«Господин Пунтила и его слуга Матти» Б. Брехта.
Театр им. Маяковского.
Режиссер Миндаугас Карбаускис, художник Сергей Бархин.
Сегодня театр им. Маяковского играет премьерный спектакль «Господин Пунтила и его слуга Матти» перед вынужденной паузой. Некоторое время спектакль идти не будет, потом возникнет снова. На спектакль Миндаугаса Карбаускиса уже вышло много рецензий. Сегодня в блоге мы даем и еще одно мнение.
Любопытная картинка возникает, когда знакомишься с отзывами на спектакль Миндаугаса Карбаускиса «Господин Пунтила и его слуга Матти». Еще совсем недавно критика ратовала за освобождение театра от «несвойственных» ему задач — социальности, политики, публицистичности, в общем, от мировоззренческой определенности высказывания. А теперь что-то изменилось в воздухе, в духе времени — и все перечисленное потребовалось вновь. Во всяком случае, именно обвинениями в социальной пассивности переполнены статьи о последней премьере режиссера. Удивительно согласно высказался театральный люд — на тему богатых и бедных, эксплуататоров и эксплуатируемых, капиталистов и их жертв. Странен такой запоздалый марксизм в устах нашей театральной критики. Не верится в социальную обеспокоенность авторов тяжким положением народных низов, ну, никак не верится.
И еще одна странность: не припомню, чтобы еще к кому-то из режиссеров предъявлялся такой суровый счет по поводу верности автору. Как известно, с классикой сегодня можно делать что угодно — это даже приветствуется, вне зависимости от результатов. А вот за Брехта все как-то уж очень дружно обиделись. Не нашли в спектакле соли, перца, злости и чего там еще подобного требуется от брехтовской постановки. Карбаускиса запинали так, как будто он своим спектаклем нанес какое-то страшное оскорбление всей театральной общественности. При этом ни у одного из писавших не повернулся язык сказать, что актеры в «Пунтиле» играют плохо, или декорационное оформление недостаточно хорошо, или неинтересно музыкально-звуковое решение.
Между тем смертный грех режиссера состоит всего-навсего в преданности идее репертуарного театра. Приняв на себя ответственность за судьбу театра им. Маяковского, он взялся за трудное дело — вывести академический театр из тины академизма, очистить традицию от рутины, штампованной игры, бескультурья и построить на ее основе чистый, красивый, по европейски стильный театр, в котором «можно жить, работать можно дружно». И у него это получается. А по мысли тех, кто уже лет двадцать хоронит репертуарный театр, получаться не должно, ибо это противоречит их театральным убеждениям.
В спектакле Карбаускиса больше финского, чем брехтовского. Сквозь брехтовскую обработку режиссер прошел к сюжету Хеллы Вуолийоки и поставил спектакль, в котором сильна нота специфично хуторской тоски: «О, нашей жизни скудная основа! Куда как беден радости язык…» У слуги Матти всего-навсего не получилась любовь, у его хозяина Пунтилы не получилась жизнь. И это «не получилось» артисты Анатолий Лобоцкий и Михаил Филиппов передают с замечательной точностью. А режиссер добавляет: и не должно было получиться, потому что «человеческий материал» этих персонажей не годен для сознательной, большой, красивой, осмысленной жизни. Хороша в спектакле и группа не столько обманутых, сколько обманувшихся женщин. Она исполняется артистками не при помощи немецкого «вчувствования» или русского «проживания», а средствами стилевой «презентации» образа, отнюдь не простой для исполнения. Режиссер далек от уничтожающих характеристик персонажей. Ему, скорее, метафизически грустно на это смотреть и еще более печально говорить об этом со сцены.
Это ли не тема Карбаускиса в искусстве? И не говорит ли его последняя премьера о верности режиссера себе? И не есть ли это та гуманистическая ценность, которая дороже любого публицистического выкрика о политической злобе дня?
Нет, думаю, в этом спектакле все же есть противоречия между брехтовским материалом и его режиссерским воплощением. Есть и вопрос об актуальности пьесы. Согласна, что вовсе не обязательно устраивать на сцене митинг и одно из многочисленных достоинств Карбаускиса в том, что о не работает по принципу «утром в газете — вечером в куплете». Но в случае с Брехтом от ясной, геометрически прочерченной социальной злости никуда все равно не деться, а этого в спектакле нет. Однако, вовсе не потому, что репертуарный театр, народные артисты и т.п. (и вообще, почему народные артисты обязательно должны мешать развитию и поиску, это какой-то детский революционный зуд и больше ничего). Просто что-то не совпало, с кем не бывает, и нечего предъявлять режиссеру какие-то космические гамбургские счета.Или же по этой логике надо предъявить их и всем остальным.
Замечательно! Со многим — согласен! И про запоздалый марксизм и якобы про «неправильного» (в интерпретации режиссера) Брехта. И просто сверхточно про «квартет» невест Пунтилы в исполнении Оксаны Киселевой, Марии Фортунатовой, Юлии Самойленко и Ольги Ергиной: «Хороша в спектакле и группа не столько обманутых, сколько обманувшихся женщин. Она исполняется артистками не при помощи немецкого «вчувствования» или русского «проживания», а средствами стилевой «презентации» образа, отнюдь не простой для исполнения». И очень верно и про хуторскую финскую тоску. Считал и считаю, что и пространство Бархина и сама атмосфера имения Пунтилы — это просто тоска Карбаускиса о родине, о милом прибалтийском взморье, о любимой Литве. Сам дух «Пунтилы» — это литовская Калевала, лирическая поэма, а не политический спектакль, которого многие ждали. Тепе
рь о деталях. Ни в какой тине академизма Маяковка до Карбаускиса не находилась, ровно — наоборот, все глубже погружалась в тину голимой кафешантанной антрепризы. Но и бескультурья не было — это уж перебор. И степень точности у Филиппова и Лобоцкого разная. У первого — 100%-ная, у второго — 50%-ная, не больше. Самый не найденный персонаж в спектакле, на мой взгляд, — именно Матти — ни богу свечка, ни черту кочерга. Да, и конечно, печаль Карбаускиса прорастает в нем все глубже… И МК все больше напоминает сидящего, укутанного в шинель, с торчащим носом андреевского Гоголя с Суворовского бульвара…