенечки (Ольга Иванова), несколько экзальтированны. Хорош Прокофьич (Вадим Бочанов), искренне любящий Аркашу, поглаживающий его смиренно по голове, точно дите неразумное, — особенно трогательно это смотрится в те моменты, когда Аркадий, подражая Базарову, начинает вещать о новых временах да новых ценностях. Интересен и убедителен Сергей Гамов, исполняющий роль «портновского манекена» Павла Петровича: мотив любовного чувства к Фенечке, завладевшего им, считывается мгновенно.
И. Рябенко и В. Щербакова в сцене из спектакля.
Фото — Д. Пичугина.
Необходимо отметить, что Сергей Морозов работает с текстом Брайана Фрила довольно бережно. Даже вкрапления оригинального текста Тургенева почти незаметны. Сцена за сценой он следует за Фрилом, воспроизводя на сцене малейшие пожелания драматурга: сказано, что актеры уходят в темноту, и на сцене — зтм; прописано, что Аркадий и Катерина играют в четыре руки, и они действительно играют. Вопросы вызывает нарочитая иллюстративность пьесы и отсутствие внятной режиссерской концепции: собственно, про что история? И особого конфликта между отцами и детьми нет — герои мигрируют из одной крайности в другую, бегают, таща за собою занавес, отделяющий одну часть пространства от другой, а потом и вовсе убирают его: а зачем он? Границ-то нет: все одним миром мазаны. Да и с трагедией гибели Базарова как-то не очень задалось: в финале, обряженные в парадные одежды, отметив Праздник урожая, всё равно все счастливы — поют, танцуют, устраивают пышные обеды с непременным тостом «За здравие!» Как после спектакля заметил один критик: «Главное, что победила жизнь». И правда. И хорошо.
Сергей Морозов — режиссер (сужу по спектаклю) умеренный и аккуратный. Ему как будто не 35 и как будто он имеет циркуляр, предписывающий, как надлежит обслуживать зрителя какого-нибудь заштатного театра, если тебя назначили руководить этим театром. Он как будто не ведает, что уж и в малых городах движуха, эксперименты, поиски… Циркуляр велит: придя в театр (хоть и на Литейном), надо поставить Примадонн. Это якобы для обслуживания зрителя. Ну не стыд ли в 35 лет ставить Примадонн? Потом — про старых клоунов. Это для заслуженных артистов. Вроде как «Соло для часов с боем». Политика такая. Репертуарная. Так завещано. Кем-то. Когда-то. Отцами — сыновьям. Чтоб не сняли сразу.
И положено — чтобы классику. В современной аранжировке — еще лучше: не придерутся, что не понял Тургенева))
На первые «литейные опыты» Морозова я даже не ходила — было стыдно ходить на Примадонн, с которых молодой реджиссер начинает свою худ. программу в новом театре.
А на «Отцов и сыновей» пошла.
Спросите меня — где идет этот спектакль? И я назову множество театров средней полосы… Не Сибирь, не Урал, а именно центральную полосу, где много таких спектаклей замершей эстетики…
Спросите меня, какое тысячелетье на этом театральном дворе? И я скажу: застойные 1980-е. Их поэтика. Я тогда была молодая и хорошо все помню…
Спросите — что волновало режиссера? Ничего. Он поставил плановый спектакль. Вот просто — чтобы было.
Кто оформил? Никогда не признаю О. Головко, одной левой сработавшего внеобразное оформление — как будто это и вовсе не крупный художник Головко.
Спектакль собран из общеупотребимых и никак не связанных между собою приемов ремесленной режиссуры.
Тут и претензия на клоунаду (братья Кирсановы — этакие рыжий и белый, а зачем, почему, что это дает?..). А рядом с клоунами — рояль, трепыхание занавесок, как положено в штампованном Тургеневе (Пушкину — гусиное перо, Тургеневу — тюль…)
Базаров — немотивированный неврастеник, почему-то нервически кидающийся к черной стене писать уравнения из органической химии, как будто он сочинил их — как глухой Бетховен Апассионату, написание формул сопровождается тревожной музыкой внутреннего горения идеей.
А кто СЕГОДНЯ этот Базаров? Что он нам? Есть ли у него идеи или одни комплексы?
Девушки и женщины нагримированы, причесаны, хихикают-щебечут и выглядят миленькими провинциальными инженю, а С. Гамов выходит в стрижке Гитлера (или Чаплина в роли Великого диктатора).Цыбульский в это время старательно играет «большого ребенка», и Николай Петрович выглядит в результате рамоли-идиотом на пороге деменции… Фенечку жалко.
Ни один нерв по поводу этой жизни и этого сюжета не напрягается в режиссерском организме, ничего не транслируется и не передается нам. Разве что материнское чувство Арины Власьевны (О. Самошина) трогает мое собственное материнское сердце, а также чувство всех матерей, сидящих в зале…))))
Нет ответа на вопрос, почему взята плосковатая пьеса Фрила, а не хорошая, к примеру, инсценировка Отцов и детей А. Шапиро. Потому что, кажется, режиссеру Морозову все равно, что ставить. Лишь бы было собрано что-то. И чтобы стояло. Стоит. Не шевелится.
Вот теперь, пожалуй, надо посмотреть и Примадонн,и про клоунов… И понять, в каком пространстве и в каком времени вообще живут этот режиссер и возглавляемый им театр.
Печаль. Правда — печаль. Не желаю Литейному такой заштатности.
А вот теперь вопрос — к театральному коллективу. Пару лет назад бурно выходили на митинги против нежеланного директора. Победили, кажется. И думали, что настанет прекрасное время. А комитет тихой сапой поставил компромиссного режиссера. Все это видят, но где митинги? Или только зарплаты и штатное расписание волнует митингующих? Я болею за родной театр, я бы вышел на митинг против Морозова. Я за то, чтобы здесь, как в былые времена, ставили свои спектакли будущие лучшие режиссеры страны — как Додин, Гинкас, Прикотенко, как Дитятковский, художники как молодой Кочергин, как Фирер или Порай-Кошиц.