«Кто боится Вирджинии Вулф». Э. Олби.
Театр Наций.
Режиссер Данил Чащин.

Данил Чащин впечатляет своей работоспособностью и востребованностью от Москвы до самых до окраин, равно как и всеядностью. Только в первой половине этого сезона, с сентября по декабрь, и только в Москве вышло две его постановки: «Кто боится Вирджинии Вулф» в Театре Наций и «Красавец мужчина» в Театре имени Пушкина (это Островский, что бы вы ни подумали). Справедливости ради, он и раньше, до массового исхода режиссеров из страны, работал так же споро и скоро. Каждый месяц Данил Чащин публикует свою личную афишу — почти ежедневно, а то и дважды в день где-нибудь в России (чаще в Москве) идет его спектакль.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Несмотря на плотную занятость, Данил Чащин серьезно подготовился к постановке пьесы, которую однажды открыл для себя на спектакле Василия Сенина в «Приюте комедианта». Пересмотрел доступные версии: оскароносный фильм, телеверсию спектакля Валерия Фокина, относительно недавний спектакль Камы Гинкаса с изумительным Игорем Гординым (который, кстати, так же до боли точен в недавнем прекрасном спектакле Театра Наций «Саша, привет!» по роману Дмитрия Данилова в постановке Марата Гацалова). Поработал над переводом — в советское время все соленые словечки Эдварда Олби были, понятное дело, облагорожены. Пригласил для консультации психолога, получив от него вердикт: «у Марты — истерическое расстройство личности, у Джорджа — параноидный тип характера, у Ника — нарциссическое расстройство, у Хани — психический инфантилизм». Это я тоже подготовилась и прошла предпремьерный тест от журнала «Сноб» с результатом 6\7 и приглашением посетить премьеру Театра Наций.

Режиссер даже проштудировал мексиканские традиции, связанные с веселой смертью. У этого прекрасного народа (второй такой — латыши) к смерти принято относиться как к переходу в лучший мир. За усопших радуются и ждут их в гости раз в году (отдельно взрослых, отдельно детей) на веселый праздник День мертвых, к которому тщательно готовятся всей страной. Ну а маски веселой Смерти и улыбающиеся скелетики — едва ли не главный сувенир. Именно эти маски надевают на себя истинные американцы из Новой Англии Джордж и Марта (университетский городок, научная карьера, все дела), когда решаются оборвать свою многолетнюю игру в несуществующего сына, ибо слишком заигрались.

А. Стеклова (Марта), Е. Миронов (Джордж).
Фото — архив театра.

Сценограф Максим Обрезков поселил профессорскую чету в стильном двухэтажном особняке, по которому можно кататься на велосипеде. Если бы был мальчик, он обязательно бы катался по такому дому, — он и выезжает в начале как символ не случившегося семейного счастья, в конце же, когда родители решаются его «похоронить», на сцену выкатывается пустой, разумеется, велосипед. Здесь есть все, что положено: мягкий диван для задушевных бесед, барная стойка, уставленная бутылками (время действия — ночь пития), ружье (оно выстрелит), луна (в полнолуние обостряется состояние Марты), темная пустота (чужая душа — потемки, чужой дом — тоже), черный парик Марты (он упоминается в пьесе). Есть звездный состав, на который и пойдет почтенная публика, — считается, что «Вирджинию Вулф» и стоит ставить ради актерской игры.

Есть пьесы, которые, появившись, производят ощущение разорвавшейся бомбы, но со временем становится очевидно, что их трактовки и смыслы не бесконечны и рано или поздно исчерпаются. «Кто боится Вирджинии Вулф» из их числа. Выдвинутая на Пулитцеровскую премию, которую в итоге вообще не вручили — «как бы чего не вышло», получившая потом и «Тони», и другие премии, обвиненная в распущенности, вознесенная за смелость — этакий хорошо темперированный клавир драматического театра, очень зависящий от исполнителя. Жестокие игры, в которые играют люди, чтобы продолжать чувствовать себя живыми, эмоциональные качели между любовью и ненавистью, «скелеты в шкафу», обнаруженные у каждого человека или семьи, будь то почтенные старожилы университетского городка или амбициозные молодожены точно с картинки.

М. Смольникова (Хани), А. Новин (Ник).
Фото — архив театра.

Данил Чащин не выбирал это название, а согласился на предложение худрука, который играет Джорджа. Исчерпанность этого текста, несмотря на проделанную работу с переводом Натальи Волжиной, становится здесь очевидной. Концепция режиссера — не сочинение, а изложение, узнавание знакомого. Но главное — он не смог или не захотел предложить актерам открыть в себе что-то новое с помощью этого текста. Каждый из них — сознательно или безотчетно — выбирает те краски, интонации, «заготовки» (как сказали бы джазовые музыканты), которые уже не раз были опробованы, которые придают им уверенности.

Евгений Миронов (Джордж) — в профессорской кофте, профессорской толщинке, очках, точно позаимствованных у Горбачева из «Горбачева» (вместе со случайными интонациями оттуда же), — аккуратно плетет макраме из петелек и крючочков. Усталый муж взбалмошной жены. Униженный зять высокопоставленного тестя. Записной пикировщик, привыкший держать удары иронии или даже знаний (хотя все чаще их пропускающий). Тихий невротик, научившийся сублимировать свои страхи и психозы в какую-то писанину, именуемую романом, и страшно обижающийся, когда эту его тихую страсть кто-то обнаруживает. Впрочем, ему хватает мудрости не рвать с женщиной, которая стала его судьбой. Мудрости точно поставить ей правдивый диагноз и найти кардинальное лечение. Мудрости не питать иллюзий, что после лечения станет легче («Завтра воскресенье, и нам надо как-то пережить его»). Сочувствия к той, что всегда будет рядом, ибо начинать жить заново у него все равно нет сил.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Агриппина Стеклова так же уверенно использует свою широкую палитру актерских красок, которую постепенно открывал в ней и для нее Юрий Бутусов. Ее Марта со страстью к игре, заменившей жизнь, кажется троюродной сестрой Нины Заречной с фанатичным блеском в глазах. Она так же желает славы, граничащей с ужасом. И неважно, что зрителей всего двое, они же еще не видели их с Джорджем сеанс взаимного разоблачения. Колкие реплики, сексуальная раскованность, парики и многочисленные платья от Виктории Севрюковой, в которые Марта бесконечно переодевается, поддерживают ровный огонек этой роли. Но… именно ровный, за время спектакля точно ничего не происходит с этой взрослой своенравной ректорской дочкой, привыкшей всегда получать свое. Пока у нее не перевелись зрители.

В данном случае зрители — это «благополучная» пара, Хани и Ник, любимая актриса Дмитрия Крымова Мария Смольникова (превращающая в клоунаду все, к чему ни прикоснется — хоть речь богатой тихони, хоть пьяный танец на пальме из кадки, хоть невольное откровение) и местный «старожил» Александр Новин, крепкий технарь, на котором роль нарцисса, будущего домашнего тирана и карьериста сидит, как ладный пиджак — ничего лишнего.

А когда зрители уходят, играть спектакль друг для друга не имеет смысла. Почему-то кажется, что обе пары из этого спектакля уцелеют, и никакие психотерапевтические ночные игры в разоблачение не лишат никого из них здравого смысла.