«Господа Головлевы». По роману М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Тюменский Большой драматический театр.
Режиссер и автор инсценировки Роман Габриа, художник-постановщик Николай Слободяник.

Роман Габриа, взяв в работу роман Салтыкова-Щедрина, попытался сделать из него универсальную вневременную картину России, вместив ее в камерное пространство. Здесь и попрание всех основ, разрушение и самоуничтожение рода, подмена Бога, и секундная мораль вместо веры. Предощущение трагического финала сквозит с самого начала: земля-пепелище, стулья с выбитыми спинками, будто десятки пустых глазниц, да огромный монструозный скелет коня. В условном пространстве находятся и предметы неожиданные, например, советские весы марки «Тюмень» (спойлер: они никак не работают на протяжении более чем трехчасового действа).

Есть ощущение, что Роман Габриа не в ладу с режиссерским разбором. Пытаясь интерпретировать Головлево как Россию, подчеркнув актуальность Салтыкова-Щедрина во все времена, он бездумно нагружает спектакль различными маркерами времени: от песни «С чего начинается Родина» до ультракороткой леопардовой юбки Анниньки (Софья Илюшина). Приметы различных эпох он закидывает в одну кастрюльку, приправляя персонажами — иллюстрациями всех бед страны. Горшочек при таком раскладе если и варит, то явно барахлит.

Е. Махнева (Евпраксеюшка в старости).
Фото — Фрол Подлесный.

Проблема в том, что режиссер не определился, каким способом работать с большой литературной формой. Сначала кажется, что Габриа пойдет путем индукции и выведет на первый план линию Арины Петровны (Кристина Тихонова), но быстро становится ясно, что центральный персонаж все-таки Иудушка (Александр Тихонов). Однако это не мешает режиссеру монтировать действие из отдельных эпизодов, иногда весьма отдаленно связанных с главным героем. Некоторые сюжетные линии он заявляет, но бросает, так и не найдя времени для их развития.

Иудушка — собирательный образ тирана, непогрешимого в своих деяниях. Александр Тихонов в этой роли почти вурдалак. Бледный, нервный, с паучьей пластикой и мелкой неприятной мимикой. Кажется, физически можно осязать, как он вытягивает жизнь из всего, что его окружает. И для этого совсем необязательно было мазать лицо артиста мукой, перегружая спектакль уже банальными приемами, — Тихонов и так прекрасно справляется с задачей.

Арина Петровна в начале предстает сильной и властной женщиной, которую не сломила даже гибель сыновей. Но и она робеет перед Иудушкой. Он доводит «доброго друга маменьку» до нищеты. Запряженная в повозку с собственными вещами, она идет из дома, как на Голгофу. В следующей сцене Головлева, сильно постаревшая, обросшая тряпьем, притворяется безумной, чтоб лишний раз не навлекать на себя гнев сына. При этом она проявляет адекватность в вопросах будущего родоразрешения Евпраксеюшки. Если Порфирий в трактовке Габриа — абсолютное зло, то с Ариной Петровной режиссер не определился. С одной стороны, она вырастила такого сына, вот и повторяет он ее холодные фразы. С другой — режиссер ее обеляет. Она и мужа любила (правда, выяснилось это только в загробном мире), и Евпраксеюшке помочь хотела, и внуков жалеет, но денег Петеньке (Николай Аузин) не дает, понимая, что обрекает его. А горюет потом так, будто и не было у нее варианта спасти его.

Сцена из спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Не слишком заботит Габриа судьба Головлева-старшего (Андрей Волошенко). Функционально он представляет архетип мужа-тряпки, неспособного ни на какие решения, и как бы косвенно оправдывает вынужденное жестокосердие Арины Петровны. Убери героя Волошенко из спектакля, общая картина не поменяется.

Не важны и сыновья Порфирия. Призрак Володенька (Игорь Гутманис) с иронией относится ко всему происходящему в земном мире и отчего-то радуется, что отец уничтожит брата Петеньку. Так же не важны режиссеру Степан (Сергей Осинцев) и Павел (Сергей Скобелев). Оба они иллюстрируют проблему алкоголизма. Первый даже буквально машет шашкой наголо, заходясь в пьяном угаре.

Сергей Скобелев создает образ русского юродивого. Амплитуда его актерского существования раскачивается от детского боязливого лепета до леденящих душу пророчеств. В первом действии ему единственному достался костюм, тяготеющий к современности (художник по костюмам Арина Слободяник). Павел напоминает главного героя фильма «Пыль» — пассивного аутсайдера в инфантильной футболке с котиком. Хотел ли режиссер подчеркнуть этим инаковость персонажа или его способность предвидеть будущее, перекидывал ли мостик в осовремененное второе действие, намекал ли, что он ставит про Россию вообще, — вопрос.

Чего Роман Габриа хотел от артистов — понять трудно. Однако актеры с завидной самоотдачей, человеческой и профессиональной вовлеченностью работают над образами. Спектакль богат на добротные актерские работы (Тихонов, Тихонова, Скобелев, Илюшина). Это и заставляет первую часть выглядеть убедительной. Кажется, что это задел на расставляющую все по своим местам вторую, но здесь горшочек совершенно выходит из строя.

Сцена из спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Картина суда. На стульях сидят набивные куклы из мешковины, по их венкам можно догадаться, что это задорно певшая в первом действии дворня. Все темным-темно. Дом Иудушки — подземное царство, наполненное покойниками и тенями. Он — дошедший до паранойи, сходящий с ума одинокий старик, который не может остановиться в своих деяниях. Но режиссер, в первом действии низводящий всех второстепенных персонажей до функций, здесь вдруг углубляется в быт московских проституток, коими стали сестры-сиротки (Софья Илюшина и Наталья Никулина). Почему именно им отдано такое количество сценического времени — загадка.

Брошенный режиссером Иудушка продолжает сходить с ума, но есть ощущение, что его заело на одной ноте. Смиренные богобоязненные интонации, легко переходящие в исступленный крик, блуждающий взгляд, нервная мелкая амплитуда движений. Ничего не меняется. Линия Порфирия лишь обрастает виньетками из жизни других героев, постепенно затуманивая его самого, а вместе с тем и режиссерский замысел.

Рожает (на накладной живот выливают ведро воды) Евпраксеюшка (Марина Карцева), гопница в спортивном костюме. Ребенка (его обозначает красный канат) принимают покойные родственники, отчего начинает казаться, что младенец умер. Хотя периодически совершающий проходки по сцене инфернальный персонаж — Евпраксеюшка в старости (Елена Махнева) — явно дает понять, что ребенок жив. Возможно, в ее лице выросла новая Арина Петровна. И где-то «с той песни, что пела нам мать» начинается новый Иудушка. Не все Головлевы вымерли. Стоит Россия, пока живут тираны. Буднично заканчивается жизнь Порфирия, на полуслове обрывая его речь. Хотел ли он покаяться? Этого уже никому не узнать. Его обмякшее тело кружит, как в адской пляске (с помощью поворотного круга). Нет ни Бога, ни веры — одни изуверства и страдания.