«Исход». П. Бородина.
Московский еврейский театр «Шалом».
Режиссер Петр Шерешевский, художник Надежда Лопардина.

Режиссер Петр Шерешевский любит обращаться к новым пьесам и умеет поставить их так, что всякая бытовая свинцовая правда окрашивается у него театральным вымыслом, обрастает культурными ассоциациями, отталкивается от замызганного пола или замусоренной земли и летит, куда ей вздумается. Короче, и табуретка, и забор, и старая ванна обязательно становятся не тем, чем кажутся.

Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.

Московский еврейский театр «Шалом» до недавнего времени любил совсем другие пьесы. В старой афише значились почти что одни комедии или спектакли-ревю, в которых музыкальная по определению труппа могла попеть-поплясать и поддать этнографического и всякого прочего смаку.

Так оно почти всегда и бывает, или, по крайней мере, должно быть: приходит новый художественный лидер, перед актерами ставятся другие творческие задачи, и, оказывается, что те, кто еще вчера работали в бессмертном режиме сентиментально-развлекательного представления, способны успешно эти задачи решать. Новый худрук «Шалома», как известно, режиссер Олег Липовецкий. Именно он пригласил режиссера Петра Шерешевского на постановку. Из всех артистов, занятых в спектакле, только Дмитрий Уросов, точно и убедительно играющий главного героя пьесы Моисея, пришел из других театральных проектов, остальные — коллектив «Шалома», и одно из самых позитивных впечатлений от новой постановки — это их работа, их радостная готовность осваивать язык современного театра.

Пьеса Полины Бородиной с библейским названием «Исход» посвящена вовсе не выходу еврейского народа из Египта по воле Бога и под предводительством Моисея. Она посвящена истории современного мужчины в кризисе среднего возраста. Мужчину зовут Моисей, но это имя он себе придумал, сбежав от тяжкой и бессмысленной рутины (нелюбимая жена, немилая работа, больной сын). «Землей обетованной» для этого мужчины становится приснопамятный отечественный ПНИ, куда его, якобы, беспамятного, помещают задержавшие его представители правопорядка. Вот такой у человека «исход», такая попытка обрести свободу. Весь сюжет Моисеева бегства — с беседами у социолога и покраской детской площадки, общением с «сокамерниками», тиранией медперсонала и нарушением тюремного режима (привет от знаменитого романа «Над кукушкиным гнездом») — заканчивается для героя тупиково.

Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.

Острый и весьма своевременный драматургический текст Бородиной рассматривает границы человеческой свободы с почти ветхозаветной жесткостью. Хорошо ли бежать от слабых и нуждающихся в тебе ближних? Возможно ли снять с себя в мнимом беспамятстве ответственность и за собственный прокорм, и за некие, предполагаемы во взрослом индивидууме жизненные цели? Между тем, беспощадной рефлексии в пьесе подвергается и само существование подобных целей, по крайней мере, читается их очевидная зыбкость в современном социуме. А Шерешевский вместе с художницей Надежды Лопардиной, тем временем, создает многослойный сценический мир, в котором находится место и реальным предметам быта, и большим экранам с видеопроекциями.

В своем излюбленном духе режиссер проецирует на эти экраны крупные актерские планы, по большей части это делается в режиме реального времени, и видно, как сдержанно, психологически точно играют артисты, которые еще вчера работали в совершенно других театральных кондициях. Особенно запоминается Антон Шварц, играющий парня Лёшу с «синдромом Туррета», классически предавшего своего «друга» Моисея. Тут, вероятно, перекидывается некий мостик от Завета ветхого к Завету новому, ибо на расписанной Моисеем детской площадке возникает крест, а затем появляются и «рыбы», что плавают тут же, в старой ванне. Более того, одну из рыб постылая жена главного героя (Вероника Патмалникс) реально порежет на обед, мы увидим это на экране, и, конечно же, здесь жесткий натурализм соединится с явственной евангельской метафорой.

Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.

Сама детская площадка, с качелями, разрисованной стеной-забором и прочими знакомыми атрибутами наших убогих двориков посыпана толстым слоем белого песка. Возможно, дело просто происходит в приморском городке, но более всего этот песок, звучно хрустящий под ногами героев, напоминает пустыни, по которым библейский Моисей сорок лет водил свой народ. Режиссер постоянно совмещает высокое с прозаическим. Рыба, песок, красивое, смуглое почти обнаженное тело женщины-социолога (Анна Котляр), мечтательно-загадочное лицо Моисея на экране — всё это «здесь и сейчас» — лишь фрагменты вполне себе обыденного, рутинного существования, и все это одновременно похоже на портал в иные культурно-исторические измерения. Объемы истории плывут, расширяются в своих невидимых границах и постоянно обрастают разного рода ассоциациями.

Есть еще один очень важный образ — макет больничной палаты с кукольными кроватями и пациентами, которые также проецируются на экран, и перед нами возникает впечатляющий человеческий мирок, заорганизованный и вдобавок зафиксированный безжалостными средствами слежения. Конечно же, это не просто узники конкретного ПНИ, это грустный до невозможности социум, на который взирает сверху чье-то, давно равнодушное око.

А все же прививка новой пьесой и современной режиссурой была сделана музыкальному актерскому «телу» здешних артистов. То есть, осваивая для себя новое, труппа явно предлагает и уже имеющиеся в арсенале умения. Музыка Ивана Соколова (псевдоним «Ванечка») пронизывает весь спектакль, звучит в песнях, актеры сами играют и на клавишах, и на духовых, и на ударных инструментах — да вообще на всем, что попадается под руку, включая утюги и кровати. Попса и церковные хоралы, рэп и речитативы — все идет в ход и все дает дополнительный объем этой и без того многослойной истории. Особенно хороша здесь изрядно пожившая тетка Валя (Янина Хачатурова), безнадежно жаждущая Моисея и «лабающая» на пианино разные популярные мелодии.

Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.

Наш Моисей оказался ненастоящим, как, впрочем, и его «исход» — ведь герой просто-напросто переместился на время из нашего общего сумасшедшего дома в реальную и конкретную психушку.

Актеры поют ветхозаветный текст: «Доколе я буду терпеть их, которым сделал столько благодеяний?», и этот краеугольный вопрос нынче с новой силой оставляет за собой жирное многоточие.