«Страх». Пьеса Л. Стрижак по киносценарию Р. В. Фассбиндера «Страх съедает душу».
«Гоголь-центр» (Москва).
Режиссер, художник, композитор Владислав Наставшев.

Из всех кинокартин, заявленных к постановке в «Гоголь-центре», именно перенос фассбиндеровского «Страх съедает душу» на сцену, на первый, поверхностный, взгляд, не представлял большого труда. Недаром же сам режиссер в своих фильмах намеренно использовал театральные приемы? Тут всего-то и работы, казалось, поменять имена — немецкие на русские, марокканские на таджикские, а все остальное — без особых отличий: роман пожилой вдовы с молодым гастарбайтером и по сей день вряд ли где сыщет всеобщее одобрение. Разве что в России можно ожидать более жестокой, до крови, до гибели, развязки. И тут весьма кстати Любовь Стрижак находит эквивалентную исходному названию и адекватную нашей ситуации таджикскую поговорку: «Страх — брат смерти».

Сложно сказать, в каком объеме Владислав Наставшев использовал пьесу Стрижак, зато видно, как драматург в целом работала с исходным киносценарием, как адаптировала его к российским реалиям. В историю про любовь престарелой москвички к совсем юному на вид таджику — все флаги и лозунги времени в гости: национализм, ксенофобия, трудовые мигранты, сексуальная ориентация и прочая, прочая, прочая. Но для обозначения и заострения проблем Стрижак не тащит своих героев на площади, высокие трибуны или в суды, что стало трендом многих столичных постановок, а сводит конфликт к мелким бытовым разборкам, стычкам в магазине, ворчливому осуждению бабушек да их перебранке с управдомом («В XXI веке стучать надо в электронном виде!»). И бабушки эти — тот еще двигатель социального прогресса, который в исполнении «старой гвардии» Театра им. Н. В. Гоголя (Ольга Забара, Майя Ивашкевич и Людмила Гаврилова) задаст перцу любому: так лихо, точно и смешно играют они этот распространенный социальный типаж вездесущих пенсионерок.

Сцена из спектакля.
Фото — Алекс Йоку

Ну а самое зло здесь и таится, и творится не во властных кругах (их, к слову, бледно прописанный представитель — всего лишь неумный шут в погонах), а в кругу домашнем, где использованная цитата из советской комедии о приключениях Шурика — «Если я встану, то ты у меня ляжешь» — давно стала плотью и кровью семейных драм. Впрочем, драму эту в таком же комедийном ключе разыгрывает здесь и дуэт дочки с зятем главной героини (Юлия Гоманюк с Михаилом Тройником) — домохозяйка и ее кухонный тиран, с трудом восседающий на расползающихся стульях. И это они затем устроят матери кровавую баню на свадьбе, где кровь, правда, — всего лишь сок раздавленных помидоров.

В целом скупого, лишь местами расцвеченного броскими фразами — вроде «Русские в лифте срать не станут!» — текста режиссеру хватает и для того, чтобы выстраивать мир высоких отношений Лиды, персонажа Светланы Брагарник, с ее избранником Абу, сыгранным Евгением Сангаджиевым. Про работу актрисы и ее самоотдачу уже принято говорить как про подвиг, в подтверждение чему лишь небольшое наблюдение, как она, пока разворачивалась сцена стычки ее мужа с продавцом магазина, переобув кроссовки, ожидала своего выхода. В ее решимости, настрое было все: так готовятся выйти на ринг в решающем раунде — вставить ее роль в «Братьев», первый спектакль в кинотрилогии «Гоголь-центра», она бы точно всех порвала за своего Абу.

И вот эти нешуточные страсти прошли контрапунктом к плоским бытовым дрязгам. Тут показательно, что посыл гостей с юга на три другие буквы Сергей Муравьев «печатает» скотчем на полу, ползая при этом на коленках (в другой сцене он же с криком «Моя земля!» плюхается пузом на пол). И хотя в одном из интервью Наставшев говорил, что в своем спектакле он «вступил в диалог с Фассбиндером», эти приемы (плюс рассадку и постоянное присутствие незадействованных актеров на сцене) он, похоже, использовал с оглядкой на «Догвилль» фон Триера. Точнее даже спародировал то, как их использовал Серебренников в своих «Идиотах» — втором спектакле «Гоголь-кино-театра».

Сцена из спектакля.
Фото — Алекс Йоку

Но и перекличка с немецким режиссером тоже состоялась: как Фассбиндер в своей картине 1974 года «Страх съедает душу» переосмысливал ленту Дугласа Сирка «Все, что дозволено небесами» 1955 года, изначально заменив социальный конфликт на национальный и возрастной и далее последовательно изымая все побочные сюжетные линии да излишние, на его взгляд, многословные диалоги, так и Наставшев разрушает, облегчает структуру уже фассбиндеровского фильма, оставляя лишь тонкий каркас самого конфликта, хрупкую схему чувственных отношений. И вот их зримое воплощение уже сооружает на сцене Евгений Сангаджиев — из подручных столов и стульев, опасно балансируя на их двух-, затем трехъярусной высоте. Где вместо отдельного диалога или целой сцены — только скрип передвигаемой мебели. И паузы в застройке публика заполняет самостоятельно — так и Фассбиндер рассчитывал на активного зрителя, причем, активного в смысле сознания. Для чего уходил от прямого внушения идей, чтобы тот из увиденного, из «отсутствия действия» сам «старался» извлекать смысл и «чувствовал» картину ли, спектакль. Легко проследить, как этот принцип работает у Наставшева: вместо того, чтобы подробно объяснять и показывать, как завязывались и развивались их отношения, Абу и Лида продолжают молча строить свою башню из пластиковой кости.

В постановке Сергея Юрского «Стульев» Ионеско герои, вопреки замыслу автора, не просто таскали на сцену стулья, а строили из них пирамиду и в финале вместо прыжка в окно поднимались по лестнице, восходя вверх, к чему-то нам неведомому. У Наставшева герои из больницы — страх подвел-таки к сестре вплотную — уходят в темноту. Финал остается открытым — в России все возможно…