К юбилею артиста

Не считая перерыва, связанного с отлучкой в столичный Театр оперетты, Виктор Кривонос уже сорок лет на сцене Ленинградского — Петербургского Театра Музыкальной комедии. 13 мая этого года певец и актер отпраздновал шестидесяти пятилетие.

В отличие от Бродвея и Голливуда в советской России номинально звезд не было, фактически же Кривонос в застойные брежневские времена этому статусу соответствовал. Даже те, кто никогда не был в этом театре, знают актера благодаря образу Антона Свиньина в телефильме «Табачный капитан», а также Сильвио из экранизации «Труффальдино из Бергамо». Это его, Сильвио-Кривоноса, бешено уставившийся на противника глаз и изрыгающие проклятия, но по-детски вытянутые в трубочку губы появлялись в щелях калитки итальянского дворика сеньора Панталоне; это он в качестве последнего довода самоотверженно выбрасывался вверх тормашками из окна в венецианский канал, дабы остудить горячую кровь; и это он уморительно дулся на соперника, корчил в его адрес гримасы, беленился или — напротив — застенчиво розовел, как барышни с портретов Рокотова и Боровиковского!

Всячески поощряемое режиссером В. Воробьевым противоречие между неисчерпаемым лиризмом и драматизмом вокального дара артиста и его явной наклонностью к характерным ролям, способствовало развитию исключительного сценического диапазона В. Кривоноса. Уже в первые годы в театре Виктору под силу было в утреннем спектакле дурачиться и чудачить Томом Сойером, а вечером разливать серебристые верха в сложнейшей партии Камилла де Россильона из легаровской «Веселой вдовы». Этот классический спектакль запомнился Кривоносу уроком, данным ему как-то после просмотра великолепным артистом Готлибом Ронинсоном. Проницательный Ронинсон остроумно предостерег молодого солиста-тенора: «Витя, когда играете, помните, что графья тоже ходят на горшок».

В разные годы коньком Виктора Кривоноса становились романтичные мальчишки, ребячливые герои-повесы, убедительные антигерои, характерные герои и герои с характером.

В эпоху «золотого века», при Воробьеве, Кривоносу на слабость драматургии жаловаться было грех. Даже в подходе к оперетте господствовал стиль высокой комедии, как, например, либретто Н. Эрдмана и М. Вольпина к «Летучей мыши». В этом спектакле Кривоносу были поручены в очередь две роли — Альфреда и Айзенштейна. На худой конец, либретто соответствовало критериям современной комедии — так, было что поиграть Кривоносу в «Прекрасной Елене»: не античного героя-Аполлона, а Париса-мальчишку разлучника, с кучерявой, будто золотое руно, башкой, играющего любовью, словно Эрот. Драматурги Д. Иванов и В. Трифонов приблизили к современности легаровскую «Фраскиту», в которой Кривоносу досталась роль «опереточного Хозе» — поначалу героя-гедониста, любовь которого к цыганке Фраските со временем превратила Армана в трагического героя. Владимир Воробьев сделал строптивого В. Кривоноса тем универсальным артистом, которым мы его знаем. Со стороны могло показаться, что пятнадцать лет под крышей одного театра Кривонос с Воробьевым прожили как кошка с собакой. Этому режиссеру, со временем, сокрушаясь и любя, не только актер, но и поэт В. Кривонос посвятил стихотворение: «Дурак, дурак, кому сопротивлялся? Кому, глупец, дерзил и возражал?…» Кривонос играл много и разнообразно, заняв свое место в труппе, пестревшей его одаренными ровесниками — рядом с В. Костецким, Б. Смолкиным, В. Барляевым…

Внутри спектакля «Свадьба Кречинского» Виктор прошел путь от Нелькина, которого репетировал, до Расплюева, которого сам считает одной из лучших своих ролей. Расплюев-Кривонос — не в пример исторической в русском театре трактовке П. Садовского — был трогательно молодым, а оттого предстал, словно отражение мятущегося Кречинского, таким же точно загнанным в угол и потому отчаянно наглым. Повезло Кривоносу сыграть и в продолжении колкеровской трилогии — «Дело». Играя Князя, Кривонос получал свое первое удовольствие от того, что остался неузнанным в гротескном спектакле даже самыми близкими людьми…

Период после ухода В. Воробьева из театра Виктор пережил стоически, последовав мудрому совету любимого педагога всего артистического Петербурга К. Черноземова: «терпи». Наградой за выдержку стало постепенное открытие новых горизонтов: в роли Гораса («Хелло, Долли!») джазовая фактура мюзикла востребовала нетипичную для солиста театра музыкальной комедии манеру пения. Певец исподволь подготовил себя к своему первому в пространстве СССР концертному исполнению «Призрака оперы» Э.-Л. Уэббера. Еще позднее для проекта московского театра оперетты В. Кривонос записал одну из центральных партий «Нотр-Дам де Пари». Кроме того, на протяжении уже многих лет увлечением актера является концертное исполнение романсов и песен, причем иной раз собственного авторства.

В современном театре музыкальной комедии Виктор Кривонос приобрел новое качество, соразмерное своему теперешнему статусу корифея труппы. При этом он перестал бы быть самим собой, если бы в глазах «корифея» до сих пор не светился бы все тот же хулиганский задор, а в голосе не звучала бы экспрессия молодости. Не потому ли его Ферри («Сильва») так артистично бьет степ на ступеньках варьете? Это своего рода штрих-намек, «подмигивание» Ферри милому его сердцу прошлому. Чего стоила хотя бы самоотверженность артиста в концептуально решенном спектакле Ю. Александрова «Синяя Борода», где Кривонос играл Короля Бабеша и поражал воображение рискованным трюком с паденим со стула во время сложнейшей оффенбаховской арии — в полном соответствии с жанром буфф.